Вика говорит: нет, она на гастролях, на два дня их отправили районы культурно обслуживать. Ну и заработать хоть сколько. Маленькие, а деньги. Они же там, в районах, совсем не видят ничего.

Поэтому кофе не на кухне пили, а в комнате. Вика свечку зажгла. И я вижу, что она счастлива до смерти. Мне даже завидно. Думаю: мне тоже ничего от Маши не надо, а вот так бы сидеть с ней при свечке, кофе пить. И несчастно ее любить. И пусть она мне завидует, что я ее люблю. И от зависти, может, тоже захочет попробовать меня полюбить. Даже точно захочет, я по себе сужу, потому что я захотел Вику полюбить.

Так что я и одной чашки не допил, начал ее целовать.

Тут она говорит: вот что, хватит меня с ума сводить.

И абсолютно спокойно стелит постель, потом говорит: отвернись.

Я отворачиваюсь. Потом смотрю: она уже там, под одеялом, только нос высунула.

Ну? — говорит.

Я говорю: не понял!

Но подошел, сел рядом. Начинаю ей объяснять, что она мне страшно нравится. Но я ведь говорил уже и еще раз скажу. Я слишком ответственный человек. Если я захочу быть первым у кого-то, то только у будущей жены. А она вдруг хихикает: да, да, я это слышала.

Тогда в чем дело?

А в том дело, что ты не первый.

Я говорю: здрасте, это когда ты успела?

Она говорит: еще месяц назад. Мне мать еще раньше рассказала, что у них актер такой есть, разведенный — и маньяк. Натуральный маньяк. Если в театр актриса новая поступает, он ее обязательно добивается. Но это еще мелочи. А в чем он основной маньяк: он невинных девушек обожает. Просто страсть у него. Доиграется, в тюрьму попадет за совращение. Где он их отыскивает, неизвестно, но все знают, что если он раз в месяц кого-то не испортит, то ему и жить не хочется. Ну, мать рассказала, посмеялись. А я в театр часто хожу, стала присматриваться к нему. Стала подходы искать. В гримерку зашла, будто случайно. Поговорили пять минут, смотрю, у него уже слюни текут.

Говорит: вы актрисой не хотите стать?

Я говорю: способностей нет.

Кто сказал?

Мать говорит.

Да она просто боится, потому что доля актрисы — нелегкая, если не ставить высокой цели! Но если поставить высокую цель и добиться успеха, то это такое счастье, лучше которого ничего нет. Вы бы, говорит, зашли ко мне, я бы послушал вас, как вы читаете, ну и вообще. И я вам сразу точно скажу, стоит актрисой быть или не стоит. Только не говорите никому, потому что народ знаете какой, все по-своему понимает. Похабники. Все актеры, говорит, похабники.

И дает свой телефон.

Я и позвонила. Договорились. Прихожу к нему. Читаю письмо Татьяны к Онегину.

Он слушает, морщится.

Плохо, говорит. Все данные у вас есть, дикция отличная, интонацию умеете взять, но чего-то не хватает.

Я, как дурочка, спрашиваю: а чего?

Он говорит: наверно, любовного опыта.

Я говорю: так Татьяна тоже девушка была.

Понимаешь? Так и сказала: тоже.

Он аж затрясся весь. Ну, не затрясся, но… Даже страшно стало: глаза в самом деле как у маньяка. Видно, что только об одном и думает. Говорит: это ерунда! Ты не понимаешь, говорит, природы театра! Невинную девушку хорошо сыграть может только женщина! Потому что невинность не может сыграть невинность. Настоящий Гамлет никогда не сыграл бы Гамлета! Как ты собираешься стать актрисой без жизненного опыта? И держишься раскорякой.

То есть даже сердиться начал. Играет то есть. Ты, говорит, своего тела не чувствуешь. Оно у тебя прекрасно, а ты им распорядиться не умеешь.

И подходит ко мне, начинает мне показывать, как спину держать, как ноги ставить, как лицо поворачивать. Основная, говорит, функция женщины на сцене и в жизни — соблазнение. Вот теперь, говорит, ты мертвого соблазнишь.

Причем все тише говорит, почти шепчет. То есть уже умирает. Всю меня облапал, потом прижался. Соблазнила, значит, я его. Какие губы, говорит. Ну и начал губы мои…

Тут я не выдержал. Говорю: а можно без подробностей?

Можно. Через двадцать минут он меня женщиной сделал.

И все? И ты с ним больше не встречалась?

Еще один раз. Контрольный выстрел. Как в криминальной хронике пишут. Сначала стреляют как попало, а потом контрольный выстрел. Чтобы наверняка.

А что, первый раз неясно было?

Ясно. Но все-таки…

И зачем тебе это было нужно?

Она говорит: неужели не понял?

Нет.

Что, в самом деле не понял?

Я говорю: вот пристала!

Она говорит: если ты не понял, тогда ты сволочь. Я для тебя это, сделала.

Я молчу.

Она говорит: отвернись, я оденусь.

Я говорю: извини, конечно, я сразу все понял. Я просто придуривался.

И отвернулся. А она лежит и ничего не делает.

А потом говорит: нет, не дождешься! Это пусть мать моя от всего отказывается, как от отца отказалась. А я так решила: если мне жизнь сама радости не дает, я сама возьму. Если любви не дает, я сама возьму. Я тебе нравлюсь?

