Елена Белкина - Странные женщины

— Мы попробуем, — сказал Вадим Сергеевич. — Но болезнь очень, очень запущена. Извините за жестокость, но я давно занимаюсь этим. И не раз видел, как человек сгорает буквально за месяц.

— Этого не может быть! — сказала Женечка.

Врач молчал.

Женечка заплакала.

Вадим Сергеевич стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу.

Кое-как Женечка успокоилась: ведь нужно идти к матери, нужно быть веселой и бодрой.

И она вошла в палату бодро и весело.

Стала говорить о каких-то пустяках, пытаясь развеселить мать.

Но Любовь Юрьевна смотрела на нее уныло, тяжело.

— Боюсь я за тебя, Женька, — вдруг сказала она.

— С какой стати?

— Никак ты не повзрослеешь. Любой тебя обманет, любой вокруг пальца обведет.

— Ты еще про розовые очки скажи.

— И скажу.

— Нету их, мама, — вздохнула Женечка, понимая, что надо утешить Любовь Юрьевну. — Больше нет. Я прекрасно вижу, что в жизни все подлецы и сволочи.

— Ну и слава богу! — обрадовалась мать прозрению дочери. Но тут же встревожилась: — То есть как это все? Ты в крайности не впадай тоже! Есть все-таки приличные люди, хоть и мало. Вот врач мой, Вадим Сергеевич, очень хороший человек! Заботливый, внимательный. Интересно, женатый он или нет? По возрасту должен быть женатый. Но они в этом возрасте часто и разведенными бывают. И если такой мужчина встречает молодую женщину, он ее потом до смерти на руках носит!

Женечка в душе усмехнулась наивным рассуждениям матери. Она понимала, что той хочется видеть ее устроенной, определившейся. Но почему мать говорит с нею так, словно уже прощается? Неужели чувствует? Неужели — знает? Господи, как же ей тяжело в таком случае!

…Последние недели и дни Любови Юрьевны были и впрямь тяжелыми. Уже она не могла обходиться без наркотических инъекций, большую часть времени проводила в забытье или полусне.

И однажды ночью, когда Женечка сидела рядом с ней и при тусклом свете ночника читала книгу, Любовь Юрьевна во сне зашевелилась, приподняла руку. И — затихла. Женечка побежала к дежурному врачу, к сестрам.

Но сделать уже ничего было нельзя.

И долгое время после этого Женечка приходила в себя: это было первое большое горе в ее жизни.

Она как-то потускнела, замкнулась. На работе отбывала служебные часы, дома читала или смотрела телевизор. Три раза в неделю ходила на курсы английского языка, сама не зная зачем. Еще два раза в тренажерный зал. Надо ведь как-то занять время.

При этом все более или менее дееспособные мужчины ЦНИИР-ИУХЗ, включая нахальных и охальных охранников, возжелали вдруг утешить Женечку в ее сиротстве. Если раньше они только глазели на нее и самое большее, на что решались, это назвать ее «наша красавица», то теперь произошло то, о чем она когда-то мечтала: разомкнулся круг, кончилось колдовство, все стали воспринимать ее обычной женщиной. Красивой — да, но все-таки обычной, доступной, с которой все может быть, если она захочет. Но она не хотела. Она впала в какой-то душевный анабиоз.

Как-то она пошла в городской драмтеатр имени Горького, на премьерный спектакль. Как всегда, одна.

В антракте ходила по фойе, рассматривая фотографии актеров. И почти столкнулась с высоким элегантным мужчиной. Хотела посторониться, но мужчина вдруг заговорил с ней.

— Евгения Лаврина, не так ли? — спросил он.

— Да, — сказала Женечка, равнодушно глядя на него. — Но я вас не припомню.

— И не можете припомнить. Разрешите представиться: Борис Берков. Один мой знакомый работает в вашем учреждении, он столько о вас рассказывал, что я решил зайти, чтобы увидеть вас. Я видел вас меньше минуты, вы даже не успели внимания обратить.

— И что потом? Решили меня охмурить?

— Я ничего не решил. Я подумал, что такая женщина не для меня. И вдруг встречаю вас здесь. Конечно, простая случайность. Но в жизни ничего случайного не бывает.

— Бывает. И очень много. До свидания.

И Женечка прошла мимо.

Потом было второе действие, но она не слушала актеров и разглядывала их машинально, думая о своем. Она вспоминала лицо этого человека, его голос. Уверенное лицо знающего себе цену бабника. Уверенный голос, гладкие слова. Но в глубине глаз — какая-то тоска, какое-то ожидание того, чего в его жизни еще не было.

И Женечке вдруг захотелось утешить и успокоить этого несчастного (как ей почему-то показалось) человека. Но не только потому, что вдруг решила заняться благотворительностью, — просто это первый мужчина за последние годы, вызвавший в ней какие-то эмоции. И вовсе, если честно, не тем, что он несчастен, — ей показалось, что он не способен полюбить. И Женечка поняла, что именно такого человека ждала — потому что и ей не хотелось уже, чтобы ее любили. И сама любить не хотела. Ей не хотелось костра, ей хотелось скромного камелька.

