Она вышла из здания телеграфа и медленно побрела вдоль многочисленных лавочек и торговцев, раскинувших свои товары прямо на тротуарах. Жара стояла невыносимая, и Ксения, представив себя со стороны, ужаснулась: потная, со слипшимися волосами, в несвежей, пропотевшей насквозь майке, в грязных брюках… Нет, прежде чем забивать себе голову никчемными переживаниями, надо подумать об удобной, немаркой сменной одежде. Через полчаса она нашла то, что искала: легкие полотняные брюки цвета хаки, несколько маек того же цвета, тонкий свитер с длинными рукавами и высоким воротом, непромокаемую куртку с множеством карманов на кнопках и на «молниях» и легкие кожаные кроссовки. Подумав, купила еще светлую бейсболку и косынку, которую повязала на шею, чтобы та не обгорала. Затем переоделась в общественном туалете, не обращая внимания на удивленные взгляды местных кумушек в расписных шароварах и ярких шелковых платьях. Многие женщины носили паранджу, и Ксения даже передернулась, представив на мгновение, каково им за пыльной и душной сеткой. Почти как в тюрьме, большую часть жизни за решеткой, подумала она и вышла на улицу.

Чтобы отвлечься от мыслей о Максиме, она еще раз прокрутила в голове разговор с Егором. Обычно он вел себя очень сдержанно, особенно когда не хотел вступать в бесполезный спор или отвечать на ее не слишком тактичное замечание. Но сегодня он был вне себя и не стеснялся в выражениях. Вероятно, он и вправду любит ее. Ведь намекал же на что-то подобное, когда их отношения только-только завязались. А она так безбожно его высмеяла, и он тоже перевел все в шутку и никогда более не заикался о своих чувствах, только все чаще и чаще стал приходить к ней пьяным…

И она вдруг виновато подумала, что все эти годы не испытывала к нему пылких чувств, их связь воспринимала как осознанную необходимость, как часть имиджа, который был ей необходим, чтобы утвердиться на Центральном телевидении, да и что скрывать, его поддержка тоже сыграла определенную роль в том, что она перестала чувствовать себя затравленной, одинокой, никому не нужной в этом беспощадном мире.

Да, она держится за Егора потому, что успела испытать, что такое одиночество. И если она не сможет вновь полюбить кого-то, почему бы не выйти замуж за Егора? В принципе он неплохой человек.

У него интеллигентные родители. Он хорошо относится к ней, и она, пожалуй, еще успела бы родить ему ребенка…

Но почему, как только она начинает думать о человеке, с которым спала уже несколько лет, тут же наплывают, вернее, врываются в сознание воспоминания о другом — мужчине, с которым она провела единственную, но безумно восхитительную ночь в безобразном гостиничном номере. Сейчас это выглядело фантастическим, нереальным… Неужто она могла так поступить? Наверняка здесь сыграла свою роль гремучая смесь из коньяка и антималярийных препаратов, которые она принимает ежедневно… Но на груди и под ключицей остались следы его поцелуев, она разглядела это в зеркале, когда переодевалась. А кожа до сих пор словно загоралась от его прикосновений, стоило ей только на мгновение вспомнить, как все происходило.

Его голос до сих пор звучит в ее ушах, она помнит его запах, как будто оставила его спящим всего несколько минут назад, и его взгляд помнит, и ленивую, слегка поддразнивающую улыбку. Господи! Ксения едва сдержалась, чтобы не застонать от нахлынувшего вдруг желания. Как бы ей хотелось очутиться рядом с ним, почувствовать вновь его руки на своей груди и губы, что целовали ее столь неистово и вместе с тем так нежно…

И уже в который раз рассердилась на саму себя. До каких пор она будет заниматься самоедством? Почему позволяет шальным и нелепым мыслям бродить в голове? В ее положении они совершенно недопустимы и мешают сосредоточиться на главном — спасении ее товарищей, которые, Ксения уже не сомневалась, попали в беду. К тому же она попросту боится этой встречи. Боится, что не сможет посмотреть ему в глаза. Не сумеет заговорить с ним…

Однако, если она до сих пор не сумела найти для себя оправдания, почему умудрилась переспать с первым встречным, то отчего ж ее трясет от одной мысли, что придется вернуться к Егору и снова лечь в его постель? Да, он умело обнимал и целовал ее, и на ласки был щедр, и на подарки, но почему она не вела себя с ним так, как с Максимом Богушем в затрапезном номере? Почему, случись у нее с Егором нечто подобное тому, что произошло прошлой ночью, утром она не смогла бы смотреть ему в глаза? Может, потому, что Егор даже в подпитии никогда не забывает о приличиях, никогда не выходит за рамки, в которые она в принципе сама его затолкала…

«Зато мне, оказывается, как раз и нужно такое», — подумала она грустно. И отрицать это уже бессмысленно.

И хотя она, слава богу, еще в состоянии контролировать свои эмоции и сделает все, чтобы ничтожная вероятность встречи с Максимом превратилась в невозможность, в глубине души у нее теплилась крошечная, совсем призрачная надежда, что они все-таки, хоть когда-нибудь, встретятся… Не здесь, не сейчас, а в том, другом мире, где у них будет возможность понять друг друга и объясниться.

