Молодые люди двигались в унисон, разделяя жар, глубину и прелесть любовного дуэта. Мериэль чув­ствовала, как где-то внутри зарождается и растет новое, неизведанное ощущение, в котором растворя­лись мысли, а тело живет своей собственной жизнью, не подчиняющейся разуму. Она сжала мужа в объ­ятиях, трепеща от чудесного открытия.

Впервые Адриан коснулся той части ее тела, которая горела огнем желания, когда они начали изу­чать друг друга. Подчиняясь его опытной руке, Мери­эль растворилась в мире радостных ощущений и вскрикнула, совершенно потеряв контроль над собой. В это же мгновение она почувствовала, как и Адриан уступает своему телу, прижимая ее к себе и шепча ее имя. Мир закружился, изменил очертания, сливая воедино двух любящих людей.

Испытав блаженство, Мериэль ощущала себя сла­бой и разбитой, не способной пройти по комнате и пары шагов, даже если бы это требовалось для спасе­ния жизни. Она расслабилась и ждала, пока Адриан ляжет рядом. Он тяжело дышал и вытирал с лица бисеринки пота. Мериэль молча смотрела, как муж стянул салфетку со стола у кровати и осторожно вытер кровь с ее ног. Боль, испытанная при первых мину­тах близости, казалась далекой и нереальной.

Накинув на жену простыню, Адриан улегся ря­дом.

– Именно поэтому люди и женятся, – пробормо­тала Мериэль.

Он усмехнулся.

– Это одна из причин.

– Мне надо кое в чем признаться, – Адриан по­ощрительно кашлянул, и девушка продолжила: – Я сделала вольный перевод песни Соломона.

– Да, я тоже немного видоизменил ее.

Мериэль улыбнулась.

– Образование – удивительная вещь, – она за­думчиво провела по выступающим ребрам мужа, ощу­щая тепло его тела. – Может, в эту ночь мы зачали ребенка.

Девушка почувствовала, что мужчина слегка от­странился.

– Возможно, – последовало долгое молчание, за­тем Адриан произнес: – Мне следовало сказать это раньше, но я говорю теперь. Я не вел жизнь монаха, у меня была женщина, но не было ребенка. Возмож­но, я не могу иметь детей.

Мериэль была настолько поглощена своей ра­достью, что ничто не могло ее смутить.

– Не думаю, что ты принадлежишь к числу муж­чин, каждую ночь ложащихся в постель с новой женщиной. Скорее всего, ты не очень старался.

Уорфилд рассмеялся.

– Какая удивительная точка зрения! Я имел толь­ко одну любовницу, а не бросался за каждой встреченной юбкой.

Девушка почти спала, однако сумела прошептать:

– Все будет хорошо, вот увидишь.


Следующим утром Мериэль проснулась со странным чувством, будто что-то не так, и через мгновение поняла – рядом нет Адриана. Она села на постели и огляделась. Его нигде не было видно, но если бы муж ушел, она непременно услышала бы скрип двери. Внезапно в голову пришла мысль, она соскользнула в постели и натянула измятую сорочку.

Осторожно прошла через комнату к узкой двери в маленькую часовню. Там, перед алтарем на коленях стоял Адриан, босой и в одной рубашке.

Понимая его чувства, Мериэль опустилась рядом. Не поднимая головы, Адриан взял ее за руку, и молодожены вместе вознесли хвалы Богу за свою любовь и счастье. Мериэль могла прочесть молитвы, впрочем как и гимны, и цитаты из библии, но всегда предпочитала просто открыть свой разум и душу божественному свету и миру, окружавшему ее, и теперь поступила точно так же.

В отдалении слышались звуки колокола, созыва­ющие людей к утренней мессе. Адриан осторожно высвободил пальцы и поднялся. Жена последовала его примеру и внимательно огляделась. Стены оказа­лись побеленными, как в простой часовне, но убран­ство было превосходным – искусно вырезанные крес­ла и окно из цветного стекла.

– Как здесь хорошо, как легко чувствуешь себя.

Адриан задумчиво взглянул на жену.

– Это потому, что в моей душе воцарился мир. Так было не всегда. Когда мой дух находился в смяте­нии, метался в поисках чего-то непонятного и стран­ного, в поисках спокойствия и блаженства, даже ве­ликолепное распятие и освященные иконы не могли заставить меня молиться.

Мериэль встревоженно нахмурилась.

– Почему твой дух метался?

– Потому что я боролся с демонами внутри себя и проигрывал схватку. Годы, проведенные после ухо­да из Фонтевиля, я жил довольно неплохо, сражался, завоевывал новые земли, богател и удостаивался но­вых почестей от императрицы. Наверное, поэтому темные стороны моей души становились сильнее, – губы Адриана искривились в усмешке. – Что выигры­вает человек, если он должен приобрести целый мир и потерять душу?

Мериэль решительно покачала головой:

– Я не могу поверить, что у тебя есть темная сторона.

– Зато все остальные верят в это, и, хочу ска­зать, демоны очень сильны, – Адриан, обняв жену, притянул ее к себе. – Отец моей матери, сэр Корси, считался одним из коварнейших людей во Франции, самым порочным из рыцарей, виновным во множестве тяжких преступлений против Бога и человека. Он грабил церкви, изменил своему суверену, пытал и мучил всех, кто мешал удовлетворению его желаний, и умер в одиночестве. В Корси, бывшем владе­нии деда, крестьяне до сих пор крестятся при одном упоминании его имени. Или при виде меня. Это я обнаружил, когда навещал моего кузена, занявшего место деда.

