— Закрой. Все будет быстро и не больно. Как у хорошего стоматолога. Пожалуйста.

Денис присел на краешек бильярдного стола и сцепил пальцы. Сделал так, как просила Юля.

Что-то мягко щелкнуло. Она взяла его руку.

— Ты с ума сошла, — сказал он, открыв глаза, едва прохладный металл коснулся запястья.

Девочка проворно застегнула замочек на браслете, но его ладонь не выпустила.

— Обещай, что не будешь снимать. Не снимай, пожалуйста. Я хочу, чтобы он всегда был с тобой. Не устраивай из этого событие. Это не катастрофа, это всего лишь подарок. Только подарок и все, — быстро заговорила она, будто используя единственный шанс убедить Дениса принять золотой браслет.

— Это дорогой подарок, ты не должна дарить мне таких вещей. Я не могу это взять.

Точно так же ей сказала мама. Слово в слово. Но у Юли был свой взгляд на подобные вещи. Это не признание, не попытка подкупить его чувства – об этом Юля и не помышляла, – а всего лишь душевный порыв, не требующий ответа и оценки. Пусть не на словах, с помощью такого вот браслета хотелось подарить ему свою нежность и любовь; и хотя бы отдаленно, только в сознании, представлять, как держит его за руку.

Трудно передать, что чувствовала сейчас девушка. То были и радость, и восторг, и жар внутри. Жалко, что сейчас браслет был прохладным, не успев нагреться в ее руках и передать настоящее человеческое тепло. Но все равно приятно осознавать, что в нем осталась ее частичка. Юля насчет этого постаралась.

— Я сама решаю, что правильно, а что нет. Мне так хочется. Если ты вернешь его, я выброшу его в окно. Точно тебе говорю.

— Главное, сама не выбрасывайся, — ляпнул он на свой манер. Через секунду пожалел о своих словах. Сказаны они совсем не к месту.

Почувствовав, что сопротивление ослабло, Юля отпустила его руку и сказала:

— С днем рождения, — спокойно так сказала, мягко. Довольно, как будто у нее праздник, она виновница торжества и ей посвящены все поздравительные оды.

На самом деле девочка безумно боялась, что Денис откажется и не примет ее подарок. А он мог. И никакие уговоры не помогли бы. А теперь от восторга, что все получилось, как задумывалось, готова была грохнуться в обморок, уже и так покачивало как в гамаке. Не помнила, чтобы в последнее время так сильно волновалась.

Что-то рухнуло в груди, оборвалось, оставив после себя жуткую пустоту. Он был смущен как никогда в жизни — ее подарком, светящимся взглядом, теплотой, не вовремя проявленным романтизмом, неприкрытой радостью.

Между ними все стало совсем неправильно. Дико. Чудовищно неправильно. Денис не знал, как теперь ему начать разговор, как сказать ей то, что он хотел сказать. Но если их отношения продолжатся в том же духе, они зайдут очень далеко. Неприемлемо далеко.

За подарок нужно поблагодарить. И сам не понимал, отчего не смог ей отказать и принял его, позволил нацепить на свое запястье эту дорогую побрякушку. Но слова не складывались в разумные предложения. В голове мелькали обрывки мыслей.

Юля тоже подтянулась и присела на край стола, схватившись за него руками. Почему-то ладони никак не могли согреться, пальцы почти онемели от холода. Все от волнения, наверное, от такого напряженного момента.

Денис повернул к ней голову, но не посмотрел в лицо, а остановил взгляд где-то в районе плеча. Или на ключице. Которая выглядывала из широкого выреза белой кофточки.

— Ты не понимаешь, что делаешь, — глухо сорвалось с его губ.

— Я понимаю.

Он привстал и повернулся к ней. Знал, что она понимает. Правда, понимает. Четко осознает, наблюдает за его реакцией и двигается навстречу, ломая между ними барьеры.

Он не успевал их выстраивать, эти барьеры.

Девочка подняла голову и вместо того чтобы произнести заготовленную речь, Денис поправил ее немного растрепанные волосы, которые пышной массой лежали на одном плече. Дотронулся кончиками пальцев и отвел прядь ото лба. Отчаянно хотелось сделать то, что не должен – прижать ее к себе до хруста в костях. По ее глазам видел, что еще минута и Юля сама прильнет к его груди. Чувствовал. Тяга между ними была обоюдной, ощутимой. Живой.

— Это не может так больше продолжаться. Нам нужно поговорить.

Он сказал это таким же тоном – с налетом задумчивости — как еще недавно произнес отец «мы тут с мамой поговорили». Тут же зародилось неприятное предчувствие, сердце неспокойно забилось, и у Юли возникло желание уйти. Лучше сказать, сбежать от этого разговора.

— Продолжаться — что? – спросила она с легким вызовом.

Денис не смог назвать их общение отношениями, но и дозволенные рамки они уже преступили, а Юля, очевидно, почти требовала от него какого-то их определения. Таков был ее немного резковатый тон.

— Если ты питаешь какие-то надежды или тебе показалось, что между нами что-то есть, забудь об этом. Ничего нет и быть не может. Никогда.

Он отчеканил эти слова, не позволяя себе задумываться, ранят ли они Юлю. И как больно ранят.