А пока… Закрыв глаза, Ксения медленно, словно сомнамбула, шла по горячей мостовой. Подошвы кроссовок прилипали к асфальту. Заунывный речитатив муэдзинов и призывные вопли торговцев, визгливые сигналы автомобилей, пытающихся пробиться сквозь людскую толпу, разноголосая восточная сумятица — все вдруг отодвинулось куда-то, отгородилось звуконепроницаемой стеной. Теперь она слышала только себя, как она кричала, визжала и даже кусалась, когда Максим брал ее — грубо, нетерпеливо, а она умирала от наслаждения! И ей было плевать, слышит ее кто-нибудь или нет…

И окажись он сейчас рядом, она точно так же целовала бы его в губы, грудь, живот, а потом опустилась бы на колени…

— О господи! — в ужасе застонала она. Как ей справиться с этим безумием? Как навсегда выбросить из памяти это бесстыдство?

— Что случилось, госпожа Остроумова? С вами все в порядке? — вдруг прозвучал рядом вкрадчивый голос. И она, вздрогнув от неожиданности, открыла глаза.

Из джипа, перегородившего ей дорогу, выглядывала лоснившаяся на солнце довольная физиономия Аликпера Садыкова. Два его молодчика стояли возле задней дверцы, услужливо ее придерживая.

— М-м-м? — только и сумела она выдавить из себя от удивления и тут же спохватилась, закивала, как китайский болванчик. — А, да-да. Все в полном порядке, спасибо.

— Вы так раскраснелись, я даже испугался, что вас хватит солнечный удар.

— Нет-нет. Я просто… просто я слегка переутомилась.

— Да, наша жара трудно переносится, особенно теми, кто всю жизнь прожил в средней полосе, поэтому могу подвезти вас, куда скажете. У меня в машине кондиционер, а ребята предложат вам сок или вино, на выбор. Соглашайтесь, Ксения.

— Нет, нет, что вы, не стоит беспокоиться, — залепетала она беспомощно, поняв вдруг, что эта встреча отнюдь не случайна. Но молодчики уже подхватили ее под локти и втолкнули в машину.

— Сиди и не трепыхайся, — приказал сквозь зубы Садыков и кивнул шоферу:

— Поехали! — Потом повернулся к ней, окинул брезгливым взглядом. г Ну что, сдашь кошелек добровольно или будешь запираться?

— К-к-какой кошелек? — с трудом выговорила она.

— Значит, будешь запираться, — обрадовался неизвестно чему Садыков и рассмеялся. — Что ж, это даже интересно!..

Глава 6


Юрий Иванович Костин поднялся рано утром и после обычного для себя завтрака: двух сваренных всмятку яиц и чашки кофе — заглянул в записную книжку и вышел в город. Он вернулся в «Мургаб» задумчивым и рассеянным, так что, когда Анюта заехала за ним на автомобиле, принадлежащем миссии Красного Креста и Красного Полумесяца, большую часть пути они молчали. У ворот российского военного городка их остановили, но после разговора по телефону дежурный капитан на КПП дал знак солдату, и тот пропустил машину сквозь массивные зеленые ворота с красной звездой на каждой створке.

Они подъехали к штабу дивизии. Костин вышел из машины и скрылся в здании, но вскоре появился вновь в компании невысокого крепыша в камуфляже и с полковничьими звездами на погонах.

— Познакомьтесь, Анюта, это мой старый товарищ по Афганистану, полковник Горбатов.

Полковник расплылся в радостной улыбке и принялся тискать ее ладонь, не сводя восхищенного взгляда с лица девушки.

— О-очень приятно! Горбатов. Из тех самых, про которых всю жизнь так и говорят: «Горбатова могила исправит!» Это, значит, по части любви к женщинам и того, что на радость нам дано! — Он звонко щелкнул себя по горлу и подмигнул Костину.

— Не обращайте внимания, Анюта, — улыбнулся Костин, — единственное, от чего он без ума, так от своих бэтээров. Говорят, что даже питаться стал в последнее время, как и они, соляркой. Поэтому вроде и горючего не стало хватать. А в том, что заводится с полуоборота, вы еще убедитесь. Правда, периодически он обзывает их нецензурными словами, но однажды я видел, как он просил у них прощения. Поверьте, Анюта, это было еще то зрелище!

— Нет, вы посмотрите, каков мерзавец! Лучшего друга закладывает! — с негодованием в голосе воскликнул Горбатов и обратил умоляющий взор на Анюту:

— Анюточка, милая, ради бога, не верьте этому проходимцу. Я ведь знаю его как облупленного. Просто он смертельно боится, что я вас отобью. А я сделаю это непременно. Хотите, начнем прямо сейчас?

Анюта рассмеялась и взглянула на Костина:

— А что, может стоит попробовать, Юрий Иванович?

— Попробуйте, — развел руками Костин. — Он же вам заявил: «Горбатова могила исправит!» — и не отступит, пока кому-нибудь рога не наставит.

Только скажи по правде, Володька, — Костин хитро прищурился, — сколько раз тебя этими рогами под нежное место поддевали, не помнишь?

— Все, я понял! — поднял ладони вверх Горбатов. — Гвардия не сдается, но приглашает всех отобедать в ресторан под названием «У трака»…

Ресторан оказался обыкновенной офицерской столовой, но очень чистенькой и уютной. Они расположились в дальнем конце зала и заказали сухого вина, фруктов и мороженого. Горбатов помешал ложечкой расплывшееся в вазочке розоватое месиво, бывшее недавно клубничным мороженым, и неожиданно серьезно посмотрел на Костина: