Слуга вернулся с подносом, заставленным едой, и Ричард занялся огромным куском мяса. Прожевав, он высказал свое мнение:

– Странная история, но зачем ты послал за мной?

– Да потому, что твой брат сошел с ума, – резко ответил сэр Уолтер. – Все время он проводит либо у ее постели, либо в часовне, молясь о ее здоровье. Он выбросил одного лекаря за то, что тот пытался пус­тить девушке кровь, сказав, что она и так потеряла слишком много. Затем послал за доверенным лицом аббата Вильяма. Господи, подумать только, и это все из-за простолюдинки! Да в окрестных деревнях Адри­ан мог найти сотню девушек!

Старый рыцарь хмуро рассматривал кубок.

– Что, если нападет Бургонь? Молю Бога, чтобы девчонка скорее почила с миром и эта история закон­чилась.

– Если нападет Бургонь, ты и я будем защищать замок, если не сможет брат, – твердо возразил Ри­чард. Его больше беспокоило состояние души Адриа­на, чем вопрос, касающийся обороны, с которым он мог легко справиться. Но его брат, сложный, рассу­дительный, держащий эмоции в узде, снедаемый внут­ренним огнем и никогда не позволяющий себе рас­слабиться… Что будет с ним, если девушка умрет? На этот вопрос лучше не искать ответа.

– Где я могу найти его?

– Посмотри в часовне. Если там нет, то загляни в комнату для гостей, там, где ты обычно останавлива­ешься. Там и лежит Мериэль, – сухой тон говорил о том, что сэр Уолтер не одобряет эту затею.

Ричард допил вино, поставил кубок и отправил­ся на поиски брата. Комната Адриана освещалась свечами. Дыра в окне была заделана пергаментом. Юноша поморщился – до чего нужно довести чело­века, чтобы тот, пробив стекло, бросился в воду с такой высоты.

Подойдя к двери часовни, он заглянул внутрь и увидел Адриана, со склоненной головой стоявшего на коленях перед алтарем. Он стоял спиной к двери, на рубашке виднелись следы крови. Ричард сжал зубы при мысли, что брат мог погибнуть сам.

Он никогда не разделял набожности законного на­следника и иногда сожалел об этом, полагая, что вера в Бога должна быть хорошим утешением, но в этот момент его охватило огромное облегчение – вместе с верой человек испытывал и мучительное чувство вины.

– Добрый вечер, Адриан, – тихо произнес Ричард.

Тот вздрогнул и повернулся. Лицо осунулось, резче обозначились скулы, потемнели впадины на висках – оно стало похоже на череп.

– Наверное, это Уолтер послал за тобой?

Ричард кивнул, стараясь не впадать в панику при виде ужасного состояния брата. Теперь ему стало понятно, почему старый капитан обратился к нему за помощью.

Адриан медленно поднялся.

– Не беспокойся, пусть Уолтер говорит, что хо­чет, но я не сошел с ума. По крайней мере, пока.

– Как Мериэль?

Адриан немного расслабился.

– Я рад, что ты помнишь ее имя. Уолтер все вре­мя называет ее «эта девушка». К лошадям он отно­сится с большим уважением.

Ричард обнял брата за плечи.

– Пойдем в другую комнату, и ты все расскажешь.

Уорфилд послушался и, говоря короткими отры­вистыми фразами, поведал печальную историю, не вы­казывая никаких эмоций, лишь тоска светилась в его серых глазах.

Ричард молча слушал, попивая вино и удивляясь тому месту, которое заняла Мериэль в сердце брата. Странно, что скромная крестьянская девушка вызва­ла к жизни страсти, тщательно скрытые в глубине души. Что испытывал к ней Адриан, обычную похоть? Однако Ричард, более опытный в таких делах, знал, что похоть – далеко не простое чувство. Припомнив, как выглядела Мериэль, отпустившая на волю соко­ла, Фитц-Хью поверил, что эта девушка может вы­звать бурю в душе мужчины.

Окончив рассказ, Уорфилд бессильно откинулся на спинку стула, прикрыв лицо рукой.

– И самое худшее… – голос мужчины прервался. – Самоубийство – тяжкий грех, отправляющий душу на вечные муки. Я молюсь за то, чтобы взять грех на свою душу, ведь если она умрет, это уже будет не самоубийство, а убийство. Я несу такую же ответ­ственность за ее гибель, как если бы вонзил кинжал ей в сердце. Думаю, Бог все поймет и не будет наказы­вать ее за мое преступление, как ты считаешь?

– Не могу поверить, чтобы Матерь Божья не поня­ла и не заступилась бы за нее, – хотя Ричард сомне­вался по поводу существования ада и рая, но, если Бог существует, невинные не должны быть наказаны в за­гробной жизни, иначе угрызения совести, мучившие брата, терзают его напрасно. Осторожно Фитц-Хью добавил: – И она простит тебя, Адриан. Быть глуп­цом – не то же самое, что быть злобным дьяволом.

– Однако результаты могут быть дьявольскими, – горько возразил Адриан.

– Я не богослов, но мне кажется, то, что находит­ся в душе человека, более важно, чем его поступки.

Брат вздохнул и убрал руку с лица.

– Может, ты прав, а мне ничего не остается, кро­ме как уповать на милость Божью, – он поднялся. – Пойду к Мериэль. Хочешь увидеть ее?

