— Вы же не думаете, Сергей Владимирович, что я буду действовать открыто и от своего имени. Все через подставных лиц. А потом, когда получу завод, я продам его сам себе. Опять же, через подставное юридическое лицо, которое затем растворится в воздухе. Я добросовестный приобретатель, с меня ничего нельзя взыскать. Перетрясу экономический отдел, посажу своего главного бухгалтера, назначу исполнительного директора. А остальным плевать, кто им деньги платит. Какая им разница, на кого работать. Вот, собственно, и все…

Собственно, и все… Тут Денис, позволив себе расслабиться, немного отек в кресле. До этого и сам не осознавал, в каком сидел напряжении, контролируя каждое свое слово и каждый свой жест, потому что не был еще с Монаховым в тех отношениях, когда подобные вопросы решаются просто: да или нет.

Да и «нет» бы Шаурина не устроило.

Честно говоря, в том, что Монах согласится на его план, Денис не сомневался. Знал того достаточно: не упустит он своей выгоды, даже если на лице рисует сомнение. Такие, как Монахов, малым не довольствуются — прибирают к рукам все, что можно.

Что нельзя — нередко тоже прибирают.

