— Для кого лучший? — вскричала она, внезапно сбросив оцепенение. — А меня ты спросил? Ты и за меня решил, что так будет лучше?

Он мечтал бы очутиться сейчас в толпе. Среди народа. Может быть, в шумном парке или на текучей набережной, — там, где голос можно приглушить и разговор оборвать. Где можно иногда промолчать, недосказать, потому что нет интимности и уединения, потому что люди вокруг мешают и есть возможность отделаться незначительными фразами. Тогда ее точные вопросы не будут вонзаться в него, как стрелы, и слова такими колкими не будут. И на задуманное точно хватит сил.

— Юля, у мужчин другая планида. Мы иногда вынуждены принимать жесткие решения. И думать за других. Жертвовать своими чувствами. Не могу я всего тебе сказать. И не потому что не хочу, а потому что ситуация зашла так далеко, что просто не знаю, с какой стороны начать тебе ее обрисовывать. Не могу я допустить, чтобы он и дальше играл на моих… эмоциях. Мне это слишком дорого обходится. Я же не уезжаю навсегда, я вернусь, — убежденно сказал он.

Она пристально всматривалась в лицо любимого мужчины, обегала взглядом щеки, губы. Снова замерев, смотрела на него немигающим задумчиво-отстраненным взглядом, словно в уме решала какую-то сложную задачу. Словно ждала, что вот-вот к ней придет ответ.

— А ты система, Шаурин, — наконец тяжело сказала она, — такая же, как мой отец. Только он этого не понимает. А я в этой системе механизм, который работает неправильно, да? Я мешаю тебе функционировать нормально, и ты хочешь от меня избавиться. Оказывается, все просто до безобразия. А сам отъезд – это не смертельно. В этом нет проблемы, можно хоть каждую неделю летать друг к другу. Бывает, люди на два города живут, даже на две страны. Сложно, но живут, встречаются. Проблема в том, что тебе это не нужно, тебе сейчас нужно от меня избавиться. И знаешь, — подытожила она, но ее голос предательски дрогнул и ослаб, — я тебя отпускаю. Совсем. Я на твоих чувствах играть не буду. Потому что я, как никто другой, знаю, что это бесполезно. Уезжай. Ты свободен.

Она посидела некоторое время молча, давая ему возможность возразить, а потом вскочила с дивана. Денис успел перехватить ее за руку, среагировал молниеносно, сжав тонкое запястье.

— Юля!..

— Хочешь сказать, что я неправильно все поняла? Извини, работаю с тем, что есть. Ты ставишь меня перед фактом! — начала вырываться, делая вдох через каждое слово. — Вы не дали мне возможности сделать правильные выводы, вы, чертовы эгоисты! Манипуляторы хреновы!

— Прекрати, — вынужден был встать, чтобы удержать ее. Ожидал, конечно, от нее такой реакции – взрыва, криков. Хуже, если бы она приняла все бесстрастно. — Я не хочу уезжать вот так! Только не так!.. Юля, послушай! — скрутил ей руки, словно нацепил смирительную рубашку, показалось, что сейчас она размахнется и со всей силы влепит ему пощечину. Прочитал это в ее глазах и едва уловимых движениях. — Не ори, мне и так тяжело. Я же сказал: я вернусь.

— Это так ты меня бережешь – свое сердце? — она вдруг сменила тон, заговорила тихо и обреченно, беззащитно оплывая в его руках. Он обнял ее сзади и прижал к груди. Отпустил покрасневшие от его хватки запястья, стиснул ее так крепко, что она не могла вздохнуть. — Так ты меня бережешь? Оставляешь одну, неизвестно – на какое время! Господи, да даже когда из тюрьмы ждут – срок знают! Как ты можешь?.. Я же повзрослела с тобой. Я не умею жить без тебя. Не знаю, как это — жить без тебя. Я же люблю тебя, почему этого мало?

Он и сам давно уже забыл, как это — жить без нее. Что такое — не видеть ее, не слышать, не чувствовать. Не знал, как сможет выдержать. Любое сомнение ломает логику. Его твердое намерение уехать стало не таким твердым. Она его рушила, плавила. Каждым словом своим плавила. Каждым всхлипом и дрожащим голосом рвала ему сердце на части.

— Поехали, — резко развернул ее. — Поехали со мной, — убрал волосы от лица, обхватив его ладонями.

Юля сначала просветлела лицом, в глазах яркой короткой вспышкой мелькнула надежда, но потом их снова заволокло пустотой и во взгляде снова появилась сосредоточенная напряженность. Денис попытался ее обнять, но это не было похоже на объятие, Юлька вцепилась в его футболку, сжала ее в кулаках и застыла телом.

Покачала головой, в глазах стояли слезы:

— В другой раз – хоть на край света. Но ты начал с того, что тебе нужно уехать. Про меня ты не сказал ни слова. Меня в твоих планах нет.

— Поехали… — он даже встряхнул ее.

— Ничего не выйдет, — глухо и с трудом выдавила она, — станет еще хуже. Вы разорвете меня на части, — последнее уже прошептала.

— Я вернусь.

— Когда ты вернешься, я тебя не прощу. Слышишь? Не прощу.

— Может быть позже ты поймешь меня.

