Я уставилась на дверь, сосредоточив все внимание на красной надписи «Входа нет».

– Да, – произнесла я без выражения, – пожалуй, мне повезло, что он все еще со мной.

– А ты уверена, что он не знает? – добавила она, сгребая Дженнифер в охапку.

– Это очень странно, – бросила я через плечо, – но он даже ничего не заподозрил.

Возвращаясь на метро в Чизуик, я снова подумала об этом. Я подумала, как странно, что Джос, казалось, совсем не заметил, что последний месяц я была сама не своя. Мое возбуждение от встреч с Питером должно же было как-то проявиться, несмотря на все сказки, которые я выдумывала. Вот почему мне снились паутины, поняла я: потому что я стала экспертом в плетении лжи. Но Джос не только не обратил внимания на мое двусмысленное поведение, он стал даже еще нежнее, чем прежде.

Мне действительно повезло, решила я и тяжело вздохнула, и Лили сказала мне хоть и горькую, но правду. Возвращение к Питеру было иллюзией. Всего лишь иллюзией. Растаявшим миражом. Что же мне теперь делать, думала я, мчась в поезде на запад. Ужас одиночества окатил ледяной волной – одной мне не справиться. А при мысли о том, что надо будет начинать все с нуля еще с одним мужчиной, у меня подкосились ноги. Итак, я решила, что буду уповать на помощь свыше и останусь с Джосом. Тут было нечем гордиться. По правде говоря, я почувствовала отвращение к самой себе. Но что бы вы сделали на моем месте? Джос был здесь, рядом, я по-прежнему была нужна ему, а мне не хотелось остаться одной. И хотя я и презирала себя за это, думаю, все мы время от времени занимаемся такой вот арифметикой.

Когда я вернулась домой, я услышала приветливое послание от Джоса на автоответчике: «Я загляну в воскресенье вечером, милая, – говорил он. – Можем сходить посмотреть фейерверк». Я почувствовала огромное облегчение от того, что мы можем продолжать общаться, как раньше. Второе сообщение было от Роури Читем-Стэбба. Он давно уже не звонил.

– Прошу прощения за долгое молчание, миссис Смит, – учтиво извинился он, когда я ему перезвонила.

– Ничего страшного, – ответила я.

– У меня было много дел.

– Разумеется. Я понимаю, – сказала я.

– Полагаю, вы уже в нетерпении и мечтаете поскорее закончить?

– В общем, не совсем. Хотя… да, конечно же.

– Спасибо, что прислали все бумаги.

– Не за что.

– Но теперь, я думаю, пришло время поднажать. Так что давайте поторопим дело, как вы считаете? В том смысле, что причин откладывать у нас нет, не так ли, миссис Смит?

– Нет, больше нет, – ответила я.

– Предварительное решение суда появится в конце месяца и вступит в силу через шесть недель и один день. Это значит, к январю вы будете уже свободны.

Январь? Месяц, в котором мы поженились.

– Теперь еще один вопрос: вы хотите, чтобы я сам подал документы для окончательного решения суда? Это многое бы упростило, вам не пришлось бы подписывать все эти мерзкие бумаги. Мне взять это на себя, миссис Смит?

– Да, – уныло сказала я, – пожалуйста.

– Хорошо. Итак, вы довольны?

– О, я просто счастлива! – сказала я.


– Монетку для Гая Фокса! – попросили двое мальчуганов в воскресенье утром, когда я шла за газетой.

– Что? – очнулась я.

– Монетку мисс! – повторили они.

Я оглядела их потрепанный наряд и нехотя открыла сумочку.

– Вот, держи, – сказала я, вздыхая, и дала одному из них двадцать пенсов.

– И это все? – спросил он недовольно.

– Да, – сказала я тоном, не терпящим возражений, – это все.

– Обычно нам дают хотя бы фунт, – обиженно протянул его дружок.

– Ну, а я не дам, – отрезала я.

Ну, мисс, пожалуйста, дайте еще.

– Я сказала нет, неблагодарные щенки!

Грэм удивленно поднял голову. Как я уже говорила, он всегда очень чутко улавливает мое настроение. В любом случае, подумала я, они больше напоминают попрошаек. Да, именно так. И я никогда не позволила бы Мэтту заниматься чем-то подобным. И тут, вот уж действительно ужас, мимо прошла беременная женщина. У нее был огромный живот, он поднимал ее платье парусом, и от взгляда на этот живот меня замутило. Чуть позже молодая мамочка задела меня плечом, пробираясь вперед с детской коляской, и меня захлестнула волна прямо-таки физической боли! У меня предродовая депрессия, подумала я с горечью. Меня тошнит по утрам, как и бывает в таких случаях. Потому что при мысли о том, что внутри Энди зреет плод, мой организм начинает вырабатывать яд и желчь. Мизантропик. Вот кто я. Мисс Энн Тропик, мрачно хмыкнула я про себя. Наконец я дошла до киоска, и первым делом увидела – да что же это? – «Журнал для родителей». О боже! И еще «Мать и дитя». Но тут вся моя злость испарилась, и я не веря глазам своим уставилась на свежие газеты.

СЕКСУАЛЬНЫЙ СКАНДАЛ В «УТРЕННИХ НОВОСТЯХ»! – объявила «Санди Экспресс».

ПОЗОР ТЕЛЕВЕДУЩЕЙ УТРЕННЕЙ ПРОГРАММЫ! – вторила «Мейл».

В ПОСТЕЛИ С СОФИ! – заливалась «Санди Миррор».

