Она постаралась сосредоточиться на том, что говорил Чарльз.

— Иногда ты чувствуешь, что ответственность тяготит тебя, Чарли? Ты именно это пытаешься мне сказать? Тебе кажется, что от тебя ждут слишком многого как от сына и наследника?

Он криво усмехнулся.

— Знаешь, Луиза, смешно, но я только что сообразил, что начал говорить с тобой так, как привык разговаривать только со Сьюзен. — Он поколебался немного, а затем быстро добавил: — Я не жалуюсь, ничего подобного. Сьюзи слишком озабочена своим будущим материнством, курсами, где объясняют, как правильно рожать, и прочей чепухой.

Какой-то миг Чарльз смотрел на нее так пристально, что Луиза начала нервничать и одновременно почувствовала волнение, словно этот взгляд что-то значил, свидетельствовал о возникновении чего-то особенного в их отношениях, но нет, его взгляд ничего не означал и не должен был ничего означать.

— Я сразу понял, почему отец хотел быть с тобой… почему он женился на тебе. Возможно, именно благодаря тебе у него хватает сил на все, что он делает. — Чарльз снова весело рассмеялся. — Благодаря тебе он остается молодым.

В свое время она была бы очень признательна за эти слова. А сейчас, сознавая, насколько непрочным стал ее брак, она почувствовала себя обманщицей, потерявшей рассудок обманщицей, которая стремится к недостижимому, к человеку моложе и добрее, а главное, более душевному, чем Бенедикт, к человеку, каким Бенедикт мог бы быть и, вероятно, был много лет назад, к человеку, каким оказался его сын Чарльз, так сильно похожий на отца внешне.

Луиза постаралась изобразить улыбку, которая, как она надеялась, была со значением, тогда как Чарльз просто и бесхитростно делился с ней своими чаяниями и сокровенными мыслями.

— Мне по-настоящему нравится работать с тобой, Луиза. Мне нравится, как ты думаешь. Знаю, ты любишь все, что связано с косметикой, и я тоже. Раньше я уже говорил тебе: работая только в этом отделении «Тауэрс», я чувствую себя абсолютно на месте. Полагаю, я неплохо разбираюсь в женщинах и понимаю их неуверенность в себе, когда речь идет об их внешности. Ты научила меня. Планирование, изучение потребительского спроса, производственные совещания — я с удовольствием занимаюсь всем этим. Не думаю, что отец поймет, насколько мне это нравится; вот почему я не говорю ему. А я не хочу, чтобы он перевел меня в другой отдел. Именно ты показала мне, где мне следует использовать свои способности.

Луиза почувствовала, что краснеет от удовольствия.

— Я просто счастлива слышать это, Чарли. Словно я… получила подарок, дивиденды.

— Дивиденды? — Он снова пытливо посмотрел на нее. — Ты должна все время получать дивиденды за то, что сделала и делаешь в области косметики. — Он неловко задвигался на стуле. — Надеюсь, ты не обижаешься из-за того, что не входишь в совет директоров компании. — Он замялся, потом торопливо добавил: — Конечно, моя мать тоже не была членом совета, однако она не принимала никакого участия в делах фирмы. Вероятно, ты не знаешь, но и моя бабушка — тоже. Отец много раз рассказывал мне, как много плодотворных идей она предложила, когда дед начал расширение «Тауэрс», превратив в нечто значительное — хотя, естественно, не в тех масштабах, как это сделал отец. Когда я вырос, то часто думал, что бабушку, должно быть, ужасно раздражало, что мужья пятерых сестер деда были приглашены в совет только потому, что удачно женились. Счастье еще, что у деда не было братьев!

Престарелый официант со старческой, нетвердой походкой, напоминавший, скорее, верного слугу семьи в английском загородном имении, подошел и торжественно спросил, не желают ли они заказать острый омлет, десерт, великолепный стильтон[25], и добавил, широко улыбаясь:

— Или всего понемногу, сэр? Мистер Тауэрс, миссис Тауэрс?

Луиза почувствовала, что покраснела. Мистер и миссис Тауэрс. Она поспешно покачала головой:

— Только кофе, пожалуйста.

Чарльз заказал омлет, тосты с грибами, а на десерт — кусочек стильтона.

— Могу ли я порекомендовать вам превосходный марочный портвейн, мистер Тауэрс?

— Разумеется, можете.

Когда официант, отметив заказы, отошел, Чарльз и Луиза тихо рассмеялись, точно заговорщики.

— Превосходный марочный портвейн за завтраком? Кажется, мне начинает нравиться членство в этом клубе, — сказал Чарльз. — Словно я опять побывал в Лондоне. О чем мы говорили? Ах да, совет директоров! Наверное, ты знаешь, у отца в связи с этим постоянно проблемы с Норрисом. Мой дед учредил «Тауэрс» как семейную фирму, закрыв посторонним доступ в правление, но он едва ли мог представить, какой огромной станет компания в будущем. — Чарльз откинулся на спинку стула и принялся загибать пальцы, будто опасаясь что-то упустить. — Давай посмотрим: пятьдесят фабрик, не меньше, по всему миру, десять исследовательских центров, целая сеть, объединяющая тысячи коммивояжеров и специально обученных людей — знаешь, это те, кто обращается к врачам и в больницы и продает им медикаменты.

Луиза кивнула. Естественно, она знала все, о чем он ей рассказывал, но она не остановила его, дожидаясь, когда он перейдет к сути дела. Она уже догадалась, о чем пойдет речь.

— Откровенно говоря, мне кажется, что отцу следует подумать о том, чтобы в порядке исключения, как, например, в случае с Норрисом, вводить в состав правления посторонних. Когда я сам стал членом совета директоров в прошлом году, я заикнулся об этом, но мне чуть не оторвали голову, так что, вероятно, такого не произойдет, по крайней мере не… — Чарльз не закончил фразу. Смущенно помолчав, он продолжил: — Но ты — идеальное исключение; возможно, когда-нибудь правила изменят ради тебя — как для наиболее ценного для фирмы представителя семьи.

Луиза отметила, что он почувствовал себя неловко, наверное, сожалея, что вообще заговорил на эту тему. Неужели он проверяет ее? Доложит ли он об ее реакции своему отцу?

— Я имею в виду, что ты никогда не станешь раскачивать лодку, продавая акции, — честно продолжал Чарльз. — Ты ведь знаешь, они не могут быть проданы — у нас очень закрытая корпорация. Это возможно только, если проголосуют все члены правления. А отец никогда не сделает такой шаг.

Пора остановить его.

— Чарли, дорогой, я никогда не рассчитывала войти в совет директоров.

Она не кривила душой. Ей это просто не приходило в голову. Все ее надежды сводились к тому, чтобы Бенедикт не изменил первоначальное соглашение, которое они заключили, когда на Шестьдесят второй улице в Ист-сайд открылся первый «Институт Луизы Тауэрс». «Мы партнеры, пятьдесят на пятьдесят, — сказал он тогда. — Твой талант, любимая, мои деньги». В тот момент она не задумывалась, откуда шли деньги — из собственного кармана Бенедикта или из «Тауэрс фармасетикалз»; для нее это означало одно и то же. Она не задумывалась о многих вещах потому, что была невероятно неопытной и наивной.

Хотя Чарльзу она призналась бы в этом в последнюю очередь, но все чаще и чаще она лежала по ночам без сна, задаваясь вопросом, каково же истинное финансовое положение «Луизы Тауэрс» сейчас, когда фирма выросла почти так же феноменально быстро, как и «Тауэрс фармасетикалз» в свое время, после возвращения Бенедикта с войны.

Луиза знала, что за пределами семьи все друзья и знакомые считали, будто косметический бизнес в равной степени принадлежал как ей, так и Бенедикту, но она не контролировала финансовую сторону дела и даже не знала, какой статус имеет компания. Оставалась ли она по-прежнему независимой?

Она помнила, что вначале Бенедикт рассматривал «Институт Луизы Тауэрс» как ее игрушку, и тогда она не стала его разубеждать. Она горько упрекала себя за то, что ей потребовалось много времени, чтобы понять: раз продажа «Открытия» проходила через главный офис, а затем Дэвид Ример и позднее — Чарльз начали работать целиком и полностью на «Луизу Тауэрс», то, возможно, дочерняя фирма будет проглочена своим могущественным патроном. Она пока еще не знала, но однажды, в скором будущем, она твердо намерена узнать точно, в каком положении находится.

Как и следовало ожидать, ей было стыдно признаться, что она не получала настоящего жалованья, а имела только неограниченный счет на личные расходы и что до последнего времени она считала себя полностью вознагражденной за труды роскошными подарками ко дню рождения и на Рождество. Смешно, в какой восторг она приходила от одного факта, что у нее есть собственный счет в банке; ведомости посылались в офис Бенедикта, так что ей никогда не приходилось подсчитывать свой баланс. Если счета были на сумму ниже пяти тысяч долларов, Бенедикт просто звонил и говорил ей, что он «оприходовал их». Она не имела никакой независимости в подобной ситуации, но только сейчас Луиза это поняла.

— Что ж, я рад, если так.

Луиза вздрогнула, услышав одобрительное замечание Чарльза. Рад? Чему? Ах да, ее ответу на вопрос о совете директоров. Невольно она почувствовала себя обманутой. Независимо от того, что она испытывала к нему, нравился он ей или нет, но в этот миг она отчетливо осознала — в действительности Чарльз был истинным Тауэрсом. «Что ж, я рад, если так». Она сразу узнала в голосе Чарльза категорический тон Бенедикта, которым он как бы подводил итог дискуссии. Это свидетельствовало о том, что он больше не видит причины беспокоиться о ее чувствах по поводу членства в совете директоров. Она не была урожденной Тауэрс, так что он немедленно принял как должное, что она никогда не надеялась, что с ней станут считаться.

— Я к тому все это говорю, что не представляю, смогу ли когда-нибудь занять место отца и принять на себя всю полноту ответственности, — продолжал Чарльз, уплетая стильтон. — Руководить целой империей — просто не по мне, а «Тауэрс фармасетикалз» есть не что иное, как колоссальная империя, охватывающая множество регионов, которыми управляют компетентные директора, во многом гораздо компетентнее меня, и все смотрят на одного председателя в Нью-Йорке и ждут от него окончательных решений.