— Ах так, — сказала я. — Понимаю.

— Надеюсь, вы не думаете, что вчерашние события умышленно подстроены политической партией.

— Не думаю.

— Мы с вашим мужем были противниками в политике — да, это так, — но подобные действия мне отвратительны, как всякому порядочному и законопослушному гражданину.

Читает по бумажке, догадалась я. Делает официальное заявление и пытается придать этому вид непринужденной беседы.

— Можете быть уверены, мистер Альбертсон, что я не считаю вас участником вчерашних беспорядков.

— Я взял на себя смелость… ввиду отсутствия вашего супруга, я попросил полицию поставить дежурную машину на шоссе у вашей усадьбы. Вы не обратили внимания?

— Нет, я все больше смотрела на коровник.

— Что ж, быть может, вам будет спокойней от сознания, что у вас под боком дежурят двое полицейских.

— Я не боюсь, — сказала я. — Я знаю, что делать, и в помощи не нуждаюсь.

— И все же это не помешает…

Он был так настойчив, что я сдалась.

— Хорошо, пусть.

Он мгновенно перешел к делу.

— Этот прискорбный случай не делает чести гражданам нашего штата… хотя речь идет лишь о жалкой горстке людей.

— Возможно.

— Разумеется, эту историю лучше не предавать гласности. Не делать достоянием широкой публики.

— Вы считаете, что это в ваших силах?

— Местные газеты поставили меня в известность, что не намерены печатать никаких сообщений по этому поводу. Что же касается… м-м… что касается лиц, непосредственно замешанных в беспорядках, — их пришлось бы судить за поджог… понимаете?

— Вам угодно, чтобы я предала эту историю забвению?

— Забвению — нет, зачем же. Но есть вещи, которые бывает разумней замять.

— Я и не собираюсь трезвонить об этом во все колокола, — сказала я. — Так что можете не тревожиться. — И вдруг меня осенило. — Скажите, мой муж к вам не обращался? Джон ни о чем не договаривался с вами?

— Ну, знаете, уважаемая миссис Толливер…

Он произнес это с таким преувеличенным негодованием, что я сразу поняла: я угадала. Интересно, на что же теперь делает ставку Джон. Не скажу, чтобы меня это слишком занимало, просто я невольно восхитилась им. Такого не сломишь. По-видимому, он рассчитывает извлечь кое-что из обломков своей карьеры, как Оливер вытаскивает уцелевшее из-под развалин коровника. Джон — истинный политик, по призванию, по выучке, по всему. Быть может, еще и выплывет…

— Впрочем, это не мое дело, — сказала я. — Мы с ним, как вам известно, расстались.

— Вы, конечно, согласитесь на развод?

Очень уж быстро он это сказал, тут что-то кроется… Да, что-то здесь есть… Ведь, в сущности, Джон тут вроде бы и ни при чем — смотря как рассуждать. Вся эта история касается меня, и только меня. А Джон — невинная жертва… Теперь я поняла, на что он рассчитывает. Только клюнет ли на подобную версию избиратель? На это уйдут годы, но Джону терпения не занимать. Он постарается. Несомненно. Правда, на сей раз уже без меня.

— Мистер Альбертсон, если вы с ним случайно встретитесь, передайте ему кое-что от моего имени.

— Дорогая миссис Толливер, я едва ли с ним встречусь.

— Но все-таки, если вдруг встретитесь, скажите ему: мне не надо чужого, но от своего я не отступлюсь.

— Боюсь, мы слишком отклонились от предмета…

— Да, это верно. Я просто думала вслух. — Я взглянула на телефон, словно ему в лицо. — Благодарю вас за сочувствие.

Я бросила трубку, не дожидаясь, пока он скажет: «До свидания».

Через несколько часов мне позвонили из редакции атлантской газеты.

— Коровники горят сплошь да рядом, — сказала я. — Что поделаешь — превратности судьбы.

— Как начался пожар?

— Не знаю. Загорелось, и все.

— Скот пострадал?

— Нет, мы его вывели.

— А люди?

— Разумеется, нет.

— Сегодня ночью в окружную больницу поступили двое — ранены выстрелом из дробовика.

Ага, значит, я не промахнулась, когда наобум выстрелила по машине. Значит, не так уж важно уметь правильно заложить патроны.

Я улыбнулась невидимому собеседнику.

— Сколько я себя помню, в наших краях вечно кто-нибудь да ранен выстрелом из дробовика. Охотой увлекаются.

— Но у вас сломаны изгороди.

— Вот это осведомленность, — сказала я. — Браво. У меня были гости, выпили, нечаянно сломали забор.

— Ну а горящие машины на пастбище?

— Правда? Горели? Я уже несколько дней не выхожу из дому. Кажется, даже в окно ни разу не выглянула.


Мало-помалу все налаживалось. Вернулась прислуга: кто посмелей — в первые же два дня, малодушных пришлось вытребовать самой. Всем, кроме повара, было велено искать новое место. Мне больше ни к чему жить на широкую ногу. И еще я распорядилась все оставить как есть. Только битое стекло сгребли в кучу и убрали. Поваленные ограды лежали на земле, рамы зияли пустотой. У Хаулендов это повелось исстари — оставлять, чтобы помнить.

