Галина Лифшиц - Сто тысяч заповедей хаоса

– Хватит придуриваться, мужчина. Идите и наслаждайтесь всем, что имеете. Хотя, похоже, не вы имеете, а вас имеют. На меня больше не рассчитывайте. Мы давно в разводе.

– Ты? Ты? – принялся заикаться Вадик.

– Тыкалку заткни! И не попадайся мне на глаза. Узнаешь, где я, обходи в радиусе пяти километров. Ты на меня с топором, гад! А у меня инструменты потоньше. Все твои махинации в сейфе у адвоката хранятся. Случись что со мной – все вылезет наружу. Будешь всю жизнь сидеть и прятаться, говядина невъездная. Я слов на ветер не бросаю. Так что – гуляй другими тропами. И – пожелание: живи долго, пока не разберешься, чего сотворил. А как разберешься, самому жить не захочется.

На этом Юлька прекратила разговор. Вадик теперь напуган. Он привык ей верить, так что долгие годы страха ему обеспечены. А наказание? Это не ее дело. Но – тут и думать долго не надо: его наказание рядом с ним. Новая подруга жизни. Эта своего не упустит. Юлька видела ее один раз, но и тогда уже все про нее поняла: акула, гипнотизирующая мужиков так, что они видят в ней золотую рыбку. Прозрение приходит, когда «рыбка» перекусит твою жизнь пополам. Впрочем… Пусть… У нее сейчас другие задачи.

Надо самой выкарабкиваться.

Остаться живой. Здоровой. Перестать прокручивать в голове вопросы «Зачем?» и «Почему?». Ответы-то – вот они:

Зачем? – Так надо.

Почему? – Потому что хватит быть дурой.

Хватит рассчитывать на кого-то. Хватит надеяться на чужое плечо, а при этом подставлять и подставлять свое.

Она снова глянула в зеркало. Отражение стало более узнаваемым. Во всяком случае – глаза ожили.

Остальное – дело наживное.

Юлька заставила себя переодеться к обеду. Так у Луиджи в доме заведено. Она уже привыкла. В этом торжественном отношении к совместной трапезе явно что-то есть. Какая-то благодарность за посланный кусок хлеба, неспешность, возможность перевести дух. Наверное поэтому среди представителей хорошего общества не встретишь ожиревших. У них свято соблюдается главное условие стройности: есть медленно и понемногу.

Она не знала, что выбрать: знобило-то ее по-прежнему. Да и, по большому счету, какая теперь разница, что выбрать и как выглядеть? Все эти переборы хороши для спокойной и безмятежной жизни. Когда все рушится, надо выползать из-под руин, а не думать о фасоне платья.

Юлька натянула первые попавшиеся брюки, свитер, укуталась в шаль. Сгодится.

Луиджи с испугом взглянул на Жюли.

– Ты заболела?

Юлька кивнула.

– Тебя знобит? Ну я же говорил: простудишься!

Юлька отправилась на кухню за супницей. Они обычно вместе накрывали на стол. Надо было поддержать традицию. Чего зря Луиджи пугать. Старый чужой чужеземец. Сейчас всполошится, а что толку?

– Сядь! Я сам все принесу. Я же вижу, что тебе плохо. Лишь бы не вирус, – хлопотал Луиджи.

«Добрый он человек, – подумала Юлька. – Добрый, заботливый». Сердце ее стеснилось от жалости к одинокому старику, сохраняющему достоинство, несмотря ни на что.

И тут она зарыдала. Наконец-то!

Луиджи чуть супницу не уронил.

– Что случилось? Что произошло? Как тебе помочь?

Он стоял и гладил ее теплой сухой ладонью по голове, по спине. Как лошадь оглаживают.

– Говори, девочка, говори! Что случилось?

Юлька говорила. Да много ли нужно было рассказывать? Вся ее жизнь, все ее планы были известны Луиджи изначально. И Вадика он знал прекрасно. Вадик с Орели, бывало, приезжали на концерты, вручали пожертвования в фонд помощи фестивалю. Красивые жесты – Луиджи это ценил!

– Он велел мне продать бизнес. Я перевела все на его счета. А он женился и мне ничего не сказал! Он женился! Его жена здесь! Она ждет ребенка! А я… Я так мечтала о ребенке. Он говорил: подожди! Подожди! Успеется!

– Это не помещается в моей голове! – воскликнул Луиджи. – Но – какая жестокость! К такому редчайшему сокровищу, как ты, – так отнестись! Я же тебя изучил за все эти годы. Ты – удивительная. Ты – сильная. Ты – умная. Красивая. Добрая. Ты бросаешься на помощь сама, даже когда не просят. Ты умеешь вести дела. Ты талантливая. Вытри слезки. Хотя… Лучше плачь. Слезы очень помогают. Это хорошо, когда слезы есть. Это счастье. Плачь.

– Я не знаю, что мне делать! – всхлипывала Юлька. – Я не знаю теперь, как мне жить. Все рухнуло! Все рухнуло! Все, что выстроено, – ничего нет.

– Значит, так было выстроено, – вздохнул Луиджи. – В этой жизни все строится на песке. С двух сторон надо защищать. Один не убережет. Нужны двое. И чтобы каждый отвечал за свою сторону. Один отходит – рушится все.

– Точно! – сказала Юлька, подняв глаза на старшего друга.

Они уже давно были друзьями, не стесняясь выбалтывали свои тайны, смеялись над прошлыми ошибками и глупостями.

– Знаешь, дорогая, я дам тебе совет. Давай-ка пообедаем. Я сейчас принесу из погреба отличное вино – такого ты еще не пробовала. Я приготовил восхитительный суп-пюре из белых грибов: понюхай! На второе – рыба в духовке. Я еще не зажигал огонь. Правильно сделал. Рыба должна быть сочной. Потом сыры, сорбе. Мы посидим. Обсудим все спокойно. Ты подкрепишься. Силы появятся. Вытирай слезки. Я сейчас. Я за вином.

Юлька послушно вытерла слезы. Она обожала суп из белых грибов. И сидеть с Луиджи за бокалом вина, болтая о том о сем, ей очень нравилось. И букет цветов на столе, и новая картина над камином – смотри-ка, Луиджи где-то нашел такую дивную красоту!

Ничего. Она отойдет. Ей не хочется видеть в зеркале свое серо-деревянное подобие.

– Как тебе суп? – спросил Луиджи.

– Мммм! Ты же знаешь! Мой самый-самый-самый любимый! Как ты угадал?

– А вчера ты угадала со своими баклажанами.

Луиджи старательно произнес по-русски слово «баклажан». Оно ему очень нравилось. А Юльке нравилось – обержин. И готовила она обержин по маминому рецепту: с приправами, чесноком, сыром. Раз-раз кругляшками и в духовку. Кому же не понравится?

Их медленная трапеза подходила к концу. Луиджи вынес великолепные сыры. От сорбе Юлька отказалась: все-таки ее еще чуть познабливало. Но совсем чуточку.

– Давай рассуждать, – предложил Луиджи, поднимая бокал терпкого старого вина темного, почти чернильного цвета, один дух которого уже кружил голову. – Твое здоровье, дорогая!

– И твое, Луиджи! Спасибо тебе! Ты – мой спаситель.

– А ты – мой, – засмеялся он. – Но – слушай. Я давно хотел тебе сказать, но понимал, что это абсурд. Однако, видишь, распорядительница-судьба. Я убежден: нам не надо разводиться. Пусть все остается, как было все эти годы. Мы хорошо сотрудничаем, правда. Ты – близкий и понятный мне человек. Такое взаимопонимание было у меня прежде только раз, с моим любимым другом, ты о нем знаешь. И потом – больше никогда. Вот только с тобой. Мы были – и пока есть – семья. Ты знаешь, я с женщинами никогда не спал. Но семья – это совсем другое. Мне было очень грустно при мысли, что все это закончится.

– Мне тоже не хотелось с тобой расставаться, – сказала Юлька. – Я не желала этого, хотя понимала, что это глупые и детские мысли.

– Это наш дом, твой и мой. Я завещаю все тебе. Я не беден, как могло тебе показаться. Я – экономен. Когда ты один, в голову всегда лезут мысли об экономии, знаешь ли. Живи тут, хозяйничай, занимайся фестивалем. И – радуйся жизни – другой не будет. Не надо ее тратить на страдания из-за плохих людей.

– Спасибо тебе, дорогой друг! Я согласна. И без всякого завещания. Ты живи долго-долго. Мы не пропадем. Только одно… Одно меня терзает: ребенок. Я буду очень несчастна, если проживу жизнь, так и не родив.

– Но ведь этот вопрос можно решить! – воскликнул Луиджи – Ты можешь стать матерью не одного, нескольких детей. Тут всем найдется место, все получат тепло и любовь.

– Да? – спросила Юлька.

– Конечно. Есть же много способов решить эту проблему. За тобой только выбор того, что именно тебя устроит.

– Неужели так просто? – не поверила Юлька.

– Если очень хочется, надо решать вопрос: ты сама мне столько раз это говорила. Я запомнил.

– Неужели так просто? – повторяла Юлька, улыбаясь.

Она теперь вполне могла улыбаться. Вполне.

Мы добирались до дома молча. Я все думала, стоит ли говорить Юльке. Придет время – узнает сама. А чем дольше человек проживет в счастливом неведении, тем лучше для него. Неделя, месяц счастливой жизни и радужных планов – это серьезная ценность. Потом-то наступит мрак.

А с другой стороны – слишком много неясного. Что, если он задумал кошмар какой-нибудь, чтобы устранить Юльку? А я, вместе того чтобы предупредить лучшую подругу, трусливо молчу. Подло получается. Все-таки знание – сила. Хотя иногда это знание фигачит по мозгу с такой силой, что слабеешь не по-детски.

Что делать? Что делать?

Иван сказал, что обедать будем у него: он вчера полный холодильник еды из города привез. Кто бы отказался?

Я снова порадовалась уюту его дома. Поначалу я так наслаждалась пустотой и чистотой Юлькиного деревянного дворца, но только теперь поняла, как соскучилась по настоящему обжитому жилищу.

– Хорошо у тебя! – вздохнула я, усаживаясь в удобное мягкое кресло.

– Это уже практически не у меня, – хмыкнул Иван.

Он стоял у кухонного стола и резал овощи для салата. В черном фартуке до пят он выглядел очень мужественно.

– Не понял юмора, – отозвалась я. – Ты что – все оставил своей бедной овечке? В возмещение морального ущерба за бесцельно прожитые годы?

– Вчера получил бумаги у адвоката на раздел имущества. Она требует этот дом. Ну и черт с ней. Еще наживу.

– А рожа у нее не треснет?

– У нее-то рожа не треснет. За ее рожу я совершенно спокоен. Я нервы свои сберечь должен, чтобы жить дальше.

– Слушай, я вот чего понять не могу. Как она тебя на Вадика Юлькиного променяла. Прямо не верится мне. Ты – успешный, моложе его, красивый. А у него брюшко, залысины, ростом ниже. Странный выбор, как хочешь.