Да, конечно.

Ну и хватит с меня. Я тебя люблю, и я тебе нравлюсь. Мне хватит.

В каком смысле?

А в таком. Я хочу быть с тобой.

Я говорю: это песня. Наутилус-Помпилиус, царство ему небесное.

Она говорит: нет, это жизнь. Я хочу быть с тобой, и все. И я не выпрашиваю, не милости прошу. Я тебя шантажирую.

Это как?

Очень просто!

Достает какой-то пузырек и показывает мне. Под подушкой, говорит, держу. Ты уйдешь, а я все их заглотну, и мне каюк через пять минут.

Я говорю: ты что, с ума сошла?

Она говорит: возможно.

Тут я хватаю пузырек, бегу в сортир, высыпаю все в унитаз и спускаю воду. Возвращаюсь. Она лежит и улыбается. Я говорю: ты чего?

Она говорит: ты забыл, что я на девятом этаже живу. Просто когда отравишься, вид не такой страшный. А разобьешься — кровь и мослы. Будешь меня хоронить, стошнит еще. И все догадаются, кто виноват. Нет, я даже записку оставлю. В моей смерти прошу винить Сашу К.

Я говорю: ты профессиональная шантажистка.

А сам вижу, что у нее глаза безумные. Бешеные какие-то. Какое-то тихое бешенство. И думаю: а ведь прыгнет. Потом думаю: но нельзя же мне показывать, что я от испуга согласился. Ее это обидит! Тем более что я действительно не от испуга. Я вдруг почувствовал, что она мне страшно нравится. Без таблеток, без девятого этажа, сама по себе. И говорю ей: дура ты. При чем тут таблетки и девятый этаж? Ты что, не замечала, как я к тебе отношусь? Что делать, если у меня такой бзик, что я первым боюсь быть? Кстати, тут ты опять дура. Если бы ты мне сказала, что ты делать собираешься, я бы сам.

Она: неужели?

То есть даже ехидничает, а сама, чувствую, вся дрожит. Я прилег к ней: в самом деле дрожит. Трясет ее всю. Я глажу ее: Викуша ты моя, девочка моя, что ты, что ты?

А она как заревет: Саша, говорит, прости, но я тебя люблю больше жизни.

И жмется ко мне, как ребенок какой-то, и я себя вдруг страшно взрослым почувствовал, все глажу ее и глажу, и глажу, и глажу…

Вот что значит, когда нравятся люди друг другу. Да, оба неопытные, но этого не стесняются. Ничего не стесняются, потому что им хорошо…


…Неделя прошла, а будто не прерывался.

Это была неделя! Хорошо, что мать у нее уходит на работу часам к одиннадцати, а возвращается не раньше восьми. Времени уйма, даже если после школы. А один день мы даже в школу не пошли. То есть пошли и даже пришли, но я на нее посмотрел, вчерашнее вспомнил — и с ума сошел. И она на меня посмотрела. И я тихонько вышел. Жду за котельной. Через пять минут бежит. И мы к ней.

Интересно, Маша заметила?

В общем, каждый день мы с Викой встречались. И встречаемся.

Она счастлива до смерти.

Я тоже. Но уже не до смерти.

Это только женщина вся с головой уходит в такие переживания.

У мужчины всегда есть какие-то другие дела и планы.

Мне, например, надо блестяще знать английский язык. И еще пару языков: немецкий и французский, например. Для политика это обязательно. Всегда лучше говорить с каким-нибудь послом или министром чужой страны на его языке, без переводчика. Уважать будут.

Я рассказал об этом моей любимой маме, она страшно обрадовалась и приволокла мне компьютерные программы на дисках. Компьютер мама купила для себя в общем-то, но и для меня тоже. Вчера я сел, как приличный мальчик, за компьютер. Сунул диск. Смотрю, а там в меню файл: ОТДОХНИ! То есть поучишь язык, поработаешь — отдохни. Мне интересно стало, я начал с отдыха. Оказалась игра. Не очень сложная, но много уровней зато. Прошел для разгона один уровень, другой… Короче, начал в семь вечера, и только в три часа ночи любимая моя мама просто отключила компьютер от сети…

Какой я еще ребенок, однако.

ОНА

С чего бы начать…

Мне показалось, что у него с Викой вдруг образовалась взаимная любовь.

Да… Говорю тебе уже так, будто ты помнишь, у кого — у него.

У Саши. У Саши с Викой. Я тебе рассказывала.

Так вот, я вижу: что-то случилось. Он по-прежнему сидит с Машей. Но что-то изменилось. Вика уже не гложет его так взглядами. Будто скрывает что-то. И он старается не смотреть в ее сторону.

И мне ужасно захотелось узнать, в чем там дело. Я все надеялась, что Лилечка доложит. Но она не докладывала. Я не выдержала, сама спросила. Был классный час, ты помнишь, что такое классный час? Ну, то есть разговор о жизни и учебе, наставления мудрой наставницы, классной дамы. Поговорили, потом я Лилечку притормозила — как ответственную за проведение новогоднего вечера, мы заранее готовиться начали. Ну, поговорили о подготовке, потом я так мимоходом, с видом учительского любопытства: что, кажется, у нас в классе новая любовь?