Тряслись не только руки. Катриона дрожала уже всем телом. Испытанное только что потрясение запустило в нее свои грубые пальцы, как мертвецкое опьянение, которое подкосило колени, выбивая почву из-под ног, да еще нанесло сокрушительный удар в живот. Ей пришлось бросить пистолет на крышку сундука и крепко обхватить себя руками.

Она не может позволить себе раскисать. Только не сейчас. Она поплачет позже, когда все будут в безопасности. Когда сама будет в безопасности. Когда окажется на борту корабля, за надежным прикрытием прочной двери, без посторонних глаз. Когда будет все равно.

Сделав глубокий вдох, усилием воли Катриона заставила себя сбросить напряжение беспорядочных мыслей, тяжелых предчувствий — боль, которую она станет переживать позже, когда ставки будут пониже, а не такие, как сейчас: ее жизнь или смерть.

Она выбрала платье из самой плотной ткани. Даже летом бывает дождь. Впрочем, вся ее одежда отличалась прочностью и основательностью — теплый плащ из плотной шерсти, крепкие ботинки на толстой подошве, закрытые, практичные, ничем не примечательные платья самых невзрачных и скучных тонов. Цвета ее платьев отлично годились для того, чтобы слиться со стеной, или землей, или дождем. Никаких широких элегантных рукавов или кружев. Ничего, что выделяло бы ее из толпы. Ничего, что задержало бы чей-то взгляд на ее особе, — ни малейшей заметной детали.

Но только не взгляд Томаса Джеллико. «Этот ужасный серый, — сказал он. — Вечно этот серый!» Она не предполагала, что носить скучнейший серый цвет войдет у нее в привычку. Она считала, что ей достанет осторожности и бдительности, чтобы избежать глупого постоянства.

Но это ничего. Отныне она бросит и глупость, и приверженность привычкам. Станет умной и предприимчивой. Но главное — скорость. Она будет достаточно быстра, чтобы сбежать и от Томаса Джеллико, и от того, кто в нее стрелял.

— Мисс Кейтс?

Слишком замешкалась. Стук в дверь испугал ее, вогнал в жаркий румянец осознания собственной вины. Это был спокойный голос леди Джеффри, которой надоело ждать, когда прислуга выполнит ее требование.

Катриона поспешно спрятала саквояж в недрах гардероба и подошла к двери.

— Миледи.

Сделала шаг за порог и обнаружила, что ее элегантная хозяйка взволнованно меряет шагами маленькую гостиную «детского» крыла дома. Впрочем, леди Джеффри выглядела чудесно, просто безупречно, в свежем прогулочном платье из густо-синего шелка, который подчеркивал лавандовый цвет ее глаз. Перед лицом подобного совершенства Катриона снова устыдилась своего жалкого вида. Она учтиво присела перед хозяйкой в реверансе, но руки инстинктивно потянулись к волосам, заправить за ухо пушистые пряди, в беспорядке торчавшие там и сям, в попытке восстановить невозмутимое спокойствие, составляющее основу характера мисс Анны Кейтс.

— Прошу меня извинить, леди Джеффри. Я хотела успокоиться и умыться, прежде чем…

— Пустяки, моя дорогая мисс Кейтс. — Протянув руку, леди Джеффри сжала руки Катрионы. Она так и сыпала словами, оставаясь тем не менее спокойной. — Я хотела лишь удостовериться, что с вами все хорошо. Я так тревожилась!

— И я тоже, миледи. Дети — им не причинили вреда? Все в порядке?

— Хорошо, как мы и надеялись. Я оставалась с ними, пока они не успокоились немного, но они все время спрашивали о вас. Я успокаивала их как могла, а потом отправила всех принять горячую ванну… — Она махнула рукой в дальнюю сторону коридора, где размещалась купальня и откуда уже доносился шум льющейся воды и голоса горничных, наполнявших детям ванны. — Нужно было их отвлечь, чтобы я тем временем сама могла убедиться, что с вами все в порядке.

— Со мной действительно все в порядке, миледи. Благодарю вас. Но вы не должны из-за меня тревожиться.

Леди Джеффри попыталась улыбнуться, но с губ слетел легкий судорожный вздох.

— Разумеется, должна. Какое облегчение! Должна вам сказать, я боялась самого худшего. Прошу вас, давайте расположимся поудобнее. — Она указала на стулья в детской гостиной. — Я попросила принести вам чаю — вот, кстати, Мур его несет. Благодарю вас, Мур, — и распорядилась, чтобы разожгли камин. Людей, которые перенесли подобное потрясение, часто бьет озноб — так говорит моя сестра. Еще я попросила сладкого крепкого чаю — сестра также уверяет, что это лучшее средство. Она просто незаменима, моя сестра Антигона, — всегда знает, что делать в случае беды. — Взяв Катриону под руку, леди Джеффри повела ее в дальний угол гостиной, поближе к жарко пылающему огню камина, и усадила на удобный мягкий стул.

Непритворная забота хозяйки не могла не откликнуться в душе Катрионы благодарностью. Это по-настоящему трогательно, когда леди так волнуется за простую гувернантку.

— Вы очень добры, миледи. Правда.

И за подобную доброту нельзя воздавать отговорками да надуманными оправданиями. Несмотря на укоренившуюся привычку лгать, Катриона не могла воздать ложью за доверие и щедрость. Значит, пришло время признаться, пока они с хозяйкой наедине. Она окажется в немилости — но хотя бы без свидетелей.

