На достойном, в нескольких футах от них, расстоянии обособленно стоял столик номер один, самый престижный в ресторане. Его не только считали столиком власть имущих, он был и самым уединенным в зале, поскольку располагался довольно далеко от других, что исключало подслушивание. Сейчас за ним сидели три женщины, которых Виктория мысленно назвала «первыми дамами». Ходили слухи, что они втайне управляют Нью-Йорком. «Первые дамы» не только достигли вершин каждая в своей области, но, прожив здесь по сорок и больше лет, обросли прочными связями со всеми нужными людьми. Одна из них, Сьюзен Эрроу, прославилась, кстати, таким афоризмом: «Каждый когда-то был никем, включая мэра».

Сьюзен Эрроу было, пожалуй, под семьдесят, но, глядя на нее, никто не решился бы определить ее истинный возраст. Что-то происходит с преуспевающими женщинами, когда они достигают сорока лет, — время словно обращается вспять, и каким-то образом они умудряются выглядеть лучше и моложе, чем в тридцать. Разумеется, они делали инъекции ботокса, подтяжку век, а иногда и лица, но эффект превосходил обычный результат, достигаемый благодаря скальпелю хирурга. Успех и самореализация — вот отчего на самом деле эти женщины излучали сияние; они светились от полноты жизни. Сьюзен Эрроу победила рак, перенесла две подтяжки лица и, возможно, носила в груди имплантаты, но кого это волновало? Она по-прежнему выглядела сексуальной, и на ней был кремовый кашемировый свитер с V-образным вырезом (обнажавшим неестественно молодую кожу декольте) и кремовые шерстяные брюки. Виктория и Нико всегда говорили, что надеются, им удастся в ее возрасте выглядеть хотя бы наполовину так же хорошо.

Рядом со Сьюзен, основательницей и президентом скандально преуспевающей пиар-компании «Эй-ди-эл», сидели Карла Эндрюс, известная тележурналистка, которая вела выпуски новостей, идущих в прайм-тайм, и Маффи Уильямс, самая молодая из трех женщин — ей не было шестидесяти лет. Президент американского филиала многопрофильной корпорации «Би энд си», выпускавшей предметы роскоши, Маффи считалась самой могущественной женщиной в индустрии моды Соединенных Штатов. Однако ее внешность резко контрастировала с мягко звучащим именем «коренной» американки — белой протестантки англосаксонского происхождения. Маффи действительно принадлежала к старой семье (ведущей начало от бостонского семейства Брэмен), но выглядела стопроцентной и неприступной француженкой. Темные волосы она зачесывала назад и закрепляла в небольшой пучок, всегда носила очки от Картье с голубыми тонированными стеклами и в оправе якобы из восемнадцатикаратного золота. Безжалостная деловая женщина, Маффи не терпела глупости и могла создать или погубить карьеру модельера.

У Виктории дрогнуло сердце, когда она вошла в ресторан и увидела Маффи, — вовсе не от страха, скорее от восхищения. Она обладала безупречным вкусом и почти недосягаемыми стандартами. Доброе слово из уст Маффи означало для Виктории все, и хотя кое-кто счел бы это ребячеством, Виктория хранила в памяти разнообразные комментарии, за многие годы сделанные Маффи по поводу ее работы. Шесть лет назад, после первого большого показа Виктории в павильонах, Маффи пришла за кулисы, величественно похлопала ее по плечу и прошептала с легким акцентом жительницы Восточного побережья: «Это очень мило, дорогая. Очень, очень мило. У вас есть по-тен-ци-ал».

В обычных обстоятельствах Виктория подошла бы к их столику поздороваться, но сейчас решила, что мнение Маффи относительно ее коллекции, вероятно, совпадает с высказываниями критиков. Конечно, Маффи не выразила бы неприятия, но ее молчание красноречивее слов. Иногда лучше не ставить себя в заведомо неловкое положение, поэтому, когда Маффи заметила усаживавшуюся Викторию, та лишь кивнула ей.

Однако когда Виктория рассматривала столик «первых дам», Маффи внезапно подняла глаза и перехватила ее пристальный взгляд. Та смущенно улыбнулась, но Маффи как будто не обиделась. Она встала и, положив салфетку на сиденье, направилась к столику номер два.

Господи, нервно подумала Виктория. Она не представляла, что показ был настолько плох, что заставил Маффи встать и выразить свое мнение. В мгновение ока Маффи, худая как жердь и облаченная в твид с блестками, оказалась рядом и наклонилась к Виктории.

— Дорогая, я хотела вам позвонить, — прошелестела она.

Виктория удивленно посмотрела на нее. Раньше Маффи никогда не удостаивала ее телефонным звонком. Но не успела Виктория ответить, как Маффи продолжила:

— Я хочу, чтобы вы знали: ваша коллекция великолепна. Критики не ведают, что говорят… столь же часто как верные, они выносят и ошибочные суждения. Продолжайте в том же духе, дорогая, и со временем мир догонит вас.

Сообщив свое мнение, Маффи дважды похлопала Викторию по плечу и вернулась за свой столик.

Несколько секунд Виктория сидела ошарашенная, пытаясь осмыслить неожиданный комплимент, а затем ее переполнило ощущение счастья. Подобные моменты редки, и что бы ни случилось в дальнейшем, Виктория знала: она будет хранить в памяти слова Маффи как редкую фамильную драгоценность, время от времени возвращаясь к ним и вспоминая их в трудную минуту.

