Более или менее в сознание пришел, когда понял, что лежит в чуме, голый, а над ним склонился странный человек. С выдубленным до глубокой коричневости морозом, ветром, снегом и знаниями непростыми лицом; глазами, пугающими бездонностью черноты, и безжалостными, злыми пальцами. Эти пальцы, силы необыкновенной, ощупывали всего Захара с ног до головы, причиняя боль и жар, как от кочерги раскаленной, и, казалось, проникали внутрь тела, до самого позвоночника.

А он и стонать не мог, подумал – все, умер, в ад несуществующий попал!

«И чем уж я нагрешил?»

– Однако, почти мертвый,　– сказал кто-то у него над головой.

Странный это был голос, окрашенный множеством оттенков, тембров, хриплый и высокий одновременно, глубокий и протяжный, тягучий.

– Жила жизненная, однако, в нем надорвалась! Соки не текут!　– проскрипел-пропел голос над Захаром.

Чей-то другой голос со стороны что-то сказал, Захар не расслышал, понял, что есть рядом кто-то еще, да и голос знакомый, только не вспомнить чей.

Надо бы постараться, вспомнить, решил он, но не смог.

– Думать буду! Разрешения надо спросить, он уж там, куда ходить нельзя, однако!　– проскрипел песню голос пугающий.

Другой, знакомый, но так и не опознанный голос что-то ответил. Уговаривал, понял Захар по интонации.

– Иди!　– повелительно и безоговорочно, повысив все тона, отповедью приказал голос.　– Не мне решать!

А Захар поплыл от напряжения в привычное уже пустотье, перестав слышать жизнь вокруг.

И так, без возврата в сознание, в видение и слышание реальности, начался его путь назад, оттуда, «куда ходить нельзя»!

Мужики потом рассказывали: три дня сидели, ждали приговора шаманского. Он не выходил, слышали только бубен, пение горловое, какие-то звуки завораживающие, странные, но издалека, их чукчи близко не подпускали к шаманскому чуму и сами не ходили – табу! На четвертый день, совсем рано утром, появился перед ними шаман, тихо, без единого звука, как из ниоткуда материализовался, так они его сразу и не узнали – постарел лет на двадцать! И строго так, словно они провинились в чем, отослал:

– Уезжайте! Приедете за ним через тридцать три дня! Вернуться разрешили, а жизнь он пока не заслужил! Уходите, быстро! Чужим здесь нельзя сейчас!

Да так сказал, что мужики бывалые, видевшие-перевидевшие много чего на свете, в нарты попрыгали и деру дали, словно черту в пасть заглянули! Во как бывает, в жизни-то!

Захар же эти три дня и три ночи находился в глухом безвременье, в пропасти, где смертному заказана дорога!

Где-то очень далеко, еле различимо в пространстве, стучало сердце похожими на тамбурин гулкими ударами – тук-тук-тук-тук! Он различил через затягивающую серость непрогляди, уловил этот звук, единственное напоминание о жизни, и пошел на него!

Рвался из всех сухожилий, разрывал вены, артерии, связки – на звук, на звук, на звук,　– напоминание о еще существующей где-то жизни! Тук-тук-тук-тук – утробно, как бег крови в венах, страшно оттого, что ты его услышал, и обнадеживающе маня, оттого что ты его услышал!

Тук-тук-тук-тук-тук!!! Громче, громче. Отчетливей!

И вдруг Захар осознал, что он олень! Вожак! Самый сильный, самый разумный, самый выносливый из стада, молодой олень! Единственный сильнейший вожак!

Он уводил охоту от своего стада, от самок и оленят, далеко, через тропы, через низкорослый ельник, в болото. И заигрался, увлекся, перехитрив преследователей, завел в топь, но и сам попал! От лишней глупой гордости, радости победителя – попал!

И увяз! Сильно. Смертельно! Провалившись всей тушей, четырьмя ногами, до самой спины! И слушал этот трагический барабанный набат, поменявший окрас звука:

– Тум-тум-тум-тум!

Совпадавший с ритмом его тока напуганной крови, с его борющимся за жизнь сердцем!

– Тум-тум-тум-тум-тум!

Он знал наверняка, понимал, что у него есть только один шанс, последний, и вложил в этот шанс все силы, всю энергию, данную ему от рождения до сего рокового дня! Он вдохнул холодящего морозного воздуха всей мощью груди, собрав в этот вздох и последний порыв всю гордость и ответственность вожака, самца-победителя – и рвану-у-у-л!!!

И выгреб через жижу смертельную, встал на твердь передними ногами, уперся в последней, крайней силе и вытащил себя, тело, жизнь из смрада болотного!..

Тум-тум-тум-тум-тум!!!　– колотилось победно его сердце!

Он знал про этот лес все! Про каждую травинку, полянку, лесинку, деревце, знал, жил вместе с ним, там щипнул и пережевал то, что требовалось для восстановления сил, там облокотился о дерево и, закрыв глаза, впитывал в себя силу вековую, там перестоял на полянке, подпитываясь могуществом земли-травницы!

И вскинул гордую голову, и огласил лес победным ревом жизни…

И пошел, пошел на зов, запах своей самки, своих детенышей, своего подвластного стада, которые чувствовал, осязал за километры.

Тум-тум-тум-тум!

Звало что-то, будоражило, звало и пугало…

И гордый бег оленя-победителя становился легче, легче, меняя ритм, динамику, направленность устремлений, перевоплощаясь в огромную птицу. Рога превращались в крылья невозможного размаха, глаза увидели то, чего не мог видеть олень!

Взмах, еще один… и он летел! Он все знал про потоки воздуха, ветер, управление ими, вписывание своего тела в эти потоки!

Он был горд, прекрасен и свободен, как никто на свете! И пролетавший, меняющийся пейзаж внизу казался маленьким и глупым.

Он уловил запах!

Жизнь! Жизнь, которая даст и продлит, помогая окрепнуть, его птенцам и ему…

Тум-тум-тум-тум!　– застучало сердце, готовясь к атаке!

Добыча! Победа! Жизнь!

Он изменил расположение огромного крыла, выставляя его на спуск, он играл с воздухом, ветром, природой, он руководил и принимал решение, куда и как лететь – сейчас, добыча! Он чувствует ее запах, страх и смертельную настроенность ее тельца, еще не видит, но чувствует! Я победитель! Я здесь вожак, я чувствую тебя и знаю, что ты уже мертва, потому что ты продолжение моей жизни и жизни моих птенцов! И я возьму тебя! И он пикирует, легко, как дышит,　– вниз, вниз, к добыче! Вон она, мечется, пытается спастись, спрятаться, убежать, но он знает, что поймает ее прямо сейчас! И его орлята, его потомство будут сыты и будут жить!

Красивый, гордый, свободный и уверенный, он пикирует вниз…

Тум-тум-тум-тум…

Он барс. Последний из единиц выжившего рода. Он гордый, сильный, смелый, он готов умереть, чтобы выжило его потомство, он чувствует добычу и соперника. Он знает, что соперник силен, и он другой – с неба, но не отдаст добычу. Ту, что пахнет погибелью своей, призывая ловцов и охотников, маленького, отбившегося от стада, поранившего ногу олененка.

Он горд, силен, он воин, один из последних, и он готов драться! Он знает каждую травинку, каждый камушек, каждый скалистый уступ и тропу в своем доме, он един с природой, со степью и горами, и они ведут и помогают!

Быстрый удар когтистой лапы по корпусу соперника. Он достал его, зацепил! Огромная птица, сделав стремительный вираж, взмывает ввысь, останавливает полет, замирает, почти складывает крылья и смертоносным клювом вниз атакует барса! В последний момент он уворачивается, он ждал этого момента, он рассчитал время и ждал! Уворачиваясь, он все-таки подставил, совсем немного, бок и почувствовал рвущую боль от ударившего клюва. Стремительный бросок гибкого тела, стремительный удар лапой, и он снова достал корпус и край крыла врага!

И вдруг, уходя от смертельной хватки двух хищников, меняется ритм, стук сердца, резко, на более глубокий – другая жизнь, другая действительность!

Туб-туб-туб-туб!

Сопровождаемый гортанным звуком, насыщенным, странным, зовущим и пугающим своей глубиной! Другая жизнь, другая действительность, другой бой…

Он воин, он всегда воин! Вождь, лучший из лучших: римлянин, грек, викинг, варяг, русич, шотландец, израильтянин – он отдельная боевая единица! Он знает все про жизнь, про смелость и трусость, про любой колосок и травинку в поле, про дом и про дерево! Он любит жизнь и живет ее полной мерой и не боится ее потерять – он боец! Он отдаст себя за детей, жену, продолжение жизни!

Меч в руке – душа Богу! Все едины!

Голос сердца разрастается и становится набатом, не зовом, не током крови всех живущих, странным, тягучим, пугающим набатом, меняя окрас и предназначение…

Таб-таб-таб-таб!

Он в небытие. Он все и ничто, точка отсчета и конца, он умер и стал всем, он умер и стал ничем.

Странно. Холодно. Жарко. Темно. И ярко-светло.

И… одиноко! Одиноко среди познаний вселенских, голосов истинных! Одиноко!

Он рвется назад, туда, где он знает, понимает каждого зверя, травинку, дерево, воду, воздух и неба высоту, где есть свет, жизнь, страдания и радости!

Таб-таб-таб-таб!

Стучит неведомый барабан, и вторит ему голос, зовущий, приказывающий, требовательный гортанный голос.

Костер. Огромный, несколько толстенных деревьев сложены в этот костер, он рядом, смотрит в огонь, ему и жарко и холодно одновременно. И он не знает, кто он и что он.

– Что главное в жизни?　– спросили его из небытия над костром.

Он смотрит на пламя, слышит, как трещит, сгорая, и щелкает смолистая кора.

– Жизнь,　– отвечает он.

– Нет!　– недовольно гремит голос и повторяет вопрос: – Что главное в жизни?

Он задумался. Закрыл глаза, но чувствовал жар костра и через веки. Забыл себя, любое прошлое, будущее, настоящее, полученные знания!

Слушал.

Что главное в жизни?

Что-то мешало ему! Мешало стать совсем пустым, чтобы понять! Голос!

Еле различимый, как далекая песня сирен,　– тихий, печальный, зовущий, обещающий, рассказывающий только ему о том, что было, что есть, что может быть впереди, песня, набирающая силу и красоту, которую поет далекая-близкая, самая родная и единственная во всех мирах женщина…