— Спасибо. Это меня вполне устраивает, — поблагодарил герцог.

Герцог взял бокал шампанского и поднес его к губам.

— Кстати, Бланк, что нового в Париже? Какие развлечения? Виконт уже рассказал мне о новинке этого сезона, бесподобной танцовщице в театре-варьете.

Из последовавшей беседы герцог узнал много нужного и интересного. Месье Бланк, служивший у Дарлингтона несколько лет, хорошо разбирался во вкусах его светлости. Он подробно рассказал о всех последних увлечениях Парижа и напомнил о приглашениях, пришедших еще до приезда герцога. Двое друзей дома надеялись видеть его у себя на ужине, а одна очаровательная дама, которую герцог обычно посещал во время поездок в Париж, оставила вечер свободным на случай, если Дарлингтон захочет повидаться с ней.

Герцог внимательно выслушал все новости, отпустил дворецкого и прошел в свою роскошную спальню. Там его уже ждал лакей, он достал и приготовил одежду на вечер.

— Ну, что, Хигнет, возвращаемся в любимые места и к старым проделкам? — заметил герцог.

— Да, ваша светлость, думаю, старые друзья примут вас с распростертыми объятиями. Ваша светлость не были здесь уже больше двух лет.

— Верно, — согласился герцог, — но в Париже в то время стояли баррикады, а на улицах стреляли. Поэтому в прошлом году мы ездили на Пасху в Рим.

— Мне все же кажется, ваша светлость, что в Риме нет того шика, как в Париже.

Герцог улыбнулся. Замечание Хигнета позабавило его. Лакей всегда смело и прямодушно выражал свои мысли, и часто они сходились с мнением герцога. Рим не оправдал их ожиданий. Вилла в предместье города у герцога была шикарная, но даже она не скрасила пребывание в Италии.

Причина неудовольствия Хигнета заключалась еще вот в чем: женщина, с которой хозяин проводил время в Риме, значительно уступала француженкам в красоте, манерах и утонченности.

Но в этой поездке такого больше не случится, твердо решил герцог. Он предпочел оставаться один, чем быть вместе с кем попало.

Дарлингтон спустился вниз в таком элегантном костюме, что все слуги просто застыли от восхищения. Он уже придумал, где и как проведет весело вечер. Программа оказалась весьма насыщенной.

— Quel homme[3], — воскликнула молодая смешливая горничная гостиницы, перегнувшись через балкон, стоило только Дарлингтону показаться у кареты.

Лакей подал герцогу красную шелковую накидку.

— Что означают твои слова? — недовольно спросил муж. Он, как это было принято у французов, работал тут же, вместе с женой. — Разве я не мужчина?

— Certainement, mon brave[4], — отвечала горничная, — но месье герцог гораздо элегантнее, стройнее и красивее тебя, дорогой. Как я завидую женщине, которая сегодня удостоится его поцелуев! Ох, счастливица!

— Свои поцелуи прибереги для меня. Не забывай, кто твой муж! — сказал он раздраженно.

Герцог подошел к входу, и горничная со смехом побежала прочь по галерее.


На следующее утро герцог направился в монастырь. По дороге он принялся обдумывать предстоящую встречу. Он прекрасно провел прошлую ночь, ни разу не вспомнив о цели своей поездки.

Теперь он катил по живописной дороге в великолепной карете, на дверцах которой были выгравированы его фамильные гербы. Карета, как и все принадлежащее Дарлингтону, была достойна восхищения.

Путь к монастырю лежал через Булонский лес. Наконец они выехали на дорогу, ведущую к Версалю.

В часе езды от города расположилась крохотная деревушка, в которой стояла красивая церковь, построенная в шестнадцатом веке, и сам монастырь Святой Терезы. Монастырь и примыкающие к нему земли огородили высокой каменной стеной, с каждой стороны которой был вход — массивная дубовая дверь с решеткой.

Настоятельница была заранее извещена о приезде герцога. Как только кучер назвал имя хозяина кареты, дубовые двери распахнулись.

Земли вокруг монастыря поддерживались в идеальном порядке. Повсюду были разбиты клумбы с чудными цветами. Монастырь построили еще в пятнадцатом веке, и он являл собой строгое, величественное сооружение. Под тенью раскидистых деревьев герцог заметил стайку молоденьких девушек. Они оживленно говорили о чем-то. Повсюду царила мирная, безмятежная атмосфера, располагавшая к духовным занятиям. Именно в такой школе и должна была учиться его племянница.

Карета остановилась у входа в дом настоятельницы монастыря, где герцога ждала пожилая монахиня. Она повела гостя внутрь по крутой галерее мимо уютных маленьких келий и указала на комнату настоятельницы. На старых каменных стенах не висело никаких картин и украшений, обстановка была простой и строгой, все вокруг дышало покоем и умиротворением.

Монахиня сама постучала в дверь и прошла в комнату.

— Приехал месье герцог, матушка, — доложила она.

Герцог вошел в светлую, скромно обставленную комнату. Настоятельница, что-то писавшая за столом, поднялась навстречу гостю. Она была одета во все белое, на груди висело большое распятие. Ее постаревшее лицо носило следы былой красоты.

