– Я немного поколдую со шкурами. – Он пнул ногой свой мешок на полу. – Получится лучше, чем это.

Она с трудом выдавила:

– Но здесь спала та женщина, у которой туберкулез…

Он побагровел от гнева, прищурился и сказал:

– Хорошо, можете не спать на кровати. Спите на улице. Напрасно вы боитесь заразы. Гораздо опаснее простудиться под дождем.

– Возможно, но так мне больше нравится.

– Господи! – Он отвернулся и хотел что-то присовокупить, но в этот момент в хибару вошла хозяйка. Сначала она пристально посмотрела на обоих, а потом сказала:

– Он говорил вам, что вас будут кормить обедом?

Мануэль не ответил, поэтому Аннабелле пришлось кивнуть и промычать: «Ну…» Глядя на нее в упор, хозяйка продолжала:

– Печь хорошая, зимой она дает много тепла. Дров хватает. Теперь насчет твоей работы: будешь начинать в четыре утра…

– В четыре?!

– Я же сказала! Ты что, тугоухая? – Помолчав, она продолжила: – Будешь взвешивать молоко и помогать переносить фляги к дороге. Потом будешь мыть ведра для следующей дойки. Завтрак в семь: на него тебе дается полчаса. Потом будешь помогать по дому, там всегда есть что чистить и скрести. Обед в три. Потом приводишь с луга коров и в шесть заканчиваешь. У тебя еще останется время на этот дом. – Она трижды кивнула и сказала Мануэлю: – Тобой займется хозяин, будешь доить и пахать. – Она снова посмотрела на Аннабеллу. – Не забудь, в четыре утра! Лентяйки мне ни к чему.

Когда дверь закрылась, Аннабелла подняла глаза на Мануэля и по старой памяти воскликнула, совсем как ребенок:

– О Мануэль, что же мне делать?

Не глядя на нее, он ответил:

– Я вас предупреждал. А вообще-то, – он помедлил, – у страха глаза велики. Все это можно осилить. Самое трудное – вставать в такую рань. Зато у нас теперь есть крыша над головой. Но вернемся к ночлегу. Что вы выбираете?

Она посмотрела на него и тихо ответила:

– Я предпочитаю спать здесь.

Его белоснежные зубы сверкнули; он прикусил нижнюю губу, а потом крикнул, заставив ее подпрыгнуть от неожиданности:

– Ничего не выйдет! Кровать ваша. Я вынесу постель наружу и хорошенько ее вытряхну. Одумайтесь! Если вам написано на роду умереть от туберкулеза, то куда же деться от судьбы? Хороший отдых гораздо важнее, и я не хочу, чтобы вы визжали всю ночь, шарахаясь от тараканов, мышей, а то и крыс. Так что извольте в кроватку! – Он шагнул к двери, бросив через плечо: – Если мне удастся развести огонь, мы поужинаем.

Она тяжело опустилась на табурет. У нее было такое чувство, что ее схватили за плечи и хорошенько тряхнули. Раньше она не поверила бы, что Мануэль способен разговаривать с ней в таком тоне, вести себя без всякого учета ее вполне объяснимого страха перед страшной болезнью. А тут еще эта ведьма, приказавшая ей вскакивать в четыре часа утра! Сумеет ли она делать все, что было только что перечислено? Придется попробовать, хотя бы для того, чтобы показать Мануэлю, что она не совсем уж безнадежна. В конце концов, она умна и образованна, о чем уже напоминала ему, и благодаря этим своим преимуществам должна, как и он, схватывать любую науку на лету. Слуги обычно бывают бестолковы, потому что им не хватает образования и ума; ничего, она еще покажет ему, на что способна. Надо будет относиться ко всему этому как к эксперименту. Последнюю мысль она сочла весьма удачной.

2

Эксперимент едва не прикончил Аннабеллу. Не проходило и часа, чтобы хозяйка раздраженно не обрушивалась на нее с упреками. Если бы Мануэль не покорил хозяина своими способностями и рвением, она бы уже до завершения первого рабочего дня оказалась вместе со своим узелком на дороге.

Целых пять недель солнце палило, не переставая, не выпало ни капли дождя, и грязь во дворе превратилась в монолит, не считая сточных желобов, которые бежали вдоль коровников, мимо хозяйского дома и дальше в ручей, служивший единственным источником воды при высыхании колодца, что, по словам Мэри Джейн, случалось летом довольно часто, и не обязательно в засуху, как сейчас.

У Мэри Джейн оказалась добрая душа. Если бы не ее помощь украдкой, полное неведение Аннабеллы относительно тонкостей работы в кухне и в коровнике привело бы не только к недовольству хозяйки, но и к ненужным расспросам.

Мэри Джейн привязалась к Аннабелле. Новая служанка была какой-то особенной. Мэри Джейн не могла объяснить этого даже себе, а знала лишь, что никогда в жизни не встречала таких девушек, как Аннабелла.

Аннабелла тоже раньше не сталкивалась с такими, как Мэри Джейн. Она пришла в ужас, узнав, что Мэри Джейн и глухонемой Энди (общавшийся с окружающими при помощи мычания и выразительных взглядов), которыми раньше исчерпывалась прислуга на ферме, поступили сюда из хексэмского работного дома пять лет назад, когда ей было одиннадцать лет, а ему двенадцать. Первые два года оба получали по шесть пенсов в неделю, после чего Энди заработал прибавку: его получка поднялась до шиллинга; Мэри Джейн стала получать шиллинг в неделю, только когда родила.

