Шаурин тягуче вбирал в себя воздух. Медленно. До тех пор, пока легкие не заломило от переизбытка кислорода.

— Сергей Владимирович, никто не говорит про «раком»… Но если вы будете действовать грубо, то это может не понравится Лазареву. А если это не понравится Лазареву, он сменит «смотрящего».

Глаза Монахова недобро блеснули. Неосторожное замечание Шаура его порядочно разозлило. Но злился он только глазами: плотно сжатые губы и напряженные щеки делали его лицо каменным.

— А ты, я смотрю, много знаешь. С Лазарем совсем на короткой ноге.

Губы Дениса сами дернулись в ироничной улыбке.

— Знаю я столько же, сколько и вы. И вижу его настроение. Беспорядки в регионе ему не нравятся. Он очень заботится о своем имидже и не признает блатных понятий. А что до «короткой ноги», так разве это секрет? Даже странно слышать, после того как мне лично пришлось отрабатывать его поощрение удара по «веселовским».

— Долги надо отдавать, ты же сам понимаешь.

— Понимаю. А то я не представлял, во что мне выльется эта инициатива… — как будто невзначай махнул пальцами, сбивая невидимые пылинки с рукава рубашки, — не то серой, не то синей, скорее, сизой, цвета голубиного крыла. Случайный жест, но даже в нем чувствовались обузданная сила и собранность.

— С «веселовскими» ты тогда особо не церемонился.

«Веселовские» просто к слову пришлись. Но Сергей Владимирович мог еще не один случай привести, когда Денис не действовал так лояльно, как предлагал сейчас.

— У меня был личный мотив. Под личный мотив я могу полгорода подчистить. А если его нет, незачем руки марать. Есть масса других методов.

— Завтра пошли людей и сделай, как я сказал, — настаивал на своем Монахов.

Взгляд Шаура стал неподвижным, потяжелел. Монахов сначала не заметил перемены в его настроении, потом переспросил:

— Ты меня понял?

— Я не хочу входить в конфликт с Лазаревым. Он и без того сейчас напряжен. Обстановка и так накаленная. Я могу через Крапивина…

— Ты подчиняешься мне, а не Лазареву! И будешь делать то, что я тебе прикажу!

Шаурина тихо взорвало. Монахов не заметил его тайного раздраженного вздоха.

— Вы ничего не перепутали, Сергей Владимирович? Рабство уже давно отменили. Я с вами не из-за денег. И не из-за «боюсь». А вы меня никак понять не хотите… — казалось, сожалея, сказал Денис. — К слову, Лазарев совсем не против, если я стану с ним работать еще теснее. У него как раз «кадровый дефицит». Он мне уже пару раз предлагал в Москве осесть…

— Не боишься прыгать выше головы?

— А я прыгать не собираюсь. «Голову» можно обойти, — четко проговорил Шаурин и вдруг поднялся, словно его вытолкнули из кресла. Понимая, что конструктивный разговор окончен, стянул со спинки свой пиджак.

— Сергей!.. — попытался прервать брата Монахов-младший. Все это время он наблюдал за двумя мужчинами, то и дело передвигая по поверхности стола золотую зажигалку.

Но Сергей лишь отмахнулся от него и продолжил:

— Если станешь работать с Лазарем «еще теснее», — намеренно выделил последние слова, повторив за Денисом, — имей в виду – это другой уровень. У тебя не должно быть никаких личных связей.

Но Шаур молча натягивал на плечи серый твидовый пиджак с таким видом, будто надеть его и разгладить на нем складки было много важнее, чем внять словам Монахова. Давно зреющее решение вдруг четко оформилось, обрело плотность. Как будто раньше логики не хватало. Или смелости. А сейчас все сложилось, срослось. И каждое слово Монахова уже не удар в спину, а толчок к действию.

— Если хочешь, я могу сам с Юлей поговорить, — Монахов точно за ногу у двери хватал, кусал напоследок. Но снова не получил от Шаура ожидаемой реакции. Неоткуда было взяться той реакции. Слова бились об него не проникая в сознание. Полон был уже.

Юра сверлил брата яростным взглядом, нервно сцепив пальцы.

— Не пожалеешь? — уже практически стоя на пороге спросил Шаур.

— Я тебя предупредил.

— Сергей, ты идиот! — вскричал Юра, как только шаги Шаура затихли в коридоре.

— Юра, не лезь!..

— Я не лез, пока ты держал себя в рамках! — оборвался, чтобы перевести дыхание. — Ты совершил одну очень важную стратегическую ошибку — допустил Шаура к себе слишком близко.

— Это можно быстро исправить. Один мой звонок — и он до аэропорта не доедет.

— Один его звонок — и ты не выйдешь из этого кабинета! И я тоже… Зачем нужно было настраивать его против себя! И брось ты про то, чтобы убрать его. Лазарь тогда тебя точно сменит. А знаешь, как «смотрящих» меняют? – только через кладбище. Какое-то время я понимал тебя, потом перестал. Чего ты добивался?

Монахов вскочил с кресла. Если бы в кабинете были окна, то он уставился бы в одно из них. А так взгляд некуда деть. Что разозлило еще больше. Вот и застыл неловко у края стола. Сунул руки в карманы брюк, чтобы как-то подтянуться.

— Не всегда для достижения поставленных целей достаточно одной только воли и амбиций. Нужна еще хорошая доля агрессии.