Катриона проглотила комок в горле.

— Миледи, в свете сегодняшних событий я понимаю, что единственно правильный путь — попросить вас меня уволить, и тогда я уйду.

Леди Джеффри ответила не колеблясь и не раздумывая:

— И слышать об этом не хочу. Что мы будем без вас делать? Что будет делать Мария? — Она заговорила с жаром, повышая голос под влиянием переполнявших ее чувств. Ей пришлось даже крепко сжать руку Катрионы. — Умоляю вас, мисс Кейтс, еще раз хорошенько все обдумать. Пожалуйста! Если вам досаждает брат лорда Джеффри, выбросьте его из головы. Я не позволю, чтобы он своей несдержанностью причинил вам хоть какое-то неудобство. Я не допущу! Дети для меня важнее всего.

— Но, миледи, он родственник вашего мужа, — мягко напомнила ей Катриона. — Он приходится вам братом.

Леди Джеффри энергично затрясла головой. Ее обычно безмятежное лицо застыло в неодобрительной гримасе.

— И как брат он почетный гость в нашем доме. Именно — всего лишь гость. Это ваш дом, а не его. Надеюсь, вы действительно чувствуете себя как дома и понимаете, что вам здесь всегда рады?

Катриона едва смогла проглотить горячий ком, застрявший у нее в горле, понимая, что вряд ли может устоять перед лицом такой нежной решимости.

— Вы очень добры, миледи. И я благодарю вас, благодарю от всего сердца! Пожалуйста, не думайте, что это я хочу вас покинуть. И вправду здесь был мой дом. Но опасность…

— Забудьте об этом. Мы вас убережем. Не сомневаюсь, что лорд Джеффри обеспечит безопасность всем нам. Вам не следует бояться, моя дорогая мисс Кейтс, что мы вас не защитим. Вы должны знать, что слишком дороги обитателям Уимбурна. Вы вернули нам дочь.

Конечно, она имела в виду Марию. «Вернула» — сказано от души, хотя и не совсем верно, если говорить о дорогой Марии. Нельзя отрицать очевидное — бедное дитя не в своем уме. Ей никогда не стать как другие дети. Но теперь по крайней мере она не заперта в башне собственного ущербного рассудка, как было, когда Катриона приехала в этот дом. Девочка больше не выдирала себе волосы, не рыдала безутешно и не размазывала на себе еду. Но по-прежнему ходила только на цыпочках, взгляд иногда блуждал и туманился, а туловище раскачивалось из стороны в сторону, зачарованно повинуясь ритму музыки, которую слышала только она сама.

Однако же Катриона позаботилась о том, чтобы бедную крошку не заставляли испытывать на себе жестокости режима, предусматривающего холодные обливания, который предписал невежественный идиот, именующий себя врачом. И ее больше не запирали подальше от братьев и сестер и не привязывали, словно животное, ремнями к кроватке. Работа Катрионы с маленькой девочкой не была чем-то из ряда вон выходящим или чудом проницательности: при постоянной сострадательной заботе в состоянии девочки наметились существенные улучшения — иначе и быть не могло, — и поэтому никого не удивляло, что леди Джеффри исполнилась глубокой, искренней благодарности.

Сердце Катрионы разрывалось при мысли, что придется покинуть Марию, покинуть их всех — Джека, близнецов Пиппу и Джемму, юного Кристофера, отважную Амелию и, наконец, прелестную крошку Аннабел. Но остаться в Уимбурн-Мэноре значило подвергнуть их опасности. Особенно Марию. Она куда уязвимее всех остальных и болезненно переживает, если ее мир вдруг лишается какой-то детали. Или в этом мире происходит потрясение.

Видит Бог, выстрелы в саду выведут из себя кого угодно, даже самого крепкого человека. Если надо найти оправдание вынимающему душу истерическому припадку — стрельба во время пикника в саду подходит как нельзя лучше.

— Миледи, мысль о том, чтобы вас покинуть, причиняет мне боль. Тем не менее я не могу допустить, чтобы дети подвергались опасности. Я оставлю подробные указания относительно того, как ухаживать и обучать Марию, — то же самое насчет остальных детей. Я составила подробный план занятий для каждого из них, а также заметки об их успехах и способностях. Не следует опасаться, что новая гувернантка не сумеет следовать моим указаниям…

— Мисс Кейтс, брат моего мужа вас домогается?

Заданный в лоб вопрос застал ее врасплох. Катриона молчала целую вечность, чтобы придумать, как лучше всего ответить: лгать смысла не было, поскольку в эту самую минуту Томас Джеллико был внизу и легко мог опровергнуть ее слова, но леди Джеффри ответила за нее:

— Конечно, так и есть. Как он говорил с вами! Явно принял за другую. А потом это прискорбное происшествие на лужайке. — Ее светлость закрыла глаза, будто отгоняя воспоминания. — Боюсь, его присутствие выбивает вас из колеи. Признаюсь, меня тоже. Этого человека я не видела со дня моей свадьбы, а это было пятнадцать лет назад. Господи, пятнадцать лет! Как летит время. И вот Томас возвращается домой, и пожалуйста, в тот же самый день в нас летят пули. В высшей степени прискорбно и досадно.