— Иви, передай мне, пожалуйста, траппу!

Иви с готовностью выхватила из-под носа у Бруни бутылку и протянула ему. Интересно, зачем Генриху пустая бутылка?! Тоже фокус хочет показать?!

Но Генрих только покачал бутылкой, заглянул зачем-то внутрь и поставил ее рядом с собой.

Девки-селедки с дурацкими плюмажами продолжали танцевать, но дальше, похоже, раздеваться не собирались. Это что — по ихнему, стриптиз?!

И тут у Бруни возникла гениальная идея: она им сейчас покажет, что такое настоящий стриптиз! Что она — хуже этих худосочных девок?

Только не хватает какой-нибудь «артистической» детали… А, вот это подойдет! Не долго думая, она стащила с плеч Иви шарф из золотистого шифона, которым та прикрывала свои тощие ключицы, и, помахивая им, двинулась к эстраде. Влезла по боковой лесенке наверх и встала на краю сцены, повернувшись лицом к залу; девицы с плюмажами сгрудились где-то сзади. Растянув над головой шарф, она взмахнула им и торжественно провозгласила:

— Орр-ригинальный номер! Стр-рипти-из!!!

В зале послышался удивленный гул.

И в этот момент ее чувствительно ухватили за коленку. Бруни опустила глаза — ну так и есть, белобрысый!

— Ну-ка, слазь немедленно! — без всяких церемоний заявил он.

— И не подумаю!

— Слазь, говорю! — повторил он угрожающе.

Вместо ответа Бруни пнула его носком туфли. Одновременно одной рукой она помахала над головой шарфом, а другой — попыталась расстегнуть застежку на воротнике-«ошейнике».

Получилось! Верхняя часть платья соскользнула до талии, но Бруни тут же кокетливо прикрыла грудь шарфиком и одной ногой изобразила танцевальное па — вторую мертвой хваткой держал за коленку Филипп.

Ах, так?! Свободным кончиком шарфа она подразнила его как кота: пусть дернет — это тоже в номер впишется! Но вместо этого он схватил ее за руку и рванул к себе — так неожиданно, что она потеряла равновесие и рухнула прямо на него.

От внезапного удара животом обо что-то твердое у Бруни вышибло дух. Лишь через пару секунд она пришла в себя и осознала, что болтается вниз головой на плече у белобрысого и что он с бешеной скоростью тащит ее куда-то.

Держал он ее под колени, руки оставались свободны — ими она и замолотила что есть силы, извиваясь и пытаясь стукнуть обидчика. Но ударить удалось лишь пару раз — он перехватил ее левую руку и сжал.

Сдаваться Бруни не собиралась, оставшейся на свободе рукой она вцепилась когтями ему в зад. Он крякнул и отпустил левую руку, но кара последовала немедленно: у нее аж в голове зазвенело от увесистого шлепка по прикрытым лишь легкими трусиками ягодицам. От неожиданности Бруни взвизгнула.

— Вот так тебя! — рявкнул Филипп, и последовал еще один удар. — Получай! — Еще удар.

Она орала, извивалась, колотила его кулаками — все напрасно. Белобрысый держал ее мертвой хваткой, шлепки продолжали сыпаться, и она чувствовала себя абсолютно беспомощной.

Внезапно удары прекратились, она грохнулась куда-то и в следующий миг поняла, что сидит в машине; руки зажаты — не шевельнуть, а белобрысый, навалившись на нее всем весом и сопя, что-то делает в районе ее живота. Недолго думая, Бруни изо всех сил вцепилась зубами ему в плечо. Вышло противно, полный рот тряпки, да и не помогло — он выпрямился, оставив пиджак висеть у нее в зубах.

— Вот так. Сиди смирно!

Она с трудом отплевалась от пиджака и только теперь поняла, что руки ее просунуты под натуго затянутый ремень безопасности, так что шевелить она может только пальцами.

Белобрысый тем временем обошел машину и сел за руль.

— Сволочь, гад, пусти — сидеть больно! — проинформировала его Бруни.

Сидеть было действительно больно — как в тот раз, когда она, чтобы позлить папочку, загорала нагишом на лужайке перед домом и слегка перележала кверху задом.

— Сама виновата! — огрызнулся Филипп, выезжая со стоянки.

— Пусти-и!!!

Он даже не взглянул на нее.


Дурнота накатила волной. Еще секунду назад Бруни перечисляла все кары, которые ждут белобрысого, стоит ей только освободиться — и вдруг почувствовала, что желудок подступает к горлу. Щеки словно закололо маленькими ледяными иголочками.

— Останови… — с трудом вымолвила она и потянулась к дверце, пытаясь высунуть голову наружу, но он резко дернул ее обратно.

— Сиди смирно!

Сил сдерживаться уже не осталось, она успела лишь нагнуться вперед, насколько позволял ремень.

— …твою мать! — зарычал Филипп. — Ты что?!

Наконец рвота прекратилась, но Бруни сидела, по-прежнему наклонившись вперед. Навалилась дикая слабость, не было сил даже держать глаза открытыми.


Остальное вспоминалось короткими разрозненными отрывками, похожими на кадры из фильма. Вот они стоят в каком-то туалете, вокруг белый кафель с голубыми полосками, и Филипп моет ей лицо ладонью. На ладони заусеница, царапает лицо, и Бруни пытается оттолкнуть ее, но руки не слушаются.

