— Доброе утро, Денис, — не оборачиваясь, проговорила и затянулась. Уверенно поправила рыжие волосы.

— Доброе утро, — поприветствовал в ответ и уселся рядом. Вдохнул утреннюю прохладу. Влажный пряный от аромата ночных цветов воздух приятно щекотал ноздри. – Я, кажется, голоса еще не подавал. Спиной видишь? – Разумеется, удивило, что женщина узнала его, не оборачиваясь.

Наталья приподняла уголки губ, намекая на улыбку, и бросила на него слегка снисходительный взгляд:

— Маркелов в такую рань не просыпается. Порошин вываливается из дома, дверью хлопая так, что стекла дребезжат. Остальные все больше толпой, их издалека слышно. Так что один ты и остаешься. И шаг у тебя тяжелый. И дверь ты прикрываешь тихо, аккуратно.

— Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд, — усмехнулся, отпивая глоток крепкого кофе. — Мата-Хари прям. Такая наблюдательность, — беззлобно съязвил.

Не стал шарить по буфету в поисках сахарницы, поэтому кофе в чашке был крепкий и горький, и немного вяжущий. Но с утра его это устраивало. Нехитрое наслаждение. В самый раз, чтобы прогнать остатки сна. К удивлению: заснул сразу, и кошмары не мучили, спал как младенец. И еще бы спал, но режим, черт его…

— Угу. Я люблю за людьми наблюдать. Приходится работать с тем, что есть, потому что развернуться мне особо негде. Успокоился? – равнодушно посмотрела на свои покрытые красным лаком ногти.

Наталья была не так проста, как показалось на первый взгляд. Вот как легко было ошибиться, приняв ее безыскусную манеру одеваться за простоту души и недалекость. Отнюдь. Вместе с тем, он заметил, что волосы у нее всегда тщательно уложены, а кожа чистая и ровная, и ногти всегда ярко накрашены. Это говорило о многом. Да и к тому же… муж и жена – одна сатана. В это он верил. В отношении женщины к Сергею Владимировичу прослеживалось некое раболепие. Своего рода, преклонение. Но это не вызывало отторжения, потому что чувствовалась искренность. Если это имело отношение к любви, то тогда можно смело утверждать: мужа она любит.

— Может быть, — ответил он, понимая, что имелось в виду. Наталью тоже взволновала его схожесть с погибшим младшим братом мужа. – Нервы я, конечно, себе пощекотал, но главное, чтобы бабулю вашу инфаркт не хватил. Если так уж надо, помаячу перед ней. Мне не трудно. Но впредь, хотелось бы заранее знать о подобных сюрпризах. Я, знаешь ли, сюрпризы не люблю.

— Инфаркт, — фыркнула. – Меня саму чуть инфаркт не хватил, когда с Юлькой вас на кухне застала. Они с Гришкой, бывало, так же чаи распивали, а ты как раз на том месте сидел, где и он. Мать никак его отпустить не может…

— Невеселенько все как-то у вас.

— Да что ты! Как раз—таки скучать нам не приходится, — стряхнула пепел.

— Не знал, что ты куришь.

— Иногда. Очень редко могу себе позволить утром с чашкой кофе, когда все спят. Ради удовольствия.

— Правильно, слабости – они обязательно должны быть.

— А у тебя какая слабость, Шаурин?

— У меня, — улыбнулся. – Не скажу…

При всей благожелательности собравшейся честной компании, Денис мечтал избавиться от ее общества и попасть домой. Там все знакомое и родное; не нужно ни под кого подстраиваться; ждать подвоха; никто не нарушит твоего личного пространства.

Что еще раз нашло подтверждение, стоило только зайти к себе в комнату. На кровати так и лежали оставленные им вещи. Нина не убрала их в шкаф, не сложила, не повесила аккуратно на стул. Даже не тронула, хотя в комнату заходила.

Войдя в квартиру, почувствовал запах бытовой химии, каких-то моющих средств. Мачеха провела грандиозную уборку: выстирала шторы, надраила зеркала и окна до блеска. И в его комнате ни соринки не было, но вещи лежали нетронутые. И не потому, что проигнорировала, а знала, что не любил он этого.

Недавние события встряхнули, мир его пошатнулся, но и когда все улеглось, кое-что изменилось. Еще пару дней назад он не обратил бы на все это внимания. Но сегодня резануло. Тогда бы посчитал, что все, как и должно быть: и уборка, и вещи, и стук ножа по разделочной доске, — Нина хлопотала на кухне, — и стакан минеральной воды на столе в комнате сразу после того, как он обмолвился, что хотел пить. Все, как должное. Только вот ему лично Нина ничего не должна. Но, несмотря на это, заботилась о нем, готовила завтраки, беспокоилась, когда он задерживался. Не задавалась вопросом, как он сам к этому относился, и к ней тоже, будучи едва ли не единственной из сердобольных родственников, кто не пытался залезть ему в душу.

Наверное, стоило быть ей за это благодарным.

— Как твой загар? – с улыбкой спросила Нина, когда Денис зашел в кухню.

— Выживу, – вторил ей, отшутившись.

— Совсем ты, хлопец, загулял, — сказал отец, усаживаясь на стол.

— Отдыхать тоже надо. — Нина расставила на столе тарелки с окрошкой, разложила столовые приборы, подала хлеб.

— Только чтобы не в ущерб работе. Странные у тебя выходные посреди недели, — со здоровым скептицизмом отнесся отец к такому объяснению долгого отсутствия сына.

А лгать-то и не пришлось. От него мало что зависело.

