Она подумала:

— Не знаю… Почему обязательно — опохабили, обесчестили?

— Я только выражаюсь так! На самом деле тебе даже будет хорошо, я тебя с таким человеком познакомлю! Красавец!

Глава 5

Красавец не замедлил явиться.

Он был даже слишком красавец: двухметрового роста, широкоплечий, льняные вьющиеся волосы, голубые глаза. Просто славянский богатырь какой-то. Звали его Матвей, было ему лет двадцать пять — двадцать шесть.

— Он будет у нас жить, — сказал Дмитрий.

— Хорошо, — сказала Женечка. И спросила Матвея:

— Вы тоже художник?

— Он альфонс, — сказал Дмитрий. — Он живет за счет богатых одиноких женщин. Это его работа. Но сейчас у него отпуск и я его заманил, чтобы он тебя соблазнил. Ему захотелось любви не за деньги.

Матвей, мягко улыбаясь, спокойно пил чай, будто речь шла вовсе не о нем.

— У тебя впереди два дня и три ночи, я на выходные уеду к родителям в пригород, вернусь в понедельник утром, — растолковывал ему Дмитрий. — Будь добр, влюби ее в себя за два дня.

— А разве ты еще не влюбилась? — спросил Матвей Женечку.

— Нет, — рассмеялась она.

— Странно, — сказал Матвей. — Или ты врешь, или… Нет, скорее всего ты врешь, — не допустил он второго варианта.

— Почему же? — спросила Женечка.

— Потому что меня невозможно не любить. Я всех просто потрясаю. Разве я тебя не потряс?

Женечке казалось, он шутит. Но, вглядевшись в синие глаза этого породистого самца, она поняла, что у него совершенно нет чувства юмора. И почувствовала глубочайшее к нему равнодушие. И ей даже занятно стало, что попытается предпринять этот самоуверенный тип, чтобы влюбить ее в себя.

— Все, — сказал Дмитрий. — Я поехал.

— Мог бы и завтра утром, — сказала Женечка.

— Нет. Все. Уезжаю.

И они остались вдвоем с Матвеем.

Тот походил по комнате.

— Жаль, что здесь все так захламлено. Чем роскошней обстановка, тем роскошней я выгляжу, — озабоченно сказал Матвей.

Потом включил магнитофон, достал свою кассету, поставил ее. Полилась размеренная неторопливая музыка.

— Здесь такой музыкальный коллаж. Сам подбирал, — объяснял Матвей Женечке свои профессиональные секреты. — Очень эротичная музыка, правда ведь?

Женечка пожала плечами.

Матвей еще походил, как бы обживая пространство. Потом освободил место у стены, где висел ужасающий гобелен, масскульт пятидесятых годов: на темно-синем фоне белые лебеди и кувшинки.

— Лучше бы лебедей не было, — сокрушался Матвей. — Нужен абсолютно черный фон. Но где его взять?

После этого он направил свет двух настольных ламп на пространство перед стеной, как на сцену, а лампочку, свисающую с потолка, потушил. Женечка почувствовала себя как в зрительном зале.

Матвей встал у стены, прислушался к музыке, уловил ритм — и стал в такт мелодии раздеваться.

При этом он глядел в пространство, но время от времени бросал в сторону Женечки быстрые пламенные взгляды (не слишком ее балуя, чтобы не распалилась раньше времени).

И вот, будучи голышом, он начал вставать в позы, как это делают в бодибилдинге, показывая себя со всех сторон. Что ж, сложен он был великолепно, хотя и без той чрезмерности, которая Женечке не нравилось в культуристах. Все — в меру.

Музыка стала тихой — и не зря, так было задумано Матвеем. Оказывается, он не только телодвижениями вознамерился соблазнить, у него были приготовлены слова.

— Вот я перед тобой, — начал он напевно и вдохновенно. — Невероятный, недоступный. Ты не веришь, что такие бывают. Ты мечтала обо мне в самых жарких своих снах. И вот я рядом, до меня можно даже дотронуться. Но не спеши, не спеши, ты должна сначала узнать, что тебя ждет, чтобы ужаснуться предстоящему счастью, чтобы желать его неистово и страшно!

— Это мне один писатель московский написал, — вдруг объяснил он деловито, продолжая выделывать пассы руками, ногами и бедрами. — Тысячу долларов взял, зараза!

И продолжил опять напевно и ритмично:

— Слушай меня, слушай, погибай и тони в волнах моего голоса. Но я спасу тебя. Я возьму тебя на руки, легкую, как лебяжий пух. И ты растаешь в моих руках, ты не почувствуешь своего тела. Я брошу тебя на воздух, ты исчезнешь для всего мира и даже на время для себя самой.

— Это я не совсем понимаю, — прокомментировал он. — И писатель этот не объяснил, козел. Но на женщин почему-то действует. На тебя действует?

— Да, — сказала Женечка, едва сдерживая смех.