ТАЙНЫЕ СВЯЗИ ТЕЛЕЗВЕЗДЫ! – завлекали «Ньюс». – Эксклюзивный репортаж! Страницы 2, 3, 4, 5, 6, 7, 9 и 23!

У меня упало сердце. Дрожащими руками я скупила все мыслимые газеты и поспешила домой, где тут же разложила их на кухонном столе и стала просматривать. История была столь оглушительна, что у меня глаза вылезали из орбит, и я чуть не потеряла линзы.

Возможно, для кого-то Софи Уолш – это приветливая, спокойная, собранная телеведущая, которая каждое утро появляется на ваших экранах, – писала «Мейл». – Но двадцатичетырехлетняя выпускница Оксфорда, этакий синий чулок, скрывала под своей невозмутимой внешностью секрет столь грязный, что сейчас он грозит разрушить ее карьеру. Бывшая любовница требует вернуть ей ценности и украшения, подаренные Софи на протяжении двухлетней связи, – говорилось дальше. – Лавиния Дэвенпорт, сорока пяти лет, председатель «Дигиформ», фирмы-производителя телеоборудования, подала иск на десять тысяч фунтов. Их отношения с Уолш оборвались восемь месяцев назад, после того как Уолш стала встречаться с блистательной представительницей по связям с общественностью в мире моды Александрой Джонс, двадцати трех лет Как только все открылось, будущая карьера Уолш на телевидении оказалась под угрозой.

Так вот оно что, поняла я. Значит, Алекс – женщина? А потом я подумала, а почему, собственно, будущее Софи под угрозой? Что с того, что она лесбиянка? Ну что за ублюдки эти издатели желтых газетенок! Я стала читать дальше, и мое сердце ухнуло куда-то в пятки.

Лавиния Дэвенпорт дала интервью воскресной газете. Она упоминает о том, как познакомилась с Уолш, когда та работала стриптизершей в лесбийском ночном клубе «Кэнди Бар» в Сохо. Дэвенпорт признается, что сунула двадцатифунтовую купюру Софи в лифчик…

Я открыла «Ньюс» и там, на второй и третьей страницах, увидела две огромные фотографии Софи. Она выглядела на них немного моложе, и на ней не было ничего, кроме пикантного боа из перьев да пары белых вечерних перчаток. Боже мой, подумала я. Бедная девочка. Это было ужасно. Даррилу это совсем не понравится. И в этот момент я вспомнила, как Софи однажды сказала: «Бульварные газетенки могли бы хорошо повеселиться за мой счет».

Теперь я открыла страницы четыре и пять. Под фотографией заплаканной Лавинии Дэвенпорт было напечатано интервью, в котором та изливала душу, переполненную своим «разочарованием» в Софи.

Я обезумела от горя, когда узнала об измене Софи… Я содержала ее два года… Я обеспечивала эту девчонку, одевала ее с ног до головы… Шанель, Феррагамо… Она использовала меня, а потом бросила, как ненужную вещь… Я считаю, что матери семейств, которые смотрят на нее каждое утро, должны знать всю правду о ее порочном прошлом.

Как это подло, подумала я с отвращением. Как подло! Эта женщина была председателем процветающей фирмы, и в ее поступке не виделось никакого смысла. Причина могла быть только одна – месть. Она решила лишить Софи карьеры во что бы то ни стало. И тут я вспомнила злобные намеки Терри насчет того, что в ночь фейерверков все петарды достанутся Софи. Да, это взрывоопасно, поняла я, отбрасывая газеты. Терри и Татьяна. Конечно! Кто же еще? Я вспомнила злые замечания Терри на совещании. О да, эти двое на славу порылись в чужом белье.

Весь день вокруг взрывались петарды и трещали фейерверки, заставляя вздрагивать и Грэма, и меня. В семь приехал Джос. Я приготовила ужин, и все было вроде бы хорошо. Мы решили, что не пойдем на салют далеко в парк. Вместо этого мы вышли в сад, где стояли и смотрели, как небо рассекает красно-рыжий блицкриг.

ПИ-УУУУУУУУУ! БУММ! – словно бы слышались отголоски Первой Мировой войны.

ТРА-КАТА-КАТА-КАТА-КА-ТАМ! – трещало, как из пулемета. Ракеты взлетали вверх, оставляя за собой яркий след на темном небе. А потом раздавалось: УИИИИИИИИИ! УИИИИИИИИИ! – словно безумный свист падающих снарядов. Теперь по небу неслись, извиваясь, десятки огромных серебряных головастиков. «Они похожи на сперматозоиды», – подумала я и загрустила.

УУУУУУХ! – Падало сердце под звуки фейерверков. А потом: ААААХХХХХ! – и последние петарды устремились вверх, подобно военным ракетам «земля-воздух». Миг они еще горели в темноте, потом побледнели, стали меркнуть, и наконец растворились.

Редкие взрывы доносились со стороны соседних домов еще долго после того, как мы ушли спать. Я лежала и, глядя в потолок, слушала назойливый треск.

– Фейт, с тобой все в порядке? – прошептал Джос. – Уже половина второго.

– Что?

– Кажется, тебе никак не уснуть.

– Разве?

– Тебя что-то беспокоит?

– А, нет-нет-нет, – солгала я. – Это просто фейерверки.

Но в конце концов я, видимо, забылась, потому что сигнал будильника в три тридцать пронзил мой сон роем иголок, равномерно впивающихся в голову. Я в буквальном смысле вытолкала себя из постели.

Приехав на работу без десяти пять, я проглотила две чашки двойного эспрессо и открыла газеты. Софи по-прежнему была на первых полосах.