Новобрачные вышли из здания мэрии, им аплодировали, поздравляли – уж очень молодая королева понравилась народу. И держалась просто: хохотала, посылала воздушные поцелуи. (А чего не постебаться, не каждый день замуж выходишь.) Луиджи цвел и пах.

Потом избранное общество отправилось на «шампанское и сладости». Все пробовали русские конфеты, желали молодым сладкой жизни. Юлька даже бросила свой невестинский букет гостям, и поймала его худенькая носатая дочь мэра. Прыгучая оказалась, на лету схватила! Праздник удался, что говорить.

– Спасибо, Жюли! – прослезился Луиджи, когда они остались одни. – Я никогда не думал, что в моей жизни наступит такой великий день.

– А почему? – не поняла Юлька. – Вы такой красивый. Любая бы пошла.

(Разговор велся на английском, она тогда еще не выучила другие языки.)

– Когда-нибудь я расскажу вам свою грустную историю, – пообещал новобрачный.

«И тут грустная история, – подумала Юлька. – Куда же без грустной…»

Луиджи, как и Орели, выделил новоявленной супруге комнату в своем доме. Она там оставила свадебное платье, туфельки, фату, потом подвезла кое-какие одежки, халат, обувь… Ночевать же иногда приходилось.

Юлька присматривалась к Луиджи и никак понять его не могла. Скупой он или щедрый? Смелый или трус? Никак он в ее представления не вписывался. Ну, то, что за границей даже богатые открыто жмотничают, она уяснила очень быстро. Поняла и приняла. Она сообразила, что настоящее богатство потому и сохраняется из поколения в поколение, что его не проматывают, не пропивают, не прогуливают. Хотя и такое здесь вполне случается. Ну а с кем такое случилось, тот выбывает из рядов богатых. Только и всего. Сколько бы у тебя денег ни водилось, спустить их гораздо легче, чем нажить. Сливаются мгновенно, как вода из унитазного бачка. Так что прижимистость Луиджи вполне объяснима. При этом одевался он только в определенных и очень дорогих магазинах. На этом не экономил. Опять же – Юльке очень хотелось понять почему. Зачем тратить огромные деньги на шмотки, когда все равно надоест – хоть дорогая, хоть дешевая – и захочешь в новом сезоне прикупить что-то новенькое. А так – поносила и отдала. И не жалко – сама ведь не разорилась.

Юлька не стеснялась спрашивать, Луиджи с удовольствием объяснял. Он говорил, что вещь может придать человеку сил, а может и отнять что-то очень важное от его «я», исказить его.

– Ну, знаешь эту историю – про три кожи человека? – пояснял он. – Первая кожа – это его кожа, вторая кожа – его одежда, третья кожа – его дом.

– А четвертая – его сад, – продолжила Юлька.

Луиджи зааплодировал: «Умница!» И сказал:

– Не в своей коже быть очень вредно. Сам меняешься не в лучшую сторону. Об этом надо думать. Понимаешь?

Юлька понимала.

Что же касается смелости или трусости – тут все оказывалось совсем не просто. Луиджи водил машину – залюбуешься. Никогда не терялся, ни в какой ситуации. Юлька боялась горных дорог, не могла сдать назад, даже совсем чуть-чуть, когда требовалось, паниковала, ей казалось, что сейчас она рухнет в пропасть. Луиджи этот страх был неведом. Зато он боялся людей. Человеческие отношения тревожили его и бросали порой в дрожь и трепет. Ну да, понятно, почему. Он же все-таки поведал ей историю своей жизни. Так красиво все обставил!

Они сидели под высоченной секвойей за круглым столом, накрытым зеленой бархатной скатертью старинной работы с кружевной отделкой. Раньше Юлька думала, что секвойи растут только в Америке. Оказалось – нет. И в Европе растут. Вот, пожалуйста, в поместье ее суженого-ряженого имелось несколько этих чудо-дерев.

Луиджи принес из погреба бутылку красного вина, бокалы. Бокалы с красным вином подсвечивались лучами закатного солнца. На фоне зеленого бархата рубиновое свечение вина околдовывало. Хотелось вот так сидеть, смотреть и – не спешить никуда. Это созерцание и казалось самой насыщенной жизнью.

Вот в это блаженное время и начал Луиджи рассказ о себе. Зачем? Ведь у них сугубо деловые отношения. Она ежемесячно платит ему за право считаться его женой в течение необходимого времени. Он радостно принимает от нее деньги. Но при этом выносит из погреба дорогущую бутылку, делится сокровенным. Может быть, именно потому, что – чужие, что отношения их временные, партнерские, четко оговоренные. Кто знает… Захотелось человеку поделиться.

Луиджи рассказывал, что рос он в католической семье. Правила жесткие. Братья, сестры, церковь по воскресеньям, месса. Все вокруг – грех. Громко засмеялся – грех, плохая отметка в школе – грех, и так далее и тому подобное. Луиджи чувствовал себя очень несчастным в семье. Он мучился оттого, что мало вокруг было красоты. Он с детства очень нуждался в созерцании прекрасного. Однако мир людей по большей части искажал прекрасное, нарушал гармонию. Потом было еще кое-что в его жизни, что заставляло его страдать. Он знал, что то ли невероятно грешен, то ли неизлечимо болен. И ни с кем не мог поделиться своими страданиями. Такие были нравы во времена его юности – не обо всем можно было говорить откровенно. А уж тем более в его семье.

