Чайник, который она поставила на плиту до того, как открыть дверь, засвистел. Татьяна снова выскочила из комнаты. Все у нее какими-то скачками да рывками. Неравномерно и непостоянно. Как были ее отношения с Борисом цикличными, так и остались. Еще хуже сейчас, потому что раньше хотя бы просветление наступало, а с рождением ребенка только непроглядный мрак царил. Все одно да потому — непонимание, взаимные обиды, постоянные придирки. И как ни старалась, по-другому не получалось. То ли терпение ее иссякло, то ли что-то чувства притупились. Наверное, чувства. И сама не знала, любит ли еще мужа... Хотя, что тут думать? Если задаешься таким вопросом, то уже очевидно, что нет.

Все-таки накрыла на стол, пока Борис был в душе.

— Кстати, папа уже спрашивал, где мы будем отмечать Новый Год. Я надеюсь, что с ним. Ты же не против? — Чуть успокоившись подумала, что не стоит пороть горячку. В очередной раз уговорила себя сдержаться. Хотя уже сама себе удивлялась, откуда в ней столько терпения. Лучше бы злости прибавилось. Но кризис после рождения ребенка испытывают все семьи без исключения. Возможно у них с Борей все вот так остро только пока, а потом наладится. Развестись легче всего. Но если говорить честно, Таня уже не раз задумывалась о разводе. И это поначалу страшное слово «развод» уже совсем не пугало.

— Нет, я уже матери сказал, что мы у них будем.

— Как это ты сказал? — слегка опешила Таня, стоя у плиты. — Как ты согласился, даже не посоветовавшись со мной? — возмутилась, глядя на Бориса испепеляющим взглядом. — Мы в прошлом году праздновали с твоими родителями, я справедливо полагала, что на этот раз мы поедем к моему отцу.

Не любила она свою свекровь. Видит бог, пыталась наладить с ней хорошие отношения, но не могла. Внешне, естественно, это никак не проявлялось. С стороны свекрови, кстати, тоже. Однако порой достаточно пары язвительных слов и презрительного взгляда, чтобы вывернуть душу наизнанку. А Галина Александровна это умела.

— Тебе все не так! Тебе всегда все не так!

— Да причем тут все! Просто надо разговаривать, чтобы было «все так». Я уже устала додумывать и угадывать. Я у тебя спросила, почему ты задержался. Ты мне что ответил?

— А как ты спросила, помнишь?

— Да что ты придираешься! Не так спросила, не так посмотрела, не там вздохнула. Ты сам себя слышишь? Я, может, придираюсь где-то излишне, не права бываю. Но зато я умею слушать, мне просто нужно об этом сказать. Да, я замкнулась на дочке, а как по-другому? — ей всего три месяца! Она же совсем маленькая… — и сама не заметила, что стала срываться на крик, но вовремя остановилась и сменила интонацию. Попыталась говорить не обвиняя и без агрессии, спокойно. — Не надо стучать по столу кулаком и спорить, кто главнее. Я неидеальна, но и тебе надо проявить понимание. Тебя не было целый день, ты пришел в девять часов вечера. Ты даже не спросил, не поинтересовался, как у меня дела, как ребенок, как мы провели день. Да что там, ты ни разу не позвонил, может, что-то случилось, мы в больнице… Да, господи!.. Надо всего ничего: выразить свое понимание и сочувствие! Я, что, тебя пеленки заставляю стирать? Приходишь, как будто не к себе домой, не в семью, а в стан врага!.. Вечно злой, слово тебе не скажи.

— Не надо строить из себя мать-героиню. Все рожали, не ты одна. Знала, на что шла. А теперь все должны только вокруг тебя носиться. Я тоже работаю, тоже устаю.

От негодования у Таня перехватило дыхание, и пылкий поток слов иссяк. Это были самые обидные слова, какие он мог сказать. И сказал. Прекрасно знал, что именно на это Таня реагировала как бык на красную тряпку. Выходила из себя моментально.

Но сегодня все было по-другому. Уже не хотелось кричать и скандалить, а хотелось уйти. Взять ребенка и убежать к отцу. Навсегда. Потому что внутри все горело от обиды и унижения. Да, почему-то от унижения. И появилось ощущение, что она полное ничтожество. Что Боре она не нужна. И плевать ему на ее старания, на тяготы и заботы. И на ребенка, по-видимому, плевать тоже.

В каком-то полуобморочном состоянии Таня поднялась из-за стола и вышла. В ванной умылась, почистила зубы. Все без слез, но дрожащими руками. Откуда взяться слезам? Душа, как выжженная земля. Каждый день одно и то же. Ради чего все это терпеть. Решение уже созрело, но придется отложить его до завтра.

В спальне на минуту приоткрыла окно, чтобы проветрить комнату. Вот бы так же, как влетает в щель морозный воздух, освежая, и жизнь свою освежить одним легким движением. Теперь точно не с этим человеком. Не представляла, как после стольких обид и взаимных оскорблений можно начать все с чистого листа.

Прилегла на кровать. Супружеское ложе. Которое использовалось только для сна. Никакого секса и даже банального ласкового «спокойной ночи» с поцелуем. Каждый строго на своей половинке, будто посредине стена.

Заснуть не могла. Не пыталась даже. Думала. Не раздувалась от мыслей, — они текли вяло и апатично, — просто обреченно разбирала свою жизнь на фрагменты.