Он удовлетворенно кивнул и продолжил:

— Но потом ты вернешься, но не для себя, а для того, чтобы видеть только меня. Ты будешь желать стать мной. И единственный способ для этого — слиться со мной. Но я удержу тебя (он показал, как будет удерживать), я буду томить тебя долго, очень долго, а потом слегка коснусь губами твоих губ (он показал, как коснется). Ты почувствуешь ожог, ожог, ожог! И ты будешь умолять меня молча или вслух, чтобы я сжалился. И я сжалюсь. (Он показал, как сжалится.) И ты не поверишь, что так бывает, и…

— Извини, — сказала Женечка. — Но я хочу спать.

Матвей замер с распростертыми руками и изогнутым телом.

— То есть?

— Спать хочу, — повторила Женечка.

— Ты что, ненормальная, что ли?

— Почему?

— Это на всех действует. Абсолютно! У меня стопроцентный гипнотизм! — убеждал Матвей Женечку. — Даже на писателя подействовало, хотя он сам текст писал. Я выучил, а потом показал ему, он говорит: «Перестань, а то я сейчас голубым стану!» Представляешь? Он мне сказал: «У тебя стопроцентный гипнотизм!» Мне даже тут в одном ночном клубе предлагали шоу сделать — раз в неделю для обеспеченных и голодных теть. Но я боюсь, что эти тети через пять минут меня разорвут просто.

— Я все понимаю. Но я хочу спать.

— Ты, конечно, врешь. Ты сумела сдержаться. У тебя потрясающая сила воли. Ничего, впереди два дня. Быть рядом со мной и не захотеть меня — все равно что неделю идти в пустыне, встретить родник и не напиться!

— Это тебе тоже писатель написал?

— Нет, это я сам говорю. От себя.

— Слушай, а у тебя образование есть вообще? Да ты садись, чайку на ночь выпьем.

Матвей сел к столу.

— Образование есть, — сказал он. — Средняя школа. Но мне больше и не нужно при моем таланте.

— Но таланта мало, нужна еще и молодость. А когда она пройдет?

— Что значит — пройдет? — изумился Матвей, будто впервые услышал о том, что молодость проходит, и не желал этому верить.

— Ну, будет же тебе когда-нибудь сорок лет, пятьдесят, шестьдесят…

— Никогда! Я всегда буду таким же. А если начну меняться, я покончу с собой.

Он сказал это абсолютно серьезно.

Потом они пили чай и он рассказывал о своем детстве — детстве единственного в семье избалованного ребенка. Рассказывал о том, как первую девочку свою поцеловал в пять лет — и прекрасно это помнит. А первая женщина у него была в двенадцать лет, это была его родная тетка, которой было около тридцати. А он выглядел на четырнадцать, он был выше ее, он уже тогда был вовсю красив и мускулист. Они были на даче, все ушли на реку купаться, а он остался, чтобы в одиночестве насладиться сам собой. Это понятно?

— Да, — сказала Женечка.

Итак, он остался, а тетка вернулась с полдороги, сослалась на головную боль. Она тихо-тихо прокралась в дачу, и он заметил ее лишь тогда, когда она была уже в двери комнаты. Конечно, он смутился и испугался. Но она успокоила его. Она села рядом и, не позволяя ему одеться, сказала, что в этом нет ничего страшного и ненормального. Но, само собой, лучше эту жажду утолять естественным путем. И в общем-то не важно с кем, можно даже и с родной теткой. Не обязательно помнить, что она тетка, она тоже женщина, вот и все. И она может помочь…

Ну, и помогла. А потом просто с ума сошла, каждый день находила способы остаться с ним наедине в домике, на берегу реки, когда стемнеет, в лесу, в лодке, когда заплывали в уединенную протоку. В результате в двенадцать лет он знал и умел все, что знает и умеет взрослый и опытный мужчина. Тетке же надо было уезжать. Она не находила себе места, но делать было нечего. И она уехала домой, в Сибирь, к мужу и детям, и через месяц покончила с собой, и до сих пор никто из родственников не знает настоящей причины смерти. Знает только он.

Матвей печально умолк, опустив голову.

Женечка вздохнула.

Он тут же бодро поднял голову и спросил с надеждой:

— Действует?

— Что?

— Ну, вот эта история? Она всех женщин почему-то очень возбуждает.

— Да? Ее для тебя, случайно, не тот же самый писатель написал?

— Он! Он вообще специалист по таким делам. Нашел себе отличную кормушку. Секс по телефону знаешь?

— Читала.

— Ну вот. Там мало голос приятный иметь, там же фантазия нужна. А это не у всех. У меня, например, фантазии нет совсем. И вот он пишет для этих телефонных барышень заготовки. И большие деньги берет, зараза!

— Что ж, — сказала Женечка, — каждый зарабатывает, как умеет. Давай спать. Там, за печкой, раскладушка есть.

— Ты мне ее предлагаешь?

— А кому же?

— При моем росте на раскладушке спать?

— Ладно, я буду на раскладушке.

И они стали укладываться.

И Матвей вдруг спросил:

— Слушай, а может, без всяких фокусов, а? Просто, ну, обычным способом. Ты мне так понравилась! Мне никто так не нравился.

— Это прогресс, — сказала Женечка. — Раньше, наверное, тебе нравился только ты сам.

— Да, — честно признался Матвей. — Так как? А?

Женечка не ответила, она уже засыпала.