Герцог вспомнил, что рассказывал ему Рэмсджил о настоятельнице монастыря. В молодости она действительно была очень хороша собой. Родители ее принадлежали к одной из благороднейших семей Франции. Ходили слухи, что ей не разрешили выйти замуж за любимого человека. Девушка ушла в монастырь, постриглась в монахини, а впоследствии заслужила такой высокий сан.

Настоятельница протянула герцогу руку.

— Благодарю, ваша светлость, что вы соблаговолили приехать сюда.

Она говорила на прекрасном английском, и хотя герцог сам в совершенстве владел французским, он был вынужден отвечать на родном языке.

— По правде сказать, преподобная матушка, я боялся услышать выговор с вашей стороны в мой адрес. Ведь я за все эти годы ни разу не навестил свою племянницу.

Настоятельница едва заметно улыбнулась, давая понять, что принимает подобные извинения.

— Будьте добры, садитесь, ваша светлость. У нас впереди долгий разговор.

Герцог сел и приготовился слушать настоятельницу. Она опустилась в высокое кресло с широкими подлокотниками и резной спинкой. Настоятельница выглядела очень величественно, и герцог невольно подумал, что она достойна кисти хорошего живописца.

— Позвольте мне сказать пару слов, преподобная матушка, — начал герцог. — Я не имел ни малейшего понятия о смерти мистера Дарла, пока не получил ваше письмо. Я также не знал, что Фелиция получила такое состояние и стала богатой наследницей. Вам, я полагаю, это уже известно?

— О смерти отца Фелиции мне тоже сообщили не сразу, — ответила настоятельница. В ее голосе Дарлингтону послышался упрек.

— Отец Фелиции доводился мне, как вы знаете, кузеном. В тот день, когда мне пришлось увезти девочку из дома, — принялся объяснять герцог, — я окончательно порвал все отношения с ним. Более того, с тех пор я ни разу не видел кузена, ни разу с того дня, когда я вышел из его дома, унося на руках несчастную Фелицию.

— Когда Фелиция приехала к нам, на ее спине еще виднелись следы побоев, — кивнула настоятельница. — Девочка всем рассказывала, что это вы спасли ее.

— Все произошло случайно. Кузен не ожидал моего появления. Я и сам не предполагал оказаться в его доме. В пути моя лошадь поранила ногу, пришлось заехать к мистеру Дарлу и просить о помощи, — объяснял герцог. — Мне просто повезло, я оказался в нужном месте в нужное время. Страшно представить, какая судьба ожидала бы Фелицию, не заверни я случайно в их дом.

— Ну, теперь-то все хорошо, — успокоила настоятельница. — Могу заверить вас, что в последние годы она была счастлива. Фелиция многому научилась, ваша светлость, и превратилась в чрезвычайно умную девушку.

— Я не удивляюсь этому, — сказал герцог, — ее мать отличалась завидным умом. Никогда не понимал, зачем она вышла замуж за моего кузена.

На самом деле причина этого замужества была прекрасно известна Дарлингтону. Мать Фелиции осталась сиротой. Когда Эдмунд познакомился с девушкой, она сильно переживала потерю родных. Дарлу не составило большого труда уговорить ее выйти за него замуж. Он удачно воспользовался подавленным состоянием девушки.

Ее родственники были только рады отделаться от лишнего рта. Девушка не успела даже опомниться, как стала женой совершенно ничтожного человека. Эдмунд пил, сначала тайно, потом в открытую. Но она ничего уже не могла изменить.

— Полагаю, — сказал герцог вслух, — что Фелицию давно пора забирать из школы. Я отнесся к этому без должного внимания.

— Да, время уже подошло, — подтвердила мать-настоятельница. — Большинство девочек ее возраста уехали в начале года. Ваша светлость, надеюсь, знает, что на прошлой неделе Фелиции исполнилось восемнадцать лет.

Герцог, не желая выдавать своего неведения, кивнул. Настоятельница продолжала:

— Я хотела предложить Фелиции остаться здесь до конца семестра и собиралась писать вашей светлости по этому поводу. Но меня напугало случившееся, и я вызвала вас раньше.

— Так что же произошло? — спросил герцог.

— Сначала, — объяснила настоятельница, — в монастырь стали наведываться какие-то странные мужчины, все они хотели встретиться с Фелицией или просили разрешения свозить девушку на завтрак. За все время, что Фелиция жила у нас, такого никогда не случалось. Я была удивлена и даже встревожена настойчивостью посетителей и их количеством.

— Вы дали им разрешение видеть девочку? — спросил Дарлингтон.

— Конечно, нет, ваша светлость! В нашей школе очень строгие правила. Воспитанницам не позволено встречаться с посторонними людьми, если у них нет на то письменного разрешения от родителей или опекунов.

— Вы хотите сказать, преподобная матушка, — удивился герцог, — что Фелиция ни разу не покидала пределы монастыря? Нигде не была с того времени, как приехала сюда из Англии?