— Пойму. Наверняка. Но все равно не прощу. Потому что ты уезжаешь не ради нас, только ради себя. Это все амбиции – твои и отца. Всему виной ваши амбиции. А про меня нет и речи. Ни про мои чувства, ни про мои переживания. Ты свободен, я тебя отпускаю. И ты меня отпусти. Отпусти! — вскрикнула Юля и попыталась вырваться. Начала отталкиваться, упираясь ладонями ему в грудь, развернулась, упрямо подавшись вперед. Денис удерживал ее некоторое время, но потом разжал руки. А Юля словно не ожидая, вылетела из его объятий, едва сумев сохранив равновесие.

Что-то внутри оборвалось, точно хрустнуло, и мышцы сковало странное неприятное оцепенение. Будто в замедленной съемке, словно со стороны, видел, как она вылетает из его рук и тут же разворачивается. Волосы хлестают по лицу… Хотела же уйти, а в глазах все равно неверие. И удивление, что все-таки отпустил.

Юля уже выбежала из гостиной, а он все никак не мог заставить себя сдвинуться с места. Потом пошел за ней. Не рванул, не побежал, — пошел шагом, ибо на резкие движения стал сейчас не способен.

— Ах, да, — спохватилась она стоя у двери уже в куртке. Сдернула сумку с плеча и вжикнула молнией. — Ключи… — достала ключи от его квартиры.

— Прекрати! — рыкнул Денис, очнулся, словно его вывели из-под гипноза. Забрал ключи и, снова забросив их в сумку, ожесточенно рванул бегунок молнии.

Можно уходить, но она стояла. А уходить нужно: запал прошел, огонь угас, тело налилось тошнотворной болью — вот-вот слезы градом. Но никак не решалась ступить за порог его квартиры. Там будет другая жизнь. Там темнота и неизвестность. Там – без него.

***

Сидя в кресле Наталья молча наблюдала за дочерью, задумчиво подперев кулаком подбородок. Юля так и чувствовала на себе ее взгляд, пронзительный и обволакивающий. Как хорошо, что мама не пытается утешать, хотя у нее обязательно найдутся слова поддержки и понимания. Сейчас Юля не хотела ни того, ни другого. Может быть, позже, даже обязательно, но позже, она поговорит с матерью, выскажется, наверное, попросит совета. Но сейчас хотелось перестрадать наедине с собой. Выть волком в одиночестве, в истерике кататься по полу, чтобы без оглядки. А слова будут потом.

Медленно и задумчиво Юля укладывала вещи в чемодан. Не все, конечно, но кое-что. А кое-что оставляла в комнате — все равно когда-нибудь придется оставаться на ночь у родителей. Да и чтобы увезти все на квартиру, не один чемодан придется заполнить.

Дошла очередь до шкатулки с украшениями. Сначала не хотела брать ее. Практически все, что в ней было, подарил Денис. Однако передумала. Незачем заниматься самообманом, избавляясь от его подарков или вещей, с ним связанных. Тогда полжизни надо вычеркнуть, а это невозможно. И из сердца его выкинуть невозможно. Не пыталась даже, не рассчитывала на это. Просто думала — где взять силы, чтобы все это пережить. Откуда их взять. И кольцо с безымянного пальца не сняла. Не смогла. Без него совсем холодно. Порывшись в шкатулке, Юля достала еще несколько вещиц. Сменила серьги, защелкнула на запястье золотой браслет, повесила на шею золотую цепочку с кулоном.

Появился Самарин и завис в проеме, зацепившись плечом за косяк.

— Вить, присядь на диванчик, я почти готова.

Он кивнул и вдруг вытянулся по стойке «смирно». Стало понятно, что это отец пожаловал с ней попрощаться. Самарин исчез, будто растворился в воздухе, и в комнату вошел Монахов.

— Все-таки решила уехать, — констатировал он глухо, увидев упакованные чемоданы.

— Да, ремонт в квартире давно закончен. Что она пустует? Наверное, там уже все грязью заросло и пылью покрылось.

После разговора с Денисом Юля поставила отца в известность, что хочет жить отдельно, — родители давно подарили ей квартиру. На этот раз она не устраивала скандал, не выясняла отношения, не обвиняла отца во всех смертных грехах, — коротко и безразлично сообщила о своем решении, никак его не обосновывая. Не отчитывалась, не объяснялась. Отец, конечно, поинтересовался, в чем причина, — хотя предполагалось, что и сам уверенно знает ответ, — но Юля с чистой совестью проигнорировала его вопрос. Отговаривать дочь от переезда – бесполезное дело: в ее голосе звучала стальная решимость. Но покоробило, что разговаривала она с ним, как с чужим человеком.

— Возьми Зою, пусть поможет.

— Не надо. У меня еще целая неделя до занятий, у себя дома я хочу сама навести порядок. — Надеялась, что это отвлечет ее от мыслей. Как-то поможет справиться с собой. Отодвинет немного безнадежность. — И кстати, этого красавца… — кивнула на дверь, — то есть Самарина, я у тебя забираю. А то я за рулем себя еще неуверенно чувствую. Да и привыкла я к нему.

— Конечно, — только и сказал отец.

Показалось, что вид у него слегка потерянный. Юля улыбнулась, но не для того, чтобы как-то приободрить отца.

— Не расстраивайся, папа, — сказала, подбоченившись. — Я же не на край света уезжаю. Я буду тебе звонить, рассказывать, как у меня дела, а на выходных мы будем устраивать тихие ужины в лучших семейных традициях.

Юлина улыбка — какая-то холодная и чужая — сверкнула ярче, чем бриллианты в ушах, и было в ней насмешки больше, чем тепла и искренности.