– Ладно, зайдем с другой стороны. Ты хотела бы с ним переспать?

И Ирка, честная душа, на одном дыхании, не задумываясь, выдала чистую правду, о которой наверняка думала неоднократно:

– Да! Да, хотела бы!

– Так!　– сглотнул все-таки не ожидавший такого Захар.　– Передохнем от вопросов! Мне надо выпить. Я все-таки твой муж, и такие откровения жены мне не бальзам на сердце!

– Ну, извини, извини!　– чуть не расплакалась Ирина.　– Договорились же по-честному и без утаек!

– Договор остается в силе, но выпить мне не мешает!

Выпили, закусили, закурили, позабыв о ранее закуренных сигаретах, да так и оставленных в пепельнице некуреными.

Захара немного догнало спиртное. Ну, еще бы! Он добирался домой двадцать восемь часов, с тремя пересадками в аэропортах через две страны, у него сместились какие можно часовые пояса и климаты, а тут такая песня по приезде!

И, даже почувствовав легкое напоминание о хмеле, он не расслаблялся, надо же разобраться до конца, не оставляя отравляющих недоговоренностей.

– Ирк,　– спросил он,　– скажи, если б я к тебя пришел с таким же, ты б меня отпустила?

– Не знаю, Захар,　– посмотрела на него больными глазами Иринка, подумала и честно призналась: – Отпустила, но обиделась бы обязательно. Мне больнее, у меня претензий к тебе бытовых больше: и вроде честная жена, ждала верно, никогда не изменяла, тащила на себе домашние дела, воспитание сына, а ты где-то по командировкам мотался, как хвост отрезанный, а тут здрасте! У меня новая любовь!

– М-да!　– расстроился почему-то Захар.

А Ирина, подумав еще над неожиданным вопросом, сказала:

– Знаешь, если бы вот так, как сейчас, посидели бы и во всем разобрались, если бы я поняла, что у тебя настоящая, сильная любовь, а не просто ты меня на молодку какую меняешь, я б отпустила и благословила. Только при одном условии, что мы навсегда остаемся родными людьми, и дружим, и поддерживаем друг друга.

– Ирка, это ты потому так говоришь, что тебе этого сильно хочется в твоей нынешней ситуации.

– Нет,　– не согласилась она,　– я на самом деле представила сейчас, что бы делала, если б ты влюбился!

– Так, значит, ты его все-таки любишь?

– Не зна-а-аю!　– прохныкала Ирина.　– Но вот с тобой сейчас заняться любовью не могу! И не знаю почему! То ли тебя предаю, то ли его! Но чувство премерзкое!

Они все говорили, говорили, и не только о Ирининых переживаниях, о чем не удосужились поговорить за тринадцать лет. А Захар все отчетливей понимал, что теряет ее. Что ее сомнения, рассуждения, желание поступить правильно, никого не обидев, на самом деле простое убегание от истины. А она такова: да, он, Захар, самый родной и близкий человек, но любит она другого и боится себе в этом признаться.

Не ему, Захару, а себе!

Если бы Ирка могла себя видеть со стороны, когда говорила об этом мужчине! У нее глаза загорались и подергивались поволокой нежности, и щеки розовели – и стыдно, и нельзя, и тепло в сердце! Он понимал ее! Сам не проходя через такие переживания и выбор тяжелый – понимал!

И если она для него такой же родной человек, то надо ей помочь… и отпустить! Она не лукавила, когда призналась, что отпустила бы его и благословила, поменяйся они сейчас местами, но при одном условии, он помнил, что она сказала.

Она бы поняла! Вот зуб на выброс! И помогла!

И никуда не денется их родственность душ и готовность лететь на выручку друг другу, и, само собой, никуда не денутся из прошлой и настоящей жизни Никитка и общие родственники, все останется. Только любовь их переродилась из сексуальной любви мужчины и женщины, мужа и жены в другую, в любовь очень близких, родных людей. Ну, ему-то еще хотелось ее, и сильно, а вот ей уже нет, это Захар тоже прочувствовал. Если они очень постараются, то сохранят этот дар родства и близости душевной, не оплевав взаимными упреками, претензиями при расставании, выяснением, кому и почему больней и хуже и кто кого предал.

И требуется приложить максимум сил душевных, на какие способен, чтобы это произошло именно так! Тогда и у Никитки останутся оба родителя любимых, и они друг у друга останутся, совсем в иной ипостаси, но, может, гораздо более значимой, ценной, по крайней мере для них двоих.

Захар понял, что не хочет и не позволит себе потерять Ирку как друга, как уважаемую им женщину, как мать своего ребенка, как члена его семьи, и есть только одна возможность для этого – отпустить ее и помочь.

Все меняется в нашей жизни, а взаимоотношения между людьми меняются стремительней, чем любые обстоятельства. И необходимо очень стараться, чтобы не растерять самое лучшее во взаимных отношениях. А еще он спросил себя: «Я люблю Ирину?　– и ответил, честно: – Да, но в гораздо большей степени как человека, чем как женщину! Она права: наша с ней жизнь больше напоминает встречи любовников, редкие и оттого горячие, чем семью!»

Но, боже мой, как же это трудно!! Мужику вот так, взять и отпустить родную жену, переступив через гордость, ревность, раскаленным прутом прожигающую мозг!