Потом он закончил университет и поехал в Америку. И там остался на долгие годы. Там он чувствовал себя свободным, там он про себя все понял. Ему повезло, он попал на прием к известному психотерапевту, сейчас его все в мире знают, но и тогда все понимали, какой это ученый, какая величина. И вот Луиджи впервые в жизни все ему рассказал о себе. Расплакался. Говорил, что думает о самоубийстве, не понимает, почему он не такой, как нормальные люди. И что ему ответил этот знаменитый врач? Он сказал:

– А с чего ты взял, мой мальчик, что ты не такой? Ты не влюбляешься в женщин, тебя влекут мужчины? И по этому поводу ты хочешь прервать свой земной путь? Больше тебе ничего не мешает жить?

– А разве этого мало, чтобы не хотеть жить? – жалобно спросил Луиджи.

– Ты вот беспокоишься о грехе, так?

– Так, – ответил несчастный.

– Но ведь самоубийство и есть самый страшный грех, разве не так?

– Так, – испугался Луиджи.

– Ну вот. А ты хочешь искупить свой мнимый грех таким страшным грехом. Понимаешь, о чем я?

Луиджи очень полегчало. Но он хотел все выяснить до конца. Он спросил: может быть, он болен, раз не хочет женщин. И может быть, болезнь его получится вылечить?

– Нет, – ответил доктор, – это не болезнь. Ты – такой. Прими себя таким, какой ты есть. Ты здоров, а жизнь прекрасна. Но, к сожалению, очень коротка. Живи и любуйся, пока у тебя есть время.

И вот после этих слов – подумать только, всего-навсего нескольких простых слов – Луиджи избавился от мучительных мыслей о собственной неуместности в этом мире.

В Америке он много работал, много чего нажил. У него был друг, гениальный музыкант, имя его осталось в искусстве навеки. А сам он умер. И тогда Луиджи решил перебраться в Европу, поближе к родине. Он купил это самое поместье: оно долгие годы находилось в запустении, никто не хотел приобретать, уж очень много вложений требовалось, чтобы восстановить красоту и порядок. Но он все преодолел. Осталось только восстановить гостевой флигель, и гармония восторжествует.

– Ну так все же хорошо, – заметила Юлька, – Все же получилось, все желания исполнились.

– Ах, Жюли. Так бывает только в сказках.

Дальше Луиджи поведал историю, приключившуюся с ним уже здесь, в этом доме. Это и было то, что разрушало его существование.

Когда он вернулся в Старый Свет и занялся благоустройством поместья, к нему на работу попросился один молодой человек. Необразованный, но приятный. Он практически ничего не умел, но клялся, что будет очень стараться, что готов на все, лишь бы не зависеть от родителей, которые его попрекают каждым куском хлеба. Луиджи вспомнил себя в юности, растрогался и принял его на работу.

Ах, Дидье! Работать он не умел и не хотел. Он любил играть в компьютерные игры, лежал целыми днями на диване в гостиной. И потом привык уже настолько, что даже требовал от Луиджи, чтобы тот принес ему поесть! И Луиджи, уже попавший под обаяние молодости, приносил юноше то, что тот просил.

Потом Дидье стал хныкать, что ему скучно тут, среди деревьев и кустов, поэтому он за компьютером и сидит. И однажды без спросу притащил в дом приятеля, по виду – настоящего уголовника. Этот Амбруаз, по всей видимости, и сбил с пути Дидье. Дело в том, что дом свой Луиджи украсил редкой красоты антикварными вещами. Он приобретал их по всему миру, с каждой связана была целая история. И вот однажды он заметил пропажу. Что тут можно было думать? Он, конечно, мягкий человек, но не идиот. Он сразу понял, чьих это рук дело. Вызвал Дидье и запретил ему приводить в дом Амбруаза. Потом поехал к родителям Дидье и предупредил: если в его доме пропадет еще хоть одна вещь, он обратится в полицию. Родители ему посочувствовали, но сказали, что сами на сына влияния уже не имеют, а в полицию ему попасть ненадолго действительно бы не помешало.

– И что дальше? – спросила Юлька, прекрасно понимая, каким должно быть продолжение. Она-то выросла не в стране белых лилий.

– Из дома пропали еще две вещи! – трагически воскликнул Луиджи. – Я вызвал полицию! Они долго беседовали с Дидье. Тот был очень напуган. Он сказал, что это все Амбруаз, а сам он ничего не знает. В полиции мне посоветовали гнать его взашей. И я прогнал его. Но он все равно приходит, говорит, что я жестокий, еще хуже его отца. И я порой пускаю его, жалею. Но потом он звонит Амбруазу. Они перестали даже считаться со мной. Располагаются на кухне, едят, смеются.

– А разве могло быть иначе? – спросила Юлька. – Это же чужие люди. Нельзя пускать в дом чужих.

– Я думал – мы по духу так близки, он напоминал меня в молодости, – загоревал Луиджи.

– Эх, индюк тоже думал, да в суп попал, – сказала Юлька по-русски.

– Что? – встревожился Луиджи. – Ты ругаешься?

– Нет, не ругаюсь. Это у нас так говорят. Индюк – знаешь, такая большая вкусная птица. Он думал, что самый красивый, а попал в суп. Такая история.