— За город ездили, на речку. С начальством. А потому, не спрашивали, как лично я к этому отношусь. Так положено. Но отдохнули хорошо. По мне, надеюсь, заметно.

— Да, хорошо тебя поджарило, — отец прошелся глазами по плечам и голому торсу сына.

— Еще бы! – согласился, но сказано это было с двойным смыслом.

— Тебе Ольга звонила, — сообщила Нина.

— Да? Я перезвоню ей после ужина. Меня, кстати, на другую работу переводят.

— Куда это?

— В спортивный клуб.

— С автосервиса и в спортивный клуб? – засомневался отец.

— У нашего шефа куча разных шарашек под крылом. А ему как раз инструктор в клуб понадобился. Там, как говорится, сила нужна, а не ум. Но это только со следующей недели. Я и сам не знал, как-то случайно все вышло.

— Сейчас эти спортивные клубы на каждом углу и в каждом подвале. Главное, чтобы ничего криминального. — Бдительность Нины не усыпили отрывистые легковесные фразы и спокойный тон.

— Что среди железок может быть криминального?

— Ладно, тебе лучше знать. Сам смотри, — подытожил отец. – Ключи от дома не забудь, если уйдешь сегодня.

— Хорошо.

Денис поел, вымыл за собой тарелку. Бросил короткое: «Спасибо, все вкусно» и чмокнул Нину в щеку. Она смутилась, аккуратно тронула его за плечо и сказала: «На здоровье. Беги».

После телефонного звонка, Денис, как и предположил отец, собрался к Ольге. Уже и сам подумывал нанести визит, но она позвонила первая.

***

— Не можешь ты, Шаурин, как все нормальные мужики расстаться. Тебе вот так надо. В глаза. Как по живому резать. Потерялся бы, на звонки не отвечал, наврал что-нибудь, в конце концов, — с грустной иронией говорила Ольга, глядя в темное окно. Покачала головой: — Нет, не про тебя это. Тебе так не надо.

— Я не могу сказать тебе всего того, что ты хочешь от меня услышать, Оля.

Его ровный мягкий голос ласкал слух, но сегодня каждое сказанное слово отдавалось внутри горечью.

— Не сомневаюсь.

Ментоловая сигарета почти не испускала дым. Ольга и затянулась-то всего пару раз, и уже долгое время просто держала ее в руке. Откровенно говоря, Денис не любил курящих женщин. Какой-то с детства вбитый стереотип, что девочки не должны так делать, работал на всю катушку. Но требовать от Ольги бросить эту дурную привычку не приходило в голову.

Она стояла к нему спиной, накинув на обнаженное тело легкий шелковый халатик, едва прикрывающий ягодицы.

Ни в одной из комнат ее огромной квартиры не горел свет. Глаза уже давно привыкли к темноте, и ночь не была глухой, и непроглядной; лунный свет, беспрепятственно проникающий сквозь не зашторенные окна, серебрил комнату, смягчая углы мебели, высвечивая светлыми неопределенными пятнами белые предметы. Даже кофе был сварен почти в темноте, при свете тусклого бра. Ольга замечательно варила кофе по-турецки. С имбирем. И никогда не пила растворимый. Как только две чашки были наполнены, свет погас, и кухня снова растворилась в темноте. Остался только пикантный восточный аромат, смешанный с запахом женских духов. Ярких, резковатых. Привычных.

Они молчали.

Он – потому что все сказал, а она – потому что обещала.

Не собиралась устраивать ему истерик и провоцировать на какие-то откровения. Никому из них это не нужно. Ему в большей степени. Она бы не прочь. Но они договорились. И вполне ожидаемо, что конец все-таки наступит. И наступил. Все же, не смогла сдержаться, не обладала такими стальными нервами, и нотки разочарования прорвались сквозь якобы непринужденный и уравновешенный тон. Непроизвольно вздрогнула, словно, вспомнив, что в руке сигарета, медленно затянулась.

Она красиво курила. Красиво пила. И сама была красивая и изящная. Какая-то аристократичная, с тонкими ясными чертами лица, яркими голубыми глазами и редким цветом волос. Натуральным пепельным. И волосы у нее длинные, доходящие почти до талии. Сейчас распущенные, прикрывающие всю спину.

Не заботило ее, что курила она на кухне, а окна закрыты. Вьющийся дымок стремился верх, растворяясь где-то под трехметровым потолком. Денис поднялся со стула, подошел к ней, положил ладони на широкий подоконник, заключив девушку в кольцо. Она сразу затушила сигарету и подалась чуть назад, чтобы касаться спиной его груди. Фигура у нее соблазнительная, не испорченная родами и беременностью, хотя последняя имела место быть.

Ольга выросла в интеллигентной семье. Про таких говорят, если не «голубая кровь», то — «белая кость». В восемнадцать лет влюбилась в какого-то стихоплета, от него же и забеременела. Родители заставили сделать аборт, выдали замуж, не побеспокоившись, что жених на двадцать пять лет старше ее, главное, что от позора уберегли. Не без последствий, однако: детей она после аборта иметь не могла. Зато жила сыто и довольно, как сыр в масле каталась. Только вот мужу своему была не нужна. Он свое получил: жену молодую, видную и высокую должность. Теперь мотался по заграницам, иногда и ее с собой брал. Спасибо, что глаза закрывал на ее грешки, да и Ольга в его личную жизнь не лезла. «Осчастливили», что называется, девочку. А не лезли, и вышла бы за своего стихоплета-песенника, он бы песни горлопанил в подземном переходе, а она перед прохожими со шляпкой в руке бегала, монеты собирала, да счастлива бы была. По-настоящему…