Ричард не горел желанием, но совершенно оче­видно, что Адриан хотел этого, и Фитц-Хью кивнул и пошел за братом. У постели больной сидел монах-цистерцианец, скорее всего, доверенное лицо аббата Вильяма. Девушка казалась очень маленькой и хруп­кой, с белым, как повязка, закрывавшая голову, ли­цом. Лишь дыхание, едва вздымавшее грудь, показы­вало, что в ней еще теплится жизнь.

Единственная свеча, чей неверный свет бросал пе­ременчивые блики на лица мужчин, не позволяла Ри­чарду рассмотреть пушистый клубок в ногах больной.

– Это котенок? – удивленным шепотом спросил он, хотя пробуждение умирающей явилось бы благом.

– Это кошка Мериэль. Она назвала ее Кестрел. Девушка очень любила ее.

Будто понимая, что речь идет о ней, кошка подня­ла голову и взглянула на вошедших золотистыми гла­зами, затем вновь прикрыла розовый носик хвостом. Ричард понимал, что глупо положить кошку в ноги больной, но не менее глупо поместить туда же свя­тые мощи. Очевидно, их привез с собой монах в на­дежде, что они помогут исцелению.

Фитц-Хью цинично заметил, что Фонтевиль дела­ет все возможное, чтобы ублажить лорда, одаривав­шего аббатство деньгами, но не стоит сбрасывать со счетов и то, что аббат Вильям и Адриан были хоро­шими друзьями. К тому же, настоятель монастыря всегда славился добродушием и сочувствием к страж­дущим. Ричард вновь перевел глаза на неподвижное лицо-маску девушки. Мощи являлись таким же ле­карством, как и любое другое, и дай Бог, чтобы они помогли сохранить жизнь, едва теплившуюся в теле.

Монах поднялся и подошел к Адриану.

– Она не доживет до утра, милорд. Вам следует позвать священника, чтобы причастить ее.

Ричард почувствовал, как острая боль пронзила сердце брата, однако голос был спокоен и тверд.

– Хорошо, брат Питер.

Спустя несколько минут прибыл священник, тут же начавший бормотать на латыни фразы причастия, смачивая глаза, уши, ноздри, губы, руки и ступни Мериэль святой водой. Если он и знал, что перед ним самоубийца, то мудро решил не упоминать об этом и относился к умирающей как к праведной христианке.

Оставалось лишь ждать. Только сейчас Уорфилд осознал, что брат все еще рядом, сидит у стены. По­дойдя к нему, лорд ласково проговорил:

– Тебе вовсе не обязательно оставаться здесь, ты, наверное, устал – путь от Монфора неблизкий. Ло­жись на мою кровать, мне все равно не придется спать.

Фитц-Хью поднял глаза, мутные от усталости и вина.

– Ты думаешь?

– Да, – когда Ричард поднялся, Адриан пожал его руку. – Спасибо, что приехал.

Брат ответил на рукопожатие и ушел. Ушел и свя­щенник, оставляя в комнате дремавшего в углу мона­ха и Адриана. Граф подвинул кресло к постели и сел. Мериэль не могла воспротивиться его действиям, поэ­тому он позволил себе погладить ее изможденную щеку. Мысль, что безжалостная коса смерти скоро настиг­нет ее и удивительная красота и жизнерадостность навеки скроются под землей, была непереносима.

Уорфилд свято верил в то, что между ними все-таки возникли моменты искренней симпатии, но его необдуманные действия навсегда испортили их отно­шения, погубили будущее. Изучая лицо девушки, ста­раясь запечатлеть в памяти каждую черточку, муж­чина внезапно подумал о том, что часто тосковал по потерянной жизни в монастыре, но никогда не раз­мышлял о возможности рождения простолюдином. Если бы он занимал такое же положение в жизни, что и Мериэль, если бы встретил, полюбил и стал бы ее мужем, то познал бы больше радости и счастья, чем будучи графом. Проходили бесконечные часы, замок погрузился в сон. Девушка дышала тяжело, каждый вздох давался ей с трудом, но все-таки она жила. Беспомощность была пыткой, такой же ужас­ной, как на дыбе, и Уорфилд ощущал растущее напряжение. Когда Мериэль умрет, дыба тут же разо­рвет его на части, или же он сойдет с ума, как и боялся сэр Уолтер.

Мужчина с тоской оглядел прекрасную мебель гос­тевой комнаты, прочные каменные стены. Многие из его посетителей считали, что никогда не находились в более роскошном помещении, а что чувствовала Мериэль? Какие мысли одолевали ее во время оди­ночного заключения?

Он стиснул зубы, когда чувство вины охватило его при воспоминании, как легко он лишил девушку человеческого общества и свободы, пытаясь заставить броситься к нему в объятия просто от скуки. А Мери­эль ухаживала за кошкой, кормила птиц, постоянно находила занятие, чтобы не сидеть без дела. Она ока­залась жизнерадостной и дружелюбной. Уорфилд вспомнил, как она сидела у окна и смотрела на небо.

Смотрела на небо… Внезапная догадка озарила Адриана. Зная теперь, что надо делать, мужчина под­нялся и сорвал одеяло с Мериэль. Ее тонкое, хруп­кое тело было неподвижно. Взяв покрывало, он бе­режно завернул ее в него.

Разбуженный шумом, цистерцианец удивленно спросил:

– Милорд?

– Неудивительно, что она не может умереть, за­пертая в этих стенах, как в ловушке, – хрипло произ­нес Уорфилд, взяв на руки хрупкую фигурку. – Пос­леднее и единственное, что я могу сделать для Мериэль, – это позволить ей умереть под открытым небом. Она бы очень этого хотела.