А вот они где-то на заправке, свет режет глаза, и Бруни закрывает их. Потом открывает и это уже не заправка, вокруг темно. Филипп тормошит ее, говорит: «Вставай!», а сверху капает дождик… хорошо, прохладно! Она пытается сказать: «Не надо, оставь!», но он словно не слышит и тянет ее куда-то…

Глава двадцатая

Первое, что Бруни поняла, проснувшись — что они не на вилле: незнакомая тумбочка перед носом… и потолки невысокие…

Огляделась — в окно пробивался свет, а на соседней подушке виднелся знакомый белобрысый затылок. Выходит, ей все-таки удалось затащить его в постель?! Обидно: она ничегошеньки не помнила! И вообще, из того, что происходило вчера вечером, четко помнилось лишь, как они ехали в Ниццу, и она просила его ехать быстрее. А что было дальше?

Ладно, потом выяснить можно! А что плохо помнятся подробности соблазнения белобрысого — так это дело поправимое: что может быть лучше, чем начать день с хорошего секса!

Она потерлась носом об его затылок и погладила ногой по бедру.

— Му-рр…

Виду Филиппа, когда он повернулся, был сонный и не слишком любезный.

— А, очухалась уже…

— Му-рр! — подтвердила Бруни и поцеловала его в плечо.

К ее удивлению, он откатился от нее, а потом и вовсе полез из-под одеяла.

— Ты чего?! — возмущенно спросила она, прежде чем вспомнила, что по утрам его всегда тянет на хамство.

Вместо ответа белобрысый молча прошлепал в ванну.

Бруни села и огляделась, пытаясь обнаружить свою одежду. На тумбочке лежал кулон, внизу, у кровати, стояли босоножки… а платье где?!

Этим вопросом она и встретила вернувшегося Филиппа.

Тут же вспомнила и добавила:

— И вообще — где мы?!

— Мы в мотеле. Километров пятнадцать до Вильфранш. — Он сел на кровать, собираясь надеть носки, но вздрогнул и застыл, когда Бруни подползла к нему и обняла сзади, прижавшись щекой к его уху. — Ты вчера была в таком состоянии, что я решил тебя на виллу не везти.

О каком состоянии шла речь, было ясно: вчера она, похоже, здорово перебрала. Под ложечкой сосало, во рту было противно и кисло, и хотелось побыстрее позавтракать, чтобы отбить этот вкус.

Но даже завтрак мог подождать, потому что Филипп сидел рядом с ней на постели. Не оборачивался, не пытался обнять ее — но и не уходил. И было приятно гладить его мускулистые плечи и прижиматься к нему, такому большому и теплому — признаться, она здорово соскучилась по этому ощущению.

Встал он так внезапно, что Бруни чуть не упала. Потянулся к рубашке, спросил, не оборачиваясь:

— Я за кофе иду. Тебе принести?

Она вздохнула.

— Принеси. И завтрак какой-нибудь.


Когда он ушел, Бруни вылезла из-под одеяла, умылась и причесалась, потом поискала трусики и платье — тщетно. Странно — не нагишом же она сюда приехала, в самом деле?!

Впрочем, может, оно и к лучшему, что одежды нет…

Когда белобрысый вернулся с нагруженным подносом, Бруни встретила его, стоя перед зеркалом в одних босоножках, и томно попросила:

— Филипп, посмотри, что у меня там? Что-то сидеть больно… — помяла и пощупала себя в нужном месте, заставив его невольно взглянуть туда. — И, кстати, где моя одежда? Не могу же я в таком виде на улицу выйти! — Провела ладонями по телу и качнула бедрами: тоже пусть полюбуется, не абы что ему предлагают!

В зеркале она видела, что Филипп замер и смотрит на нее, но стоило ей обернуться, как он мгновенно отвел глаза и начал выставлять на стол содержимое подноса.

— Кушать подано, — усмехнулся, но словно бы не ей, а собственным мыслям, — госпожа баронесса.

Ну что ж… Посмотрим, сколько он продержится! Бруни танцующей походкой подошла к столу, словно ненароком задев белобрысого грудью, и мурлыкнула:

— А что ты мне принес?

— Яичницу, сосиски и пиццу, — взгляд его упорно не опускался ниже ее шеи. — Еще булочки и творожный торт с фруктами. В общем, все, что в буфете было. Ты что из этого будешь?

— Все!

При виде еды в животе у нее забурчало, рот наполнился слюной и показалось, что кто-то мнет ее желудок в кулаке. Теперь, даже если бы Филипп внезапно проявил какие-то сексуальные устремления, ему пришлось бы с ними подождать до конца завтрака.

Она села за стол и, больше не обращая внимания, смотрит он на нее, не смотрит, как именно смотрит — потянула к себе тарелку с яичницей. И была слегка разочарована, когда выяснилось, что вторая яичница предназначена не ей, а самому Филиппу. Он уселся напротив, перевалил на свою тарелку пару сосисок и тоже начал есть.

К тому времени, как Бруни расправилась с тортом и второй чашкой кофе, она была почти сыта. «Почти» могло бы превратиться в «совсем», если бы второй кусок торта тоже достался ей.