Юра рассмеялся с некоторой обреченностью.

— А ты думаешь в нем агрессии было мало? — рассмеялся еще раз, так же невесело, с мрачной иронией. — Да ты в него ее еще столько влил, что как бы все против тебя теперь не обернулось. Против нас.

— Шаур просто вышел из-под контроля.

— А был он – у тебя под контролем?

***

Когда у Юли зазвонил телефон, Денис напрягся до отвращения. Он только-только глубоко втянул в себя воздух, так что под лопатками закололо, чтобы выдохнуть его со словами и начать наконец разговор, который все никак не решался начать. Позавчера, вчера… И чем дольше медлил, тем мягче становилась воля.

Ответив на звонок, Юля вышла из гостиной и вернулась со стаканом апельсинового сока. Только приехала, не стала переодеваться в домашнюю одежду, оставшись в узких джинсах и тонкой махровой кофточке, — надеялась вытащить Дениса прогуляться, пока стоят теплые предосенние дни.

— Чего это у тебя такой бардак? — пристроила стакан на край столика, заваленного документами, и уютно вжалась в угол дивана.

Денис бросил авторучку поверх бумаг и, чуть подавшись вперед, сцепил пальцы в замок, уперев локти в колени. Повернул голову.

— Мне нужно уехать.

Бурной реакции не последовало. Разве что грусть легкой тенью легла на красивое лицо любимой. Оно и понятно: он часто уезжал — чему тут удивляться.

— Куда? — спросила и принялась салфеткой промакивать помаду на губах. Этот вопрос тоже был привычный, сказанный обыденным тоном безо всякого выражения.

— В Москву, — встретил ее взгляд внешним спокойствием.

Однако что-то незнакомое промелькнуло в его серых глазах, заставив Юлю преждевременно занервничать.

— Надолго? — Теперь только распознала это чувство, притаившееся в темных зрачках Дениса. То был страх — страх остаться непонятым. Это напрягло, и чуть-чуть разозлило, словно он поймал ее на нехорошей мысли, а ведь она еще не успела ничего такого подумать. Всего лишь спросила, надолго ли он уезжает.

— Не знаю.

— Как не знаешь? — удивилась. Даже слегка усмехнулась, но усмешка ее быстро слетела с губ. Потому что Денис не улыбался. Не улыбнулся, не скривился недовольно, не отшутился мрачно, так и сидел закаменев и глядя на нее каким-то не своим взглядом. Оттого в желудке зародилось неприятное предчувствие, похожее на застарелую гастритную боль. Осторожно Юля начала отсчитывать время: — Неделя? Месяц?.. — Почему-то стало не хватать воздуха. Может быть, потому что он не остановил ее. — Полгода? Год?.. — последнее добавила для «ровного счета», как самый маловероятный вариант.

— На неопределенное время. — Прозвучало как «навсегда».

Почувствовала, как в одно мгновение холод сковал все тело, как заледенели пальцы от подступающего непонимания. Того самого, которого боялся Денис. И храбрилась бы еще, если б не то самое выражение в его глазах и иной тембр голоса. От которого вдруг захотелось заплакать. Плакать, не разобравшись, не зная толком, в чем суть.

— Я всегда знала, что ты что-то не договариваешь.

Он отвернулся и посмотрел в мелькающий экран телевизора.

— Тот, кто говорит все, что думает, обычно ничего особенного не думает. — Тут Шаурин оживился, потер ладонями лицо, словно умылся без воды, откинулся немного назад, чтобы видеть Юлю. — Я по-другому планировал, но сейчас обстоятельства складываются именно так. Мне нужно уехать.

— А что ты планировал?

Сначала не хотел ничего говорить о конфликте с Монаховым. Потом передумал, потому что не представлял, как сможет через время все объяснить. Это будет еще более неубедительно и расплывчато, чем сейчас.

— Я планировал, что со временем мы с Сергеем Владимировичем придем к согласию, но оказалось наоборот.

— Я не понимаю, Денис, — отчаянно прошептала она. — Не понимаю…

Что он мог ей сказать? — что если не уедет, то вступит с Монаховым в открытое противостояние, и тогда головы полетят? — не мог он ей этого сказать. Никак не мог. Хотя самому уже надоели эти бесконечные недосказанности и недоговоренности. Хотелось свободы во всем — в словах и в действиях. В отношениях с Юлей хотелось полной свободы.

— Мы с ним перестали понимать друг друга.

— Денис! «Перестали понимать…» — говорят про мужа и жену, которые со временем надоели друг другу. Да и тут все просто: понимание исчезает, когда люди перестают любить. А ты говоришь про моего отца! Вы что с ним – никак не можете поделить сферы влияния?

То, что Денис носит документы в портфеле от Версаче, еще не говорит о чистоте его морального облика. Юля прекрасно осознавала, каким чудесным образом он за короткое время смог сосредоточить в своих руках такую власть.

— Можно и так сказать, — мрачно согласился он, ничуть не удивившись ее прямоте. — Не только сферы влияния. Тебя тоже. И никогда не могли… — нелегко давалась такая откровенность. Но позже в этом разговоре не будет никакого смысла, а так есть надежда, что она со временем примет это. Рука ее замерла, застыла, запутавшись в волосах. Губы полуоткрыты – вот-вот с них сорвется какое-то слово. — Юля, я буду приезжать. Нечасто, но буду. Но сейчас это самый лучший вариант.