– Почему? – поинтересовалась Мериэль. – Ты так на него похож?

– Очень, и не только внешне, – он поморщился, вспомнив встревоженные лица крестьян. – Моя мать была набожной, очень доброй и милой женщиной. Она опасалась, что я унаследовал худшие черты ха­рактера ее отца. С раннего детства мать предупреждала меня, что во мне живет дьявол, и боролась с ним. Именно она предложила мне вступить в лоно церкви. Мать решила очень мудро, выбрав Фонтевиль, ибо только там, среди монахов-аскетов, я смог бы справиться с собой. Однако после ухода из монасты­ря темные стороны моей души взяли верх.

Мериэль снова покачала головой.

– Я все еще не могу поверить, что ты так ужасен, как говоришь.

Уорфилд вздохнул, печаль снедала его сердце.

– Ты должна поверить, любимая, я плохо вел себя по отношению к тебе. И ты еще ни разу не видела меня в сражении, когда какое-то сумасшествие нахо­дит на меня, и я способен на многое. Это одна из причин, почему я сражаюсь только в случае крайней необходимости, чтобы не совершить что-либо непро­стительное.

Мериэль обняла мужа и положила голову ему на плечо.

– Разве нет достоинства и высшего блага в том, что ты постоянно борешься с дьяволом и побеждаешь в своем стремлении не совершить плохой поступок?

– Да, – признал Адриан. – Но мне не всегда уда­ется победить.

– Ну, если бы ты был само совершенство, то не стоило приходить на землю, чтобы жить между гре­хом и добродетелью, – заметила девушка. – Даже сам Господь Бог совершил несколько ошибок, когда спус­тился на землю. Уверена, ты не настолько соверше­нен, как он, поэтому, несомненно, тебе удастся полу­чить прощение.

Де Лэнси задумался над ее словами и улыбнулся.

– Я никогда не рассматривал эту проблему с та­кой точки зрения. Ты хорошо рассуждаешь, моя до­рогая. Но более того, ты сама – антипод темноты, божественный свет, изливающийся на мою душу и раны. С тех пор, как ты полюбила меня, впервые в жизни я нашел умиротворение и душевное равнове­сие. До совершенства, конечно, далеко, но теперь я уже не чувствую себя на краю пропасти, отчаянно балансируя, чтобы не свалиться, находясь на волоске от свершения непоправимого поступка.

Мериэль прикусила губу.

– Не знаю, радоваться ли, что в моих силах по­мочь тебе, или же задуматься, могу ли я нести такую ответственность за твою душу? А если со мной что-нибудь случится?

– Лучше не думать об этом, – Адриан крепче при­жал жену к себе. – Забудь обо всем, что я наговорил. Я сам должен отвечать за свою душу, а вовсе не ты. Просто с тобой мне легче держать себя в руках.

Адриан перевел взгляд на алтарь, и когда загово­рил, тема его монолога оказалась весьма отдаленно связана с предыдущей.

– Церковь – огромная сила цивилизации. Без нее человек был бы ничем не лучше зверя, а может, даже хуже. Одно из лучших качеств христианства – то, что оно дает нам различные аспекты божественнос­ти, а мы приспосабливаем их к нашим нуждам. Есть Бог-отец, которого я опасаюсь больше всего, когда считаю, что поступил неверно.

Указав на изящное распятие, с которого смотрело лицо Христа, искаженное страданием, а глаза свети­лись верой и счастьем, Адриан продолжал:

– Есть Бог-сын, он жил на земле и прекрасно знал о слабостях, злобе и искушениях человеческих, о стра­хах и сомнениях, мучивших нас.

И наконец указал на окно в виде белого голубя.

– И есть Святой Дух, чистые идеалы мудрости и доброты души.

Мериэль улыбнулась и кивнула на статуэтку Божьей Матери.

– Не забывай ее.

Адриан изумленно взглянул на жену.

– Мне кажется, это ересь, – хмыкнув, он продол­жал: – Возможно, ты права. Мы в ней нуждаемся, потому что это всепрощающая любовь. Как и ты, – Уорфилд повел жену из часовни. – Думаю, у церкви есть только один недостаток – богословы, монахи и священники, живущие обособленно от нужд людей. Поэтому часто она порицает страсть, отрицает тело и осуждает женщин за соблазн мужчин, отвлечение их от высших целей, хотя, на самом деле, человеческая любовь – единственное, что возносит на небеса и приближает к Богу.

– А что насчет смертной женщины? – игриво по­интересовалась Мериэль, обняв Адриана и прижав­шись к нему.

У мужчины перехватило дыхание, он поцеловал жену.

– Наверное, тебе следует поработать над разви­тием новой религиозной теории для смертной жен­щины, – пробормотал он, поднял жену на руки и по­нес на постель.

– Я начну думать над этим позже, – она стянула с него рубашку. – Намного позже…


ГЛАВА 15


Бенжамин Левески закрыл книгу и откинулся на спинку кресла, потирая усталые глаза. Он начинает стареть. Купец лелеял надежду, что умрет прежде, чем не сможет читать талмуд. Когда кто-то другой, пусть даже сын, делает это за него, теряется что-то неуловимо важное.