И после спектакля она подошла к нему (он будто ждал, медлил и озирался).

— Меня выискиваете? — спросила Женечка.

— Да.

— Я нравлюсь вам? Вы хотите со мной роман закрутить?

— Да, — сказал Борис.

— Что ж, и вы мне понравились. Куда вы собрались меня пригласить? К себе домой?

— Я бы рад, но там совершенно невыносимые условия. Ремонт. Но у меня друг уехал за границу на полгода и…

— Все ясно. Что ж, пойдемте.

Это было недалеко от театра. По пути Борис балагурил, поглядывал на Женечку, словно не веря, что такая женщина так легко согласилась с ним пойти. А Женечка молчала, слушала и мысленно удивлялась своему нетерпению, прямолинейному, давно, казалось бы, забытому.

И, когда пришли, она не позволила ему тратить время на чаепитие и балагурство.

И уже через час, мысленно посмеиваясь и над ним, и над собой, она с каким-то острым удовольствием играла роль ошеломительно и моментально влюбившейся женщины.

— Ты мой король навсегда, — говорила она Борису. — Ты самый лучший. Я умираю от счастья.

И он верил, и она наслаждалась его, опытного мужчины, простодушной радостью.

Чтобы доставить ему еще больше удовольствия, она приготовила ужин. Ей было легко и весело, она опять жила, она обрела способность видеть мир заново.

По некоторым приметам она поняла, что это вовсе не квартира друга, это всего лишь уловка Бориса, обычная уловка холостяка, любителя женщин, боязнь приручить кого-то. Она сказала:

— Наверно, ты не хочешь, чтобы в квартире друга ночевала посторонняя женщина. Я сейчас уйду. Хотя мне некуда спешить.

Тот растерялся. Она видела, что он не хочет ее отпускать, но не хочет и изменять своим правилам. И от растерянности он сказал вдруг явную чушь:

— Через полчаса ко мне должна прийти другая женщина.

— Понимаю. Еще бы. Тебя все должны любить. Ты сокровище, а не человек! — сказала Женечка с абсолютной искренностью, в душе веселясь — но не насмехаясь.

И он сознался, что лукавит. И попросил ее остаться.

Это было перед выходными, и они провели вместе два дня.

А утром третьего дня она ушла.

— Когда мы увидимся? — спросил он.

— Подумай, хочешь ли ты этого, — сказала Женечка. — Если захочешь, позвони. Телефон ты наверняка знаешь.

— Да.

…Он не позвонил, но Женечка все равно была ему благодарна.

Прошло еще два года. Эти годы Женечка прожила безмятежно и ровно. Она нашла свое призвание: утешать, успокаивать, возвращать веру в себя. Конечно, не всем подряд, а только тем, кто ей нравился, — и не так уж много было их, поскольку Женечка во вкусах разборчива. Но не так уж и мало.

В этой череде даже и Борис Берков возник однажды, вдруг позвонивший ей и пригласивший на лыжную прогулку. Она сразу поняла по голосу, что в его жизни происходит что-то чрезвычайное, и согласилась, отпросившись даже с работы ради этого.

После прогулки в заснеженном лесу они вернулись на загородную лыжную базу «Старт», где сторож, знакомый Бориса, предоставил им уютную комнатку.

И она опять называла его королем, видя, что он хочет слышать это. Правда, почему-то до близости дело не дошло. Вместо этого он вдруг сделал ей предложение.

И Женечка, не веря ни одному его слову, согласилась.

Он явно этого не ожидал — и как-то сник, вспомнил о каких-то срочных делах. И повез ее обратно в город на своей старенькой машине.

Она ничуть не обиделась. Жалела только, что, кажется, не сумела ему помочь. Потому что не поняла, что ему нужно.

Когда прощались, он вдруг вышел из машины и сказал ей:

— Что ты за человек? Тебя оскорбили, смешали с грязью, а ты уходишь как ни в чем не бывало! Ты даже не скажешь мне, что я подлец, а я ведь подлец!

— Скорее всего, — с улыбкой согласилась Женечка. — Но зачем мне об этом думать? В лесу было прекрасно, я об этом буду думать. Ты сделал мне предложение, пусть в шутку — или на минуту действительно подумал, что хочешь жениться…

— На минуту подумал. Честно.

— Вот видишь. Нормальная женщина, когда ей делает предложение любимый человек, счастлива. Пусть минуту, но счастлива. У других и того нет. Вот об этом я и буду думать и помнить. Этим и буду счастлива. А не травить себя несбывшимися надеждами.

— Прости, — сказал он и поцеловал ей руку сквозь перчатку.

— Ничего. Будь счастлив.

— Ты тоже. Никто так не достоин счастья, как ты. Знаешь это?

— Знаю. Но почему никто? Все достойны.

И Женечка легко повернулась и легко ушла.

А через месяц после этого вдруг совершенно неожиданно появился врач Вадим Сергеевич.

— Здравствуйте, — сказала Женечка. — Как вы меня нашли?

— Адрес записан в больничных документах вашей мамы.