Все налаживалось. И довольно быстро. Абби и Мэри Ли уехали в Новый Орлеан, в ту самую школу, о которой говорил Джон. Они уехали с радостью; им смертельно надоело жить на отшибе в глуши. Даже пони их больше не занимали. Они хотели уехать, и я тоже хотела, чтобы их здесь не было. Они уже не маленькие, все видят и все запомнят — а это ни к чему. Остались только Джонни и Мардж, эти еще малы, ничего не заметят.

Все налаживалось. Я позвонила папочке Джона и просила его кое-что передать сыну. Немногое. Передать, что с ним свяжется мой адвокат, чтобы уладить раздел имущества, после чего я прошу его съездить в Алабаму и как можно скорей оформить развод. Если он слишком занят, я поеду сама. Это вопрос одних суток.

Я была уверена, что он поедет сам. Гордость заставит.

Потом я наняла адвоката. Эдвард Дилетт, младший брат той самой девушки, которая тайком вышла замуж, а меня из-за этого чуть не выгнали из колледжа. Он пришел мне на память случайно. И чем больше я о нем думала, тем ясней понимала, что лучшего мне не найти. Католик, живет на юге штата, не знает никого в нашем округе и может пренебречь недружелюбным отношением местной публики. Я позвонила ему.

Когда я назвала секретарше свою фамилию, она тотчас сообразила и тихонько ахнула.

— Да, миссис Толливер, — поспешно сказала она. — Да, мэм. Сию секунду.

Еще бы ей не знать, фамилия прогремела на весь штат. Ну а Уильям Хауленд — тем более… Хотя дед и не любил политики, хотя только одно ему было нужно — жить на своей земле, и чтобы его никто не трогал…

Эдвард Дилетт взял трубку, негромкий деловой голос разом вернул меня к действительности.

— Я вас слушаю, миссис Толливер, — сказал он. — Но сначала позвольте выразить вам мое сочувствие.

— Мистер Дилетт. — Теперь меня не волновали вежливые фразы, хотелось одного: как можно короче и проще объяснить ему суть дела. — Мне нужен адвокат. По двум причинам. Во-первых, я развожусь с мужем. Во-вторых, мне предстоит как-то распорядиться имением моего деда, и тут мне потребуется помощь.

— Понимаю, — отозвался он. — Все ясно.

— Я бы просила вас приехать, поговорить.

— С удовольствием, — сказал он. — Буду непременно.

Через два дня он сидел у меня в гостиной, маленький, щуплый, лысоватый — сквозь черные волосы просвечивала на темени розовая кожа.

— Я желаю лишь одного, — сказала я. — Получить назад все, что принадлежит лично мне. Все, до последнего.

— Ну что ж, — он слегка наклонил голову. — Я уверен, что мистер Толливер не станет возражать.

— Бумаги Джон хранил в своей городской конторе. Вот, пожалуй, и все, что мне известно. Боюсь, что пользы от меня вам будет немного.

Мистер Дилетт спокойно сказал:

— Разберемся, не беспокойтесь.

Мы вместе поехали в Мэдисон-Сити, то была первая поездка, нам их предстояло без счета. День был холодный — впервые в этом году по-настоящему холодный день, — и люди сидели по домам, у каминов. Сильный ветер гнал по улицам мусор и клочья травы. На красном кирпичном здании муниципалитета проступили сырые подтеки; шиферная крыша кое-где словно заплесневела, оттаивала на солнце пятнами. Флаг у почты запутался в фалах и отчаянно бился на ветру, где-то у половины флагштока.

Отопление в приемной Джона работало автоматически, здесь было тепло и уютно.

— Хорошо тут, — сказал мистер Дилетт.

— Все дела, связанные с имением, Джон вел отсюда, — сказала я. — Юридической практикой и политическими делами в основном занимался дома.

Мистер Дилетт сказал:

— Это облегчает нам задачу.

— Шифр сейфа я, во всяком случае, знаю.

— Ну, чудесно. Я сразу же приступаю к делу.

И приступил. Он работал до вечера и на другой день, хотя было воскресенье. Вечером я оставила его в конторе и повезла детей покататься. Когда я вернулась, уже спустились ранние зимние сумерки, и он ждал меня.

— Миссис Толливер, — сказал он (и в его голосе звучало неподдельное уважение). — Вам, без сомнения, известно, что ваш дед был чрезвычайно состоятельным человеком.

— Кажется, я видела опись имущества, но плохо помню, что и как.

— Вашему деду, как выразился бы иной борзописец, охочий до громких фраз, принадлежал весь округ — лучшие лесные угодья, половина пастбищных земель, большая часть скота. И даже, оказывается, многие здания в городе. Например, гостиница — она досталась ему лет двадцать назад в наследство от какого-то дяди.

— Хауленды всегда собирали добро, как белки собирают впрок орехи.

— Да, это очевидно. — Он слегка улыбнулся. — Я сам горожанин, часто забываешь, как иной раз захолустным городком может владеть один человек. Меня это всегда поражает… Но что с вами?

— Извините. — Я смотрела на него пустым взглядом. — Просто задумалась.