Конечно, он ревновал! Было бы странно, если бы наоборот!

Но привыкший решать за всех и брать на себя ответственность, он уже принял решение. Черта характера, с которой не приходилось сталкиваться его жене. Она не видела его в работе или когда он, преодолевая себя, вылезал из страшной болезни, и понятия не имела, какие волевые, железные стороны характера ему приходится проявлять чуть ли не каждый день. По сути, она вообще его мало знала.

Так получилось. Никто не виноват.

– Так, Ирина, давай звони ему, пусть приезжает! Втроем поговорим!　– распорядился он таким тоном, что Ирка и не подумала возражать.

Ночь глубокая; и　они, и мужик жили в центре города. Это вам не столицы, пробок по ночам нет, но приглашенный прибыл через полчаса, хотя езды было минут десять от силы.

Захар сам открыл дверь, остановив жестом метнувшуюся было на звонок Ирину, и первым протянул руку:

– Захар.

Мужик, переступив порог, ответил на рукопожатие:

– Алексей.

– Проходи,　– пригласил Захар.

Как все нормальные мужики, Алексей Павлович приехал не с пустыми руками, понимая, что не для простого разговора пригласили посреди ночи. Посудил-порядил, заехал в магазин и прикупил водочки дорогой, пельмешек ручной лепки, соку томатного, для Иринки вина хорошего, семужки и так, всякого по мелочи на закуску.

– Ир,　– дипломатично обходя тон прямых указаний, попросил Захар,　– пельмешки под разговор и закуску сейчас самое то, да и картошка у нас остыла давно. Сделаешь?

Мягко, не раздражая влюбленного Алексея нарочитой демонстрацией мужа, распоряжающегося в своем доме и своей женой. Недаром Захар Дубров сделал такую внушительную карьеру и имел непререкаемый авторитет и глубокое уважение, начальником был грамотным, в людях и ситуациях разбиравшимся до мелочей. И четко знавшим, когда ругать, когда пряником подманивать!

Конечно, Алексей этот нервничал: непонятно зачем посреди ночи Ирина пригласила его, ничего не объяснив толком, расплывчатой фразой:

– Захар вернулся, просит тебя сейчас приехать, поговорить.

И чем это «поговорить» может обернуться, от мордобоя, претензий: «Чтобы я тебя рядом с женой не видел…», далее по соответствующему тексту и до ментовского протокола: «После совместного распивания сильно алкогольных напитков…»

Ну а вы что бы предполагали?

Захар проникся начальной формой уважения к мужику – не струхнул, приехал, добавил еще баллов уважения за «не пустые руки» и сдержанность поведения. И сделал для себя некоторые первичные выводы.

Захару необходимо было удостовериться, что мужик стоящий, и за Ирку бороться будет, и не отступится, и любит всерьез.

Иринка засуетилась: посуду обновить, пельмени сварить, мужики расположились за столом друг напротив друга.

– Ну что, Алексей Павлович,　– дружески предложил Захар,　– давай за знакомство.

Ровным, в меру почтительным тоном, без каких-либо иных интонаций, предложил.

– Давай, Захар Игнатьевич,　– согласился визави.

Не проканало, значит, поименное представление и рукопожатие. Рановато. Оно и понятно, мужики столкнулись серьезные, собственники по натуре, каждый свою самость и право на собственность отстаивает, а то как же!

Захар разлил по стопочкам, махнули, глядя в глаза друг другу, крякнули, закусили. Ирина шуршала по хозяйству, старалась, в несколько минут стол преобразила, как нетронутый сверкал, свеженакрытый.

Оба мужика заценили ее старания, но каждый по-своему, Захар не без гордости: вон у меня какая хозяйка, Алексей не без радости: для меня старается!

Охохошеньки, эти извечные мужские игры, соревнования!

И оба прощелкали, как считали мысли и удовлетворения по этому поводу другого.

«Ладно,　– урезонивая себя, подумал Захар.　– Не туда я!» – и приступил к главной и основной повестке собрания:

– Давай, Алексей Павлович, без лишнего марлезону обойдемся. Ирина сказала, ты ее замуж зовешь?

Алексея Павловича прямой вопрос не смутил, понимал, что не в шахматы играть пригласили, он посмотрел вострым, внимательным глазом на Захара и чинно, весомо согласился:

– Зову.

– А почему, Алексей Павлович?　– приступил к дознанию Захар.

– Люблю я ее, Захар Игнатьевич, сильно люблю. Если б не любил, не звал бы!　– с достоинством ответил подследственный.

Ирина замерла у плиты, позабыв обо всем, переводила взгляд с одного мужика на другого, не зная, как реагировать, прижала перепуганно двумя руками к груди кухонное полотенце.

– А жену, с которой ты так шустро развелся, ты любил?　– поинтересовался «следователь» Дубров.

– По любви женился, да только не сложилось у нас.

– А если, Алексей Павлович, ты Ирину с панталыку собьешь, голову ей заморочишь любовью своей и ухаживанием красивым, уведешь из семьи, а потом у вас тоже «не сложится» или ты молодую, сисястую да ногастую провстречаешь, ты и ее так же оперативно бросишь?　– не миндальничал Захар.