Он произнес их громко, тщательно проговаривая каждый звук, чтобы до нее точно дошел смысл сказанного, и она не искала никакого двойного дна.

Он сказал их на одном дыхании, чтобы не дай боже не запнуться.

Но, никак не предполагал, что когда щеки ее затвердеют, а выражение лица изменится – в глазах вместо светящейся радости затуманится острое разочарование — ему станет так дерьмово.

Так погано он себя ни разу не чувствовал.

Даже когда его избивали до полусмерти.

Даже, когда он сам избивал кого-то до полусмерти – ему не было так погано.

Будто с размаху ударил младенца.

Юле, конечно, было бы гораздо легче, узнай она, что Денису тоже сейчас плохо. Но ей не нужно этого знать. И если девочка заплачет, он не будет ее успокаивать. Он не должен замечать ее слез. А замечал. Уже видел, что глаза малышки стали стеклянные, блестящие. Но сидела она, замерев, застыв, как статуя. Кажется, как будто и не дышала.

Никогда не представляла, как могла бы себя чувствовать, отвергни он ее, скажи подобные слова. Никогда не думала об этом. Всегда отсылала эти мысли от себя. Гнала прочь. Но, как видно, жестоко ошибалась, рисуя себе все в розовом цвете. Глупая. Надо было представлять. Может, не было бы так больно, как сейчас. И дышалось бы легче, и в ушах не шумело, и в груди не кололо. И реветь бы не хотелось.

Шаурин не мог отпустить ее смятенный взгляд. Будто ждал, что вот-вот из ее красивых глаз польются слезы. Но она не плакала, оторвала ладони от деревянного бортика и приложила к щекам. Бледным, таким же ледяным, как ладони.

Он ждал, что она будет сопротивляться, вспыхнет, станет что-то говорить, убеждать в чем-то. Обвинять. Ну, или просто скажет что-то резкое, но она молчала. Меньше всего он этого ожидал. И больше всего это тяготило — ее смирение и растерянность.

— Кто ты и кто я…

— Не надо, — жестко остановила она. – Я тебя поняла. – Резво соскочив с края стола, Юля схватила куртку. С таким остервенением она натягивала ее на плечи, что кожа скрипела и трещала по швам.

Равнодушие, которое Денис демонстрировал, трещало по швам точно так же.

Лопалось подобно истертой до сивости коже.

— Нам нельзя.

— Не надо! – крикнула она и посмотрела ему в глаза, на секунду замерев. Потом рванула вверх молнию на куртке и взяла свою сумку.

Он поймал Юлю у дверей. Она совсем не была спокойна, как могло ему показаться вначале. В глазах плескалось отчаяние, и Денис на самом деле боялся, что девочка может натворить глупостей.

— Слышишь меня? – встряхнул ее. – Мы должны просто общаться. Как раньше. Как в самом начале. Быть только друзьями. Между нами не может быть никаких близких отношений. Нам нель-зя! Слышишь? – снова тряханул ее за плечи и прижал к двери.

Юлька откинулась на нее. Прилипла затылком, чтобы быть от Дениса как можно дальше.

— Я никогда не буду твоей подружкой, — проговорила она сквозь зубы, в упор глядя ему в лицо. – А ты меня слышишь? Я не буду твоей подружкой! Отпусти меня! – снова крикнула, не заботясь, что кто-то за дверью может услышать ее вопли.

Денис убрал руки, и она вылетела из кабинета, проклиная все на свете и судьбу за то, что не может уйти красиво. Просто шарахнуть дверью и скрыться с его глаз.

Чтобы уйти домой еще нужно пробежаться по всему спортклубу и найти чертова Самарина!

По дороге Юля удивлялась сама себе. Не понимала, почему не плачет. Ощущение, будто слезы замерзли в глазах. Но это хорошо. И так уже Витя смотрел на нее с нескрываемым любопытством. Только спрашивать ничего не решался. Думы Самарина Юлю волновали мало, но вот если мама догадается о ее состоянии…

Каким-то чудом удалось сдержаться, состроить довольную мину и сказать матери, что все хорошо. Наталья была занята чем-то на кухне, потому лишь бросила на дочь быстрый взгляд, а Юлька спряталась за дверцей холодильника в поисках «чего-нибудь вкусненького». Остаток дня пришлось заниматься чем попало, лишь бы не сталкиваться с матерью и не оставаться один на один.

И только лишь с наступлением темноты забравшись в холодную постель, Юля разревелась. Плакала долго и горько, и никак не могла успокоиться. В груди было так больно, словно что-то разорвалось.

***

Чёрт, прям как в Евангелии…

Только вместо слова – разум.

Вначале был разум. Сознание. Вернее, его вялые оторванные от плоти проблески в конце темного туннеля.

Потом начали появляться мысли и возвращаться физические ощущения. И хоть бы как-то потихоньку. Постепенно…

Так нет же! В один момент почувствовались как будто пластилиновое тело, тяжелый затылок, пульсирующий острой болью при малейшем движении, сухость во рту... Слишком много всего за раз.

С восприятием действительности было куда сложнее. Открыв глаза, с огромным облегчением обнаружил, что находится в своей квартире, на своей постели. Что характерно, на расправленном диване и раздетым. Совсем хорошо…