– Нет. – Я упрямо покачал головой и даже слегка повысил голос. – Это единственное место, которое стало моим настоящим домом. Ты не можешь его продать.

– Эван… – одернул меня Джаред. Ему явно не понравился мой тон. Словом, Джаред прекрасно играл свою роль.

Пока я собирался с духом, мама спокойно сидела и молча наблюдала за мной, что ей всегда прекрасно удавалось. На моей памяти мы переезжали множество раз. И я никогда не привязывался ни к домам, ни к друзьям, за исключением Нейта и компании.

Родители предложили нам с братом учиться в закрытом пансионе, на что Джаред с удовольствием согласился, поскольку не желал расставаться с одноклассниками. В отличие от него, я любил путешествовать, и вообще мне не нравилось оставлять маму одну. Но все переменилось, когда мы приехали в Уэслин.

Я не хотел терять воспоминания, связанные с этим домом. Мне даже страшно было представить, что я больше никогда не увижу старый дуб или не прогуляюсь по лугу вдоль ручья. Я знал, что Эмма уже не со мной, и не был уверен, что смогу переломить обстоятельства. Однако я все еще не мог позволить ей уйти, что, как я не сомневался, непременно случится, если дом продадут. Ведь тогда порвется последнее связующее звено между прошлым и настоящим.

Нет, должен же быть какой-то выход!

– А что, если я куплю дом? Ты можешь рассмотреть такую возможность?

– Эван, дорогой, у тебя еще целых четырнадцать лет не будет доступа к фондам, – участливо посмотрев на меня, напомнила мама. – А без папиного разрешения ты не сможешь раньше времени воспользоваться этими деньгами и…

– Знаю, – перебил я маму. Я уже практически слышал папин снисходительный тон. – Но если мы договоримся о выплатах или…

Мама сохраняла ледяное спокойствие. И я понял, что она не поддержит мое предложение. По крайней мере, не сейчас.

Я вернулся в номер, повесил пиджак на спинку стула и ослабил узел галстука. Опустился на кровать и вытянул ноги. Я был морально не готов отказаться от дома в Уэслине… и от Эммы. Она только-только начала открывать мне душу, а я – заново учиться ей доверять. И нависшая надо мной угроза потери дома сделала очевидным тот факт, что я не могу жить без нее. Не могу отпустить ее.

Тем временем ее телефон, заряжавшийся на письменном столе, неожиданно завибрировал. Я встал, чтобы выключить его, и увидел на экране длинный список непринятых звонков и сообщений. В основном от Сары, в чем, правда, не было ничего удивительного. Но вот сообщение, которое сразу приковало мое внимание, содержало только одно слово:

Эмма?

Я понимал, что это меня не касается, что я не имею права совать нос в чужие дела, но я открыл сообщение, а за ним автоматом появилось и предыдущее. Которое оказалось гораздо длиннее. Там не было имени, только телефонный номер, но я отлично знал, кому он принадлежит.

Получил твои имейлы и сообщения. Прости, но прямо сейчас все очень осложнилось. Время нельзя повернуть вспять. А жаль. Я прощаю тебя. Я скучаю по тебе. И сейчас, наверное, отдал бы что угодно, лишь бы услышать твой голос. Завтра я уже не смогу с тобой связаться. Телефон придется отключить. Пожалуйста, скажи, что прощаешь меня. Мне будет легче, если ты ответишь «да». Эмма, ты заслуживаешь быть счастливой. Ты заслуживаешь быть любимой. Надеюсь, ты тоже в это веришь.

Мне захотелось уничтожить текст. Уничтожить его. Но я не мог. Я нажал на кнопку и выключил телефон.

Даже не знаю, что задело меня сильнее: то, что она попросила Джонатана простить ее, или то, что в моем прощении она не нуждалась и даже, наоборот, заклинала меня ненавидеть ее? В чем он провинился перед ней? Что между ними произошло?

Теперь у меня был выбор. Я мог оттолкнуть ее, дабы избежать новых страданий. Или бороться за нас. Убедить ее в том, что мы этого достойны. Ведь боль, которую она может причинить мне, даже близко не стояла с муками разлуки. Нет, я не сдамся и не оставлю ее… Не оставлю нашу любовь.

Глава 27

Умереть

Я смотрела в окно на свинцовую пелену за стеклом. Я не знала, который сейчас час и сколько времени я провела на диване. Острые языки, как кинжалом, пригвоздили меня к месту, чтобы впрыскивать в мою кровь гнев и ярость.

Ты пропащая, жалкая потаскуха.

Мне было дурно от поселившегося в душе презрения. Никак не удавалось спрятаться от ведущего огонь на поражение вселенского зла. Невозможно было заглушить звучащие в ушах мерзкие голоса. Шрамы зажили, синяки прошли, но ядовитые когти ненависти глубоко проникли в мою плоть, да там и остались. И боль от каждого пронизанного негативом чувства была сильнее, чем от града ударов. Каждое уничижительное замечание и заявление о моей никчемности буквально рвали душу на части.

Ты ничего из себя не представляешь.

Когда-то я считала, что, шаг за шагом идя к цели, можно победить зло. Но я ошибалась. Даже не знаю точно, когда именно я сложила оружие. Возможно, в ту самую секунду, когда я бросила Эвана, оставив его, избитого до бессознательного состояния, лежать на полу. Возможно, несколько раньше. И вот теперь я осталась одна и голоса наконец нашли меня.

Тебе на всех наплевать, ты законченная эгоистка.

Я уставилась вдаль, завороженная рокотом волн: это был единственный звук, способный заглушить тошнотворные крики. И я направилась к берегу, продираясь сквозь щекотавшую кожу серую дымку.

Ты отняла его у меня.

Я стояла у кромки воды, опьяненная первобытной яростью, с которой прибой накатывал на берег. Волны вздымались пенными гребнями, с грохотом обрушивались под ноги и пытались утащить меня в океан вместе с зыбучим песком, на нем оставались извилистые отметины – словно сделанные гигантским пальцем, они так и манили к себе.

Ты не можешь, положа руку на сердце, считать, что он любит тебя.

В глазах стояли слезы, они просачивались сквозь ресницы и струились по щекам. Я устала бороться. Устала причинять людям боль. Устала нести на себе бремя вечной вины и сожалений о том, что невозможно исправить. Я больше не хотела так жить. Я столько раз слышала слова «лучше бы тебе вообще не появляться на свет», что сейчас на самом деле захотела, чтобы они воплотились в действительность.

Лучше бы тебе вообще не появляться на свет.

Я сделала шаг, потом другой и медленно пошла к линии горизонта, сливающейся с темной водой. Слезы омывали мое лицо, подбородок дрожал от горестных всхлипов. Бурлящие волны отбрасывали меня назад, но я упрямо продолжала идти вперед. Затем я поднырнула под встречную волну, холодная морская вода до костей пропитала мое ослабевшее тело – и я наконец почувствовала блаженное онемение.

Разве ты не понимаешь, как сильно меня обижаешь?

Оказавшись за линией прибоя, я отдалась на волю волн. Я плыла на спине и, раскинув руки, покачивалась на неспокойной воде. Все вокруг будто замерло, я слышала лишь свое дыхание. На меня снизошли тишина и покой. Боль через кончики пальцев капля за каплей вытекала в воду, унося с собой назойливые голоса. Больше ничего не осталось… кроме меня. Я смиренно приняла свою судьбу, от которой напрасно пыталась бежать, сделала последний вдох и умерла.

Свернувшись клубком, я плавно пошла ко дну. Я закрыла глаза, вода попала в уши, тишина, точно ватное одеяло, накрыла меня с головой.

Мне оставалось только перестать сопротивляться.

Перестань сопротивляться.

Слова эти, будто заклинание, эхом разносились в голове.

Дыши, Эмма. Просто перестань сопротивляться и… дыши.

Легкие настойчиво требовали воздуха, недоступного здесь, в толще воды. Сердце, казалось, боролось за право биться, буквально за каждый удар. Оно отказывалось соглашаться на вечный покой, который я жаждала обрести под покровом воды. Отчаянные удары сотрясали грудь. И в этой оглушающей тишине я явственно услышала его голос.

Эмма, держись за жизнь. Ты гораздо сильнее, чем думаешь.

И я вдруг поняла, что не умею сдаваться.

Последний вдох – и моя душа упокоится с миром. Но я не могла просто так сложить оружие. Это было не в моем характере. Возможно, мне было предначертано прожить совсем другую жизнь. Возможно, я не должна была появляться на свет. Но раз уж я родилась, то буду бороться за каждый глоток воздуха, благодаря которому и живу.

Я выпрямилась, оттолкнулась ногами и вынырнула на поверхность. Вода сжимала шею, заливала лицо. Я как дикий зверь выла от боли, раздирающей при каждом вдохе грудь.

Затем я стремительно развернулась к берегу, изо всех сил молотя руками, и плыла до тех пор, пока ноги не коснулись песчаного дна.

Поднимая фонтаны брызг, я зашлепала по мелководью в сторону берега. И уже на берегу рванула с места и побежала, избавляясь по пути от прошлого. От страхов наивной девчонки, не знавшей, в каком состоянии обнаружит вечером мать. От веры в то, что если эта девочка станет идеальной, то заслужит любовь родственников. От сомнений в собственной полноценности, заставлявших пребывать в вечном конфликте с собой. От чувства вины, укоренившего в голове мысль, что благодаря мне страдают все, кого я люблю, а потому я не заслуживаю любви.

Мои ноги несли меня прочь от той девушки из прошлого, чтобы навсегда оставить ее позади. По мокрому лицу катились слезы вперемешку с по́том. Я оплакивала маленькую девочку, которая потеряла отца и у которой никогда не было матери. Оплакивала девочку, которая хотела, чтобы ее принимали такой, какая она есть, но всегда оказывалась недостаточно хорошей для других. Оплакивала девочку, которая корчилась от невыносимой боли в лапах ненависти. Оплакивала девочку, которая заслуживала любви, но не знала, как ее завоевать.