– Ну как, съедобно? – Золотые глаза Дэйгиса засияли, когда он взглянул на ее тело. – Иди сюда. – Он протянул ей руку. – Сегодня ты просто восхитительна. Я исполню любое твое желание, только скажи.

Его длинные темные волосы, переброшенные через плечо, доходили до талии. Они были настолько черными, что в янтарном свете ламп отливали той же синевой воронова крыла, что и щетина на подбородке. Катерина задержала дыхание, вспомнив, как эта шелковая грива скользила по ее груди, задевая соски, рассыпалась по бедрам, когда Дэйгис опускался ниже, чтобы снова и снова довести ее до оргазма.

– Как будто мне нужно что-то говорить. Тебе ведь известно, чего я хочу, задолго до того, как я сама это осознаю. – Она услышала напряжение в своем голосе и поняла, что Дэйгис тоже его слышал. Катерина теряла самообладание от того, насколько хорошо он ее знал. Он делал то, что нужно, за миг до того, как она понимала, чего именно хочет.

И поэтому его привлекательность становилась просто опасной.

Дэйгис улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз. Кэт была не уверена в том, улыбались ли его глаза вообще когда-нибудь. Его взгляд всегда был внимательным, изучающим, словно Дэйгис чего-то ждал. Его золотые глаза напоминали тигриные не только цветом: они были наблюдательными, но холодными, любопытными, но отстраненными. У него были голодные глаза. И взгляд хищника. Не раз и не два ей хотелось спросить, что видели на своем веку эти тигриные глаза. Какой суд вынес им приговор, ожидание какого ада таится в глубине зрачков? Но стоило их телам соприкоснуться – и Кэт забывала обо всем, а приходила в себя уже на следующий день, на работе, когда для любых вопросов становилось слишком поздно.

Она спала с Дэйгисом уже два месяца, но знала о нем не больше, чем в тот день, когда они познакомились в «Старбаксе», напротив конторы «О'Лири бэнкс и О'Мэлли», в которой ей принадлежала часть акций – отчасти благодаря отцу, О'Мэлли-старшему, отчасти благодаря ее собственной акульей хватке. Подняв глаза от своего кофе с молоком на двухметрового, невероятно соблазнительного незнакомца, Кэт решила во что бы то ни стало заполучить его. Может, все дело в том, как встретились их взгляды и незнакомец лениво слизнул с губы пенку от мокко, а она представила себе, как этот язык вытворяет куда более интимные вещи. Или в том, что этот человек был окутан густой, дышащей аурой секса. Кэт нравилась опасность, которую излучал этот человек. Иногда она задумывалась о том, не защищает ли она его, как одного из своих высокопоставленных клиентов с сомнительной репутацией.

День, когда они познакомились, закончился на белом берберском ковре в его гостиной. Они перекатывались от камина к окну и обратно, молча сражаясь за доминирующую позицию до тех пор, пока Катерине не стало все равно, как он берет ее, лишь бы он это делал.

Кэт не зря заслужила репутацию острой на язычок особы, и она не привыкла сдерживаться. Но она ни разу не воспользовалась своими талантами в отношении Дэйгиса. Она не знала, на какие деньги он содержит свой пентхаус и благодаря чему у него появилась невероятно дорогая коллекция произведений искусства и старинного оружия. Катерина не знала, где он родился, не знала даже дня его рождения.

На работе она мысленно составляла список вопросов, но стоило ей увидеть Дэйгиса – и все тщательно продуманные фразы застревали в горле. Совершенно беспощадная во время допроса в зале суда, в его спальне она становилась косноязычной. Впрочем, ее языку находилось куда более приятное применение. Этот мужчина был настоящим мастером эротики.

– Спишь с открытыми глазами, детка? Или просто решаешь, как именно ты меня хочешь? – промурлыкал Дэйгис.

Катерина провела языком по губам. Как именно она его хочет?

Она хотела его как сумасшедшая. И каждый раз надеялась, что следующая ночь с ним не будет такой восхитительной. Этот мужчина был слишком опасен, чтобы можно было позволить себе эмоциональную связь с ним. Только вчера Кэт задержалась после мессы и помолилась о том, чтобы закончилось это наваждение, эта одержимость – и поскорее, Господи, пожалуйста. Да, Дэйгис согревал ее кровь, но что-то в этом человеке сковывало холодом ее душу.

Сейчас же – завороженная и беспомощная – Кэт отчетливо поняла, как она его хочет. Ее, сильную женщину, невероятно возбуждал мужчина, который был сильнее ее. Эту ночь она хочет провести на его кожаном диване. Дэйгис намотает на кулак ее длинные волосы, возьмет ее сзади и укусит за шею, когда она достигнет пика.

Женщина судорожно вдохнула, шагнула вперед, и он схватил ее, уложил на толстый ковер, навис над ней. Мягкие чувственные губы с легким намеком на жестокость накрыли ее рот, золотые тигриные глаза нахмурились.

Он прижал ее запястья к ковру, приподнялся над ней, опираясь на руки. Прекрасный, чувственный и в то же время почти пугающий – в нем было нечто неуловимое, темные секреты, постичь которые не дано женщине, – и это придавало сексу особый оттенок, невероятно острое ощущение игры с огнем.