Ее малышка лежала в плетеной корзинке в углу открытого очага, откуда изымалась только для кормления и когда на очаге готовилась еда. Она был закутана до самого подбородка, личико ее всегда было красным от жары, и она редко плакала. Пеленки ей меняли всего раз в день, и от нее все время пахло.

Сначала Аннабелла решила, что это ребенок миссис Скиллен, но потом Мэри Джейн сказала, что это ее дочь, а отец ребенка – он. Не Энди, как подумала было Аннабелла, а сам мистер Скиллен.

От этого сообщения Аннабеллу чуть не вырвало. С тех пор как ее жизнь превратилась в сплошной кошмар, она сталкивалась с одними пороками. Однако, как ни странно, она никогда не причисляла к этой категории излишества Легренджа и не вспоминала, что именно он впервые познакомил ее с… с тем, чему не было названия.

Было начало шестого тяжелого безоблачного дня. Она давно падала с ног от усталости. В 4 утра она сползла с постели и на протяжении часа с лишним переливала молоко из ведер в бидоны, потом помогала Энди перекатывать бидоны во двор, где Мануэль по трапу заталкивал их на повозку, чтобы отвозить к тому месту, откуда другие забирали их в город.

Сначала Аннабелла боялась Энди, который подолгу глазел на нее, но потом она разобралась, что он совершенно безвреден, и из сострадания подолгу разговаривала с ним, благо он никак не мог прокомментировать ее речи. Зато миссис Скиллен заподозрила неладное, подслушав как-то раз ее разговор с Мэри Джейн, и спросила:

– Где это ты научилась говорить, как леди?

На это Аннабелла поспешно ответила:

– Я воспитывалась в монастыре.

– Ты католичка? – Вопрос был задан с глубокой подозрительностью. Когда бедняжка заверила ее, что она заблуждается, хозяйка заключила: – Смотри мне, иначе ты здесь не задержишься. Мистер Скиллен не переваривает католиков. Все они лгуны и пьяницы!

Часы на камине показывали без семи минут шесть. Однажды она осмелилась бросить работу без четверти шесть, но не успела войти в дверь хибары, как туда ворвалась хозяйка с криком: «Немедленно назад! Не позволю разгильдяйства!»

Оглянувшись, Аннабелла увидела, как Мэри Джейн наклоняется и достает своего ребенка из корзины, чтобы, сев, сунуть ему голую грудь. В первый раз это зрелище вызвало у нее отвращение, но потом она привыкла и теперь могла наблюдать за кормлением без тени смущения. Она тяжело опустилась на скамью, приставленную под прямым углом к печи, и собралась отдохнуть. Но отдых получился длиной всего в минуту. Из двери донеслось:

– Стоит мне отвернуться – и работа встает! У тебя осталось еще целых пять минут, ты успеешь почистить стол с песочком.

Внешне демонстрируя усердие, а внутренне негодуя на мегеру хозяйку, Аннабелла бросилась к ящику с песком. Однако ее прыть поубавилась, когда сзади раздался властный голос, которым Мэри Джейн упрекнула миссис Скиллен:

– Она весь День на ногах! Смотрите, она расскажет своему Мануэлю, как вы с ней обращаетесь, и он уйдет, а хозяину это не понравится – уж очень он ему пригодился. Он говорит, что у него много лет не было работника лучше его. На вашем месте я бы поостереглась, ой, поостереглась!

Аннабелла недоуменно посмотрела на молодую мать, кормившую грудью оголодавшего младенца, потом на худую желчную женщину в дверях. Лицо хозяйки исказилось от ненависти, она стала похожей на зверя, готового совершить прыжок, но придавленного к полу тяжелыми цепями.

– Вчера вечером, – продолжала Мэри Джейн, он сказал мне, что Мануэль меньше чем за месяц соединит вашу дорогу с главной, а потом примется мостить двор. Сами знаете, за последний год у него сменилось на этой дороге четверо, но он лучше поручил бы это дело мне, а не им.

Аннабелла смекнула, что речь только с виду идет о Мануэле и о дороге, на самом же деле Мэри Джейн намекает миссис Скиллен на что-то другое.

Хозяйка втянула голову в плечи и процедила сквозь зубы:

– Тебя ждет сюрприз, моя дорогая, скоро к тебе охладеют, и тогда уповай на Бога. Если я буду жива, то один Бог сможет тебя спасти.

– Спасет, не беспокойтесь. Он всегда меня спасал.

На глазах у Аннабеллы женщина, которую она называла хозяйкой, вылетела из комнаты; она перевела взгляд на Мэри Джейн. Та удовлетворенно улыбнулась и подсказала Аннабелле:

– Ты бы поторопилась. Ему пора ужинать.

– Верно. Спасибо, Мэри Джейн. – Словно повинуясь начальственному слову, она бросилась вон из кухни. В этот момент она любила Мэри Джейн. Она не могла не считать ее порочным созданием и недоумевала, как та выносит мерзкого субъекта – хозяина, но все равно любила ее за то, что та сумела воспротивиться ненавистной хозяйке.

Она влетела в хибару, как на крыльях. Теперь, когда Мэри Джейн закрепилась в роли фаворитки, жизнь обещала стать легче. Пол хибары был покрыт засохшей грязью, посуда так и осталась на столе после завтрака, а она падала с ног от усталости. В последнее время она только о том и думала, что никогда больше не познает такой роскоши, как настоящий отдых.