От дверей распространился поток энергии — появилась Нико О'Нилли. Пролетев мимо метрдотеля, Нико направилась прямиком к столику, и ее лицо просияло, когда она увидела Викторию. Нико почти всегда была сдержанной и часто холодной, но только не с друзьями.

— Как Япония? — спросила она, обнимая подругу.

— Ужасно, — ответила Виктория. — Но Маффи Уильямс сейчас сказала мне; что считает мою коллекцию великолепной. На этих словах я продержусь следующие три года.

Нико улыбнулась:

— Тебе не придется, Вик. Ты — талант.

— О, Ник…

— Я серьезно. — Рывком развернув салфетку, Нико обернулась к официанту. Стоя поблизости, тот ожидал нужного момента, чтобы подать меню. — Официант. Воду с газом. Пожалуйста, — произнесла она.

Виктория с обожанием посмотрела на Нико. Отношения с подругами она очень ценила. Ведь только с женщинами можно позволить себе расслабиться — попросить, чтобы погладили по спине, не опасаясь, что тебя сочтут безнадежно беззащитной. Но дружеские узы, связывавшие ее с Нико, были еще крепче. Когда-то, в трудную минуту, когда у Виктории не хватало денег на производство очередной коллекции, Нико одолжила ей сорок тысяч долларов. Виктория не просила и даже не думала об этом, но однажды вечером Нико появилась в ее мастерской, словно фея-крестная.

— У меня есть необходимые тебе деньги, — заявила она, выписывая чек. — И не волнуйся, что не сможешь отдать. Я знаю: сможешь.

В людях интересно то, думала Виктория, что никогда не постигнешь их до конца, особенно таких, как Нико О'Нилли. Познакомившись с ней, она не представляла, что именно Нико научит ее дружбе, что за внешней отчужденностью этой женщины скрывается глубокая преданность. Если бы только официант догадывался, какой потрясающий человек Нико! Виктория с улыбкой посмотрела на официанта, нерешительно протягивающего меню. Нико отмахнулась от него.

— Не надо, я уже знаю, чего хочу.

Ее слова прозвучали вполне безобидно, но у официанта был такой вид, будто его ударили. Подобно многим мужчинам, сталкивающимся с женщинами, которые не желают соблюдать общепринятые правила, официант, вероятно, решил, что Нико стерва.

Однако она, невосприимчивая к мнению о себе большинства людей, возбужденно наклонилась через стол к Виктории. Нико была необычно взвинченна. Встреча в «Хаккабис» прошла чрезвычайно успешно: Питер Борш в основном игнорировал Майка Харнесса… а потом, на волне своего триумфа, она сделала то, чего и сама от себя не ожидала — позвонила Кирби Этвуду и договорилась о встрече после ленча.

— Я только что совершила ужаснейший поступок, — гордо заявила она, словно совсем не считая его таковым. — Сегодня утром я так разозлилась на Майка Харнесса…

— Уверена, он заслужил это…

— Ну вообще-то это не имеет никакого отношения к работе. — Нико откинулась на стуле и опустила глаза, поправляя салфетку на коленях. — Я осознала, что заперла себя в башне. Я — неприкосновенна и поэтому сделала нечто ужасное…

Виктория засмеялась:

— Милая, ты никогда не делаешь ничего ужасного. Особенно в светском смысле. Ты всегда совершенна.

— Но это не так. Ну или, во всяком случае, я не всегда хочу быть такой. И поэтому я… — Нико умолкла и, оглянувшись, убедилась, что их никто не слышит.

В этот момент женщин заметила Сьюзен Эрроу и, облокотившись на стол, прокаркала, как старая ворона:

— Здравствуйте, девочки.

Нико тут же снова превратилась в профессионала.

— Дорогая, мы можем поговорить о вашем клиенте, Тэннере Коуле? — спросила она.

Тэннер Коул, кинозвезда, должен был украсить обложку ноябрьского номера «Фейерверка». Он настаивал на том, чтобы предварительно одобрить фотографию. Чтобы ублажить его, понадобилось три фотосессии, а потом Коул напугал ассистентку, предложив ей сделать ему минет в туалете.

— Милая, этот человек вырос в хлеву. В буквальном смысле слова. Он совершенно не воспитан, — отозвалась Сьюзен.

— Кто? — насторожилась Карла Эндрюс, прикладывая ладонь к уху. Карла сидела по другую сторону стола и не могла допустить, чтобы что-то прошло мимо нее… Многие предполагали, что в частности и по этой причине она так долго удержалась на своей работе, когда более молодых женщин уже давно выбросили на свалку.

— Тэннер Коул. Кинозвезда, — пренебрежительно уточнила Маффи Уильямс. Несмотря на роман индустрии моды с Голливудом, Маффи упрямо придерживалась старомодного взгляда на актеров, заключавшегося в том, что они — избалованные дети, которым изрядно переплачивают, и относиться к ним следует соответствующим образом.

— Я знаю, что он киноактер. — Карла наградила Маффи надменным взглядом. — Да одна я девять раз брала у него интервью. Я интервьюировала Коула, когда он был почти младенцем.