Джузеппе прикурил сигарету и ничего не ответил. Костин отложил бритву в сторону. Ему стало не до бритья, а голова пошла кругом от догадки, что означала на самом деле неожиданная близость артиллерии. Ему показалось странным, что ракетные установки столь быстро очутились вблизи города. Должно быть, Рахимов разбил войска Арипова в долине реки и совершил быстрый прорыв в сторону Ашкена. Но как ему это удалось? И здесь возникал закономерный вопрос: не с помощью ли техники, которая странным образом затерялась в барханах на пути от аэропорта до российской военной базы?

В горах преимущество было за силами Рахимова.

В горах как раз и побеждает тот, кто умудрится напасть первым. На равнине — другое дело. И Костин сомневался в том, что бойцы Рахимова вооружены настолько хорошо, чтобы соперничать в затяжной перестрелке с частями армии Арипова.

Он подставил голову под струю холодной воды и, отфыркиваясь, потянулся за полотенцем. Едва вытер лицо, как в дверь постучали. Сделав предупредительный знак Джузеппе, Костин спросил:

— Кто там?

— Это я, — послышался из-за двери голос Анюты.

— Входи скорее, — произнес он с облегчением.

Анюта выглядела утомленной и встревоженной: под глазами образовались темные круги, волосы растрепались.

— Эта мадам скоро меня совсем доконает, — сказала сердито Анюта. — Сейчас она, слава богу, спит.

А с вечера придумала себе какую-то ерундовую болезнь и окончательно меня затуркала. То подай, это принеси! А посреди ночи на нее напало плаксивое настроение, и она опять чуть не свела меня с ума.

Пришлось дать ей снотворное.

— Это хорошо, — глубокомысленно заметил Юрий Иванович, прислушиваясь к раскатам орудийных залпов. — Надо, чтобы она не доставала нас своими истериками, пока мы не придумаем, как выбраться отсюда. — Он внимательно посмотрел на Анюту. — Ты неважно выглядишь.

— Я почти не спала. Все время думала о Максиме и о писателе. Только-только задремала, как снова началась канонада, и так близко, что задрожали стекла. Я вскочила как полоумная, но Галину Ивановну даже это не разбудило. — Она вздрогнула от близкого взрыва. — Честно сказать, мне очень страшно.

— По правде, мне тоже не по себе. — Костин успокаивающе погладил ее по руке. И в этот миг пол под ними качнулся и словно поехал в одну сторону, затем в другую. Тонко-тонко задребезжали оконные стекла, а двери платяного шкафа со скрипом открылись и закрылись.

— Господи! Что это? — вскрикнула с ужасом Анюта и ухватилась за Костина. — Землетрясение?

— Кажется, Максим был прав! — Костин подтолкнул ее к двери. — Живо под косяк! — И обернулся к Джузеппе:

— Давайте вниз, а я захвачу документы.

В этот момент опять качнуло, затем еще, и Анюта с криком «Там же Галина Ивановна!» выскочила из комнаты.

Костин с яростью посмотрел на замешкавшегося Джузеппе:

— Быстро выводи баб, пока до истерики не дошло! А я все-таки попробую дозвониться до базы. — Он кивнул на телефон, выглядывающий из-под кровати. И быстро сквозь зубы произнес:

— Как ты думаешь, стоит попытаться вызволить Богуша и писателя из тюрьмы?

Итальянец выразительно передернул плечами и недвусмысленно покрутил пальцем у виска, но при этом посмотрел на Костина крайне серьезно:

— Боюсь, не получится. Стены у гэбистов крепкие, а черепа тех, кто их охраняет, еще крепче. Может, Рахимов их освободит. Если успеет, конечно!

Пол под ними вновь заходил ходуном, и даже сквозь раскаты залпов стали слышны крики людей и глухой, басовитый звук, словно кто-то дернул за струну гигантского контрабаса. Костин нахмурился:

— Ладно, двигай отсюда. Найдите более-менее безопасное место, чтобы отсидеться. — И взорвался:

— Этот чертов придурок Ташковский! Если б не он, мы бы давно ускользнули из города! Как ты думаешь, в каком направлении нам лучше выходить?

Я имею в виду, где это будет безопаснее?

— Лучше всего выходить на север, но для этого нам придется миновать две армии, которые изо всех сил колошматят друг друга, — заметил итальянец, — поэтому, я думаю, лучше двигаться сначала на юг.

Можно, конечно, и на запад, но там расположен гражданский аэропорт, и Рахимов прежде всего попытается захватить его. На юге — военный аэродром, и русские вряд ли выпустят его из своих рук.

Наверняка они уже выставили вокруг заградительные кордоны. А там уж дело техники, как попасть в их руки.

— Или везения, — вздохнул Костин, — надо еще суметь выбраться из города. Эти толчки всего лишь увертюра перед тем кошмаром, который вот-вот начнется. А в городе не меньше шестидесяти тысяч жителей. Так что вашей миссии работенки хватит.

— Миссия — это реквизит, — неожиданно улыбнулся Джузеппе.

— Что значит «реквизит»? — удивился Костин.

— В свое время я свободно бродил по коридорам Уайтхолла[6], потому что у меня в руках была пачка бумаг, которые я прямо на ходу правил шикарной ручкой с золотым пером. Так же и в миссии. Я спокойно чувствовал себя в белом халате и с фонендоскопом на шее. Вы ведь знаете, чтобы не показаться чужаком, в любом окружении надо вести себя естественно.