Это была ее последняя связная мысль перед долгой, долгой ночью.

* * *

Дэйгис МакКелтар прижал ладони к толстому стеклу огромного окна и уставился в ночь. За стеклом, на сорок три этажа ниже, раскинулся ночной город. В окна стучал дождь, почти заглушая мягкий шум работающего телевизора. Свет огромного плоского экрана отражался в темном зеркале примерно в метре от Дэйгиса. Задумчивый Дэвид Боринас играл Энджела, вампира, сохранившего человеческую душу. Дэйгис некоторое время наблюдал за движениями на экране, потом убедился, что это повтор, и снова уставился в ночь.

Экранному вампиру всегда удавалось найти пусть временный, но все же выход из ситуации. Дэйгис начинал бояться, что он выхода не найдет. Никогда.

К тому же его проблема была чуть сложнее, чем у Энджела. У Энджела была душа. У Дэйгиса их было слишком много.

Он взлохматил пальцами волосы, изучая раскинувшийся внизу город. Двадцать две квадратные мили Манхэттена. С населением почти в два миллиона человек. А потом и сам мегаполис, семь миллионов людей, втиснутых в три сотни квадратных миль.

Это был город, пропорции которого казались горцу из шестнадцатого века абсурдными и нелепыми. Город невероятных размеров и скоростей. Когда Дэйгис приехал в Нью-Йорк, он часами бродил вокруг Эмпайр Стейт Билдинг. Сто два этажа, десять миллионов кирпичей, тридцать семь миллионов кубических футов, тысяча двести пятьдесят футов высоты, шпиль, в который по пятьсот раз в год бьют молнии.

Что за человек построил этого монстра? Горцу этот город казался непонятным, сумасшедшим чудом.

И был неплохим местом для нового дома.

Нью-Йорк-сити нес в себе тьму. В ее пульсирующем сердце Дэйгис и устроил себе логово.

Человек без клана, изгнанник, бродяга, покинув шестнадцатый век лишь с пледом и острым интеллектом друида, он стал обживаться в двадцать первом веке: привыкал к новому языку, новым традициям, невероятным технологиям. Он все еще многого не понимал: определенные слова и выражения ставили его в тупик, сам он часто думал на гэльском, греческом и латыни, и ему приходилось торопливо переводить, но он довольно быстро адаптировался.

Человек, обладающий магическими знаниями и способный путешествовать во времени, не мог не предполагать, что за пять веков мир изменится до неузнаваемости. Его знание космологии, тайной геометрии, законов природы, которые в двадцать первом веке именовали законами физики, позволило Дэйгису легче воспринять и понять чудеса нового мира.

Не то чтобы он не удивлялся и не таращился. Он это делал. А первый полет на самолете произвел на него незабываемое впечатление. Тонкая инженерия и поразительная конструкция манхэттенских мостов несколько дней не давали ему покоя.

И люди. Огромное количество людей приводило его в замешательство. Дэйгис подозревал, что это не изменится. Горец из шестнадцатого века не мог привыкнуть к тесноте нового мира. Ему вечно будет недоставать широкого звездного неба, холмов, тянущихся на долгие мили, бесконечных вересковых полей, веселых и красивых шотландских девушек.

Он отправился в Америку, потому что надеялся: чем дальше он окажется от любимой Шотландии, от мест ее силы, от кругов камней, тем слабее станет древнее зло, поселившееся в нем.

Отъезд и правда оказал свое действие, падение во тьму замедлилось, но не остановилось. День за днем Дэйгис продолжал меняться… становился все более холодным, отстраненным, почти не испытывал эмоций. Он все меньше ощущал себя человеком – и все больше бесстрастным божеством.

Но только не во время секса – вот когда он чувствовал себя живым. Вот когда он чувствовал. Тогда его не несло в бездонном шторме тьмы и он не цеплялся за жалкий обломок здравого смысла, чтобы удержаться на плаву. Когда Дэйгис занимался любовью с женщиной, тьма отступала, сменяясь его истинной человеческой натурой. Он всегда был страстным, но теперь стал просто ненасытным.

«Я все еще не полностью темный!» – зарычал он демонам, гнездящимся в его душе. Тем, что молчали, ожидая часа, когда темный прилив рано или поздно изменит его, как океанские волны меняют очертания скалистых берегов. Дэйгис понимал их тактику: истинное зло не бросается в атаку очертя голову. Нет, оно тихо шепчет и выжидает… соблазняет.

И каждый день Дэйгис видел неоспоримые доказательства того, что тактика зла приносит свои плоды. Это проявлялось в мелочах, которые он делал, порой не осознавая этого. Совершенно безобидные мелочи вроде разожженного взмахом руки и произнесенного шепотом слова taine огня в камине или открытой заклинанием двери, отдернутой занавески. Или нетерпеливое подзывание их повозки – такси – одним взглядом.

Пусть это мелочи, но Дэйгис знал, насколько эти мелочи небезопасны. Знал, что всякий раз, используя магию, теряет часть себя, становится темнее.