Почему-то хорошее быстро забывается, а плохое въедается навсегда. Вот и Таня, пожалуй, кроме рождения Насти, мало что хорошего могла припомнить.

В гостиной тихо работал телевизор. Его монотонный гул не раздражал. И сама не знала, почему. Видимо, это и есть предел. Та самая пропасть. Из нее уже ничего не слышно и не видно. Ничего не раздражает и не волнует. Хотя нет… Голос Бориса ее взволновал, чуть не подкинув на кровати. Слов Таня не разобрала, зато различила нотки нежности, которых давно не слышала. Должно быть, Борис разговаривал по телефону. Наверное, думал, что жена уже спит.

Осторожно, чтобы не скрипнул матрас, Таня поднялась и тихо подошла к дверям гостиной. Что скрывать, подкралась.

«…солнышко…»

Не разобрала всех слов, но «солнышко» услышала четко. А постояв еще немного, убедилась в своей правоте.

— Солнышко, я позвоню…

Теперь вошла шумно, не скрываясь. Вошла и встала перед мужем. Он сидел в кресле с телефоном в руке. В комнате царил полумрак, но Таня видела, что глаза его удивленно округлились, и он нервно отбросил трубку.

— Ах, вот как оно на самом деле… — нервно и понимающе рассмеялась Татьяна. — А я то думала…

Впервые в жизни Борису нечего было сказать. Не последовало объяснений и доводов. Даже обвинений — и тех не последовало. Только раздражение, написанное на лице, не сходило.

Хотелось его ударить. Размахнуться и ударить со всей силы, чтобы у самой рука заболела. Но Таня не решилась: боялась, что муж ответит. Это он мог запросто.

Хотя теперь какая разница? Ни пощечина, ни слова не принесут облечения и ничего не решат. Теперь бы только ночь пережить, а завтра она позвонит отцу. Или Денису. Все же лучше Денису. Сначала нужно с ним поговорить, посоветоваться, как отцу сообщить, чтобы принести своей новостью меньше волнений.

Лежа в постели Татьяна молилась только об одном: чтобы Борис не завалился спать рядом с ней. Тогда она точно не заснет, сойдет с ума.

Когда много позже дверь в спальню открылась, Татьяна напряглась, но с облегчением услышала, как муж достал из шкафа второе одеяло и стянул с кровати свою подушку.

Вот и пусть спит на диване. Самое поганое, что завтра выходной…

На следующий день Борис проснулся рано. Ходил туда-сюда по квартире, шуршал какими-то пакетами в прихожей. Таня долго не решалась выходить из комнаты: не хотела встречаться с мужем глазами, вообще не хотела его видеть. Но пришлось. Понимала, что нужно поесть, пока дочка спит, потом может долго не возникнуть такой возможности. Еще полно дел по дому, а о том, чтобы попросить Бориса посидеть с Настей она теперь и не мыслила.

Тихо, почти крадучись, Таня прошла на кухню и поставила чайник на плиту. Борис уже позавтракал, оставив за собой на столе грязную кружку, пятна от кофе и россыпь крошек.

Омерзительно стало. До тошноты омерзительно. Даже подслушанный разговор не вызвал такого отвращения, как эти грязные следы на столе.

Собственная жизнь показалась вот такой же грязной. Только эти пятна не стереть, не смахнуть как крошки со стола.

Таня села на стул, безвольно опустила руки на колени, и, не позволяя себе разреветься, стиснула зубы. Вдруг осознала, что за прошедшую ночь придумала, как сообщить обо всем отцу и Денису, но что сказать мужу так и не решила. Что сказать и как сказать. Лучше бы он ушел сегодня, но, вопреки обыкновению, Борис, как видно, не собирался сдвигаться с дивана. Решительно Таня поднялась с места.

— Давай разводиться, — сказала без предисловий тоном, не допускающим возражений.

— В смысле? — тупо переспросил Борис.

— Что — в смысле? Я сказала — давай разводиться!

Борис обомлел, наверное, за всю их совместную жизнь он не слышал подобного резкого тона. В нескольких словах жена выплеснула на него всю свою злость и досаду.

Хоть так, если ситуацию не изменить. Сейчас после ночи раздумий Тане хотелось какого-то морального удовлетворения. Со скандалом и битьем тарелок. Сколько можно сдерживаться и изображать счастливую жену.

— Если ты хочешь, то давай разведемся. — Борис поднялся с дивана.

— Причем тут «я хочу»?

— А кто? Я тебе развода не предлагаю. Что тебя не устраивает?

— Что меня не устраивает?! — почти закричала Таня, потеряв всякое терпение. Это уже было выше ее сил. Такой непробиваемости она не ожидала. Или тупости. Когда-то ей казалось, что они с Борей понимают друг друга без слов, а теперь она словно о глухую стену бьется. Надоело себе лоб расшибать. С каждым разом становилось все больнее и больнее. — Да ты совсем совесть потерял! Короче, — махнула рукой и брезгливо поморщилась, — мне с тобой даже разговаривать противно. Печать в паспорте уже ничего для меня не значит, ты для меня пустое место! Ты для меня просто не существуешь!

— Это твое решение, — фыркнул Борис. Только сейчас Таня обратила внимание, что одет он был в джинсы и рубашку. Как будто уходить собирался.