Костин улыбнулся:

— Прекрасная идея. — Он подошел к окну. Новый подземный толчок, правда несколько слабее предыдущих, заставил его судорожно ухватиться за подоконник. Уже через несколько мгновений они с Джузеппе очутились на первом этаже. И как выяснилось, даже не заметили, как это проделали, миновав четыре лестничных пролета на почти запредельной скорости.

Женщин в вестибюле не оказалось, и Костин встревоженно посмотрел на итальянца:

— Я все-таки отправлюсь на разведку. Надо посмотреть, насколько реально пробраться к военному аэродрому. Одному это гораздо безопаснее, чем ринуться в город всей толпой. — Он подошел к дверям и выглянул наружу. — Сейчас на улицах полно гражданских. Думаю, мне удастся пройти незамеченным.

— С вашей светлой кожей и в европейском костюме?

— Нет, я кое-что придумал. — Костин вытащил из кармана тюбик коричневого сапожного крема, а потом подошел к окну и сорвал штору. — Вы правы, реквизит в нашем деле играет немаловажную роль.

Через несколько минут они соорудили нечто, отдаленно напоминающее халат, в которых ходило местное население. На голову Костин натянул черную трикотажную шапочку, а крем нанес на лицо и шею.

Совсем немного, только чтобы не выделяться более светлой кожей. Затем натер им руки и подмигнул Джузеппе:

— Главное — не переборщить. — Он подошел к большому зеркалу, висевшему рядом с лифтом, и критически оглядел себя. — В суматохе на меня должны бросить взгляд и тут же забыть. — Он повернулся к итальянцу. — Фонендоскоп позволял вам выдавать себя за врача. Что позволит мне не казаться чужим на гражданской войне?

— Оружие, — быстро сказал Джузеппе, — точнее, пистолет, который я оставил в баре.

— Хорошо, я пошел, — махнул ему рукой Юрий Иванович. Раздался близкий взрыв, за ним практически одновременно еще несколько. Оконные стекла задребезжали. — Ото, становится горячей! — воскликнул он. — Жаль все-таки, что здесь нет подвала, а может, и хорошо. Если все пять этажей обрушатся, вам оттуда вовек не выкарабкаться, да еще в сегодняшней ситуации, когда каждый спасает свою шкуру как может. Попробуйте спрятаться под лестницей.

Они почему-то обрушиваются в последнюю очередь…

А если Галина Ивановна закатит истерику, слишком с ней не церемоньтесь. Похоже, эта дама больше понимает хороший кулак, чем добрые слова.

Итальянец кивнул.

Костин подошел к двери и внимательно на него посмотрел:

— Надеюсь, я скоро вернусь. Но если меня не будет к одиннадцати, постарайтесь выбраться самостоятельно, и в том направлении, о котором мы говорили.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и направился в бар. Бутылки с минералкой стояли на прежних местах. Но пистолет исчез. Юрий Иванович поискал его минуты две и, не желая терять времени, опять вернулся в вестибюль. Джузеппе там уже не было. Костин помедлил у стеклянной входной двери, наблюдая некоторое время за тем, что происходит снаружи, и наконец вышел на улицу. И если бы кто-то всмотрелся в его лицо, то безошибочно понял, что Юрий Иванович полон решимости. Но распространялась ли его решимость только на поиски путей отступления из города или на что-то другое, об этом не ведал никто.

Полковник Костин умел скрывать свои мысли. К тому же он привык доверять собственной интуиции, которая его никогда не подводила. И склонен был считать, что не подведет и на этот раз.


Галина Ивановна с трудом разлепила веки и спросила:

— Ктр… час?

— Еще рано, — ответила Анюта, — но нам надо спуститься вниз.

— Я хочу спать, — пробормотала Галина Ивановна. — Заварите мне чаю через час, милочка.

— Вставайте! — не слишком вежливо прикрикнула на нее Анюта. — Через пять минут гостиница может развалиться. И не то что чаю, костей не соберем, если вы будете копаться.

Она взяла в руки свою сумочку, достала из нее лосьон и протерла лицо.

— Милочка, ради бога, не кричите на меня, — недовольно произнесла Галина Ивановна, но это заявление, видно, исчерпало ее силы. Она вновь закрыла глаза, и с ее постели донеслось мелодичное посвистывание, слишком тонкое, чтобы назвать его храпом, но по своему печальному опыту Анюта знала, что вскоре оно перерастет в мощный, почти мужской храп.

— Просыпайтесь! — Анюта энергично потрясла ее за плечо. — Кому я сказала, просыпайтесь! А то я уйду одна!

Та с трудом приподнялась на локте. Второй рукой хохлушка принялась тереть лоб.

— У меня раскалывается голова. Наверное, перепад давления. — Галина Ивановна обвела мутным взглядом номер, в котором они провели ночь, и брезгливо скривила полные губы. — Это что за гадючник? — И встрепенулась вдруг, услышав ракетный залп. — Боже мой! Что происходит? — Потом застонала и вновь принялась хвататься за виски.

— На подступах к Ашкену идут бои, а может, уже и в самом городе, — объяснила Анюта.