Иоганн Гёте - Страдания юного Вертера. Фауст (сборник)

Как и всеядец ростовщик-еврей

И главный королевский казначей.

Затем, минуты не промешкав,

Премного умиленный поп

Браслеты, цепь и кольца сгреб,

Как горсть каких-нибудь орешков,

На женщин милости небес

Призвал и был таков, исчез.

А Гретхен?

С места не встает.

Покоя ларчик не дает,

И неизвестность беспокоит,

Кто тот даритель-доброхот?

Весь день сидит, догадки строит.

Меня томит ее печаль.

Достань ей что-нибудь другое,

Пропажи первого не жаль.

Для вас, конечно, все пустое.

И вот мой план: веди подкоп

Обходный под ее соседку,

А Гретхен снова в гардероб

Цепочку сунь или браслетку!

Да, милостивый государь.

Фауст уходит.

Влюбленных мания – подарки.

Хоть небо все ему обшарь

На звезды для его сударки.

Прости господь, мой муженек

Женою бедной пренебрег!

Соломенной вдовою вяну,

А сам уплыл за океаны.

А видит бог, я ль не жена?

Любила и была верна.

Небось уж помер на чужбине!

Иметь бы справку о кончине.

Входит Маргарита.

Ах, Марта!

Гретхен, что с тобой?

От ужаса дрожат поджилки.

На полке ящик костяной,

И в нем сокровищ, как в копилке!

Вещей в шкатулке без числа,

Полней, чем первая была!

Ты матери не говори,

А то раздаст в монастыри.

Вот ларчик, полюбуйтесь им!

Ах, куколка! Ах, херувим!

Ни в сад, ни в церковь, вот в чем горе,

Нельзя пойти в таком уборе.

Почаще забегай тайком.

Уже и то тебе забава

Пред зеркалом в добре таком

Чуть-чуть покрасоваться павой.

Там, смотришь – праздник. День за днем

Мы осмелеем понемножку,

Наденем брошку, цепь, сережку

И с гору матери наврем.

Кто мог бы ларчики принесть?

Неладное тут что-то есть.

Слышен стук в дверь.

Не матушка ль моя за мной?

Какой-то господин чужой!

Пожалуйте.

Входит Мефистофель.

Простите, дамы,

Что к вам я вваливаюсь прямо.

Я к Марте Швердтлейн.

С кем имею честь?

Я – Марта Швердтлейн.

Рад знакомство свесть.

Но я не вовремя, понятно,

Застал вас с барышнею знатной.

Беседе не хочу мешать

И к вам зайду потом опять.

Дитя, убором и осанкой

Ты гостю кажешься дворянкой.

О нет, я из простой семьи.

Вы снисходительны сверх меры,

А украшенья не мои.

Что украшенья? Тон, манеры —

Вот дело в чем! А что наряд?

Так мне остаться? Как я рад!

С чем вы пришли?

Простите за суровость,

Мне горько выступать посланцем бед:

От мужа вам нерадостная новость,

Он, умирая, вам послал привет.

Он умер? Жизнь моя, мое спасенье!

Я упаду! Какое потрясенье!

Не надо, дорогая, унывать.

Позвольте вам о муже рассказать.

Не дай мне бог любви изведать силу.

Утрата милого меня б убила.

Бояться горя – счастия не знать.

Что можете о муже вы сказать?

Его хранит Антоний Падуанский

В своей часовне тихой и святой.

В земле церковной он по-христиански

Похоронен под каменной плитой.

Вещей он не давал для передачи?

Лишь просьбу долго жить, а наипаче

По муже справить триста панихид.

Вот все, что передать вам надлежит.

Как, ни колечка мне, ни медальона,

Которые любой мастеровой

В котомке бережет для нареченной

И недоест, а принесет домой?

Сударыня, я вижу, как вам трудно,

Мне жалко вас, но муж ваш не был мот.

Он денег не транжирил безрассудно,

Но на него свалился град невзгод.

Какой бедняк! И как любил жену!

Его не раз я в церкви помяну.

При склонностях таких благоговейных

Вы созданы для радостей семейных.

Ах, я вступлю еще не скоро в брак,

Столь ранним свадьбам нет у нас примера.

Ну что ж, так заведите кавалера.

На зависть будет счастлив тот смельчак,

Который сделает к вам первый шаг.

У нас по этой части строг обычай.

Ах, в мире нет на этот счет различий.

Как муж скончался?

Посередь двора.

В навозе лежа, на гнилой соломе.

Я находился у его одра.

Он каялся, и вспоминал о доме,

И отошел, желая всем добра.

Он плакался: «Сознаться тяжело,

Себе я мерзок на краю могилы,

Что бросил так жену и ремесло!

О, если бы она меня простила!»

Я лишь добром бедняжку помяну.

Зато все зло он ставил вам в вину.

Какие выдумки! Какие басни!

Так врать пред смертью! Есть ли что ужасней?

Наверно, бредя от упадка сил,

Напраслину на вас он возводил:

«Да, не был я бездельником, зевакой.

Минуты с ней покоя я не знал,

Плодил детей и хлеб ей добывал,

Да все не мог ей угодить, однако,

И корку черствую свою жевал,

Оглядываясь на нее с опаской».

А про мою любовь к нему и ласку,

Про все мои тревоги он забыл?

Нет, он их помнил и благодарил.

«Я о семье молился, – он сказал, —

В тот день, как наш корабль из Мальты вышел.

Наверно, бог мою мольбу услышал

И судно нам турецкое послал.

На нем везли султану часть казны.

Я храбро вел себя при абордаже;

Когда делить мы стали деньги вражьи,

Хороший куш урвал я для жены».

Куш?.. Почему ж?.. А что с ним сделал муж?

Ну, денежки те – поминай как звали.

В Неаполе одна из добрых душ

Так нежно занялась им на привале,

Что, испуская свой последний дух,

Не позабыл и он ее услуг.

Вот так всегда он! Все для потаскух!

Хватило, значит, денег для подачек?

А мной, детьми пожертвовал, растратчик!

Так шашням не мешал его недуг?

Зато вот и пришел ему каюк.

На вашем месте траурное платье

Я с год бы проносил и с этих пор

Подумал бы о новом кандидате.

Не подвернется вновь такой бобер.

Он был добряк и дурачок влюбленный,

Сама сердечность, искренность сама.

Когда бы не шатанье, не притоны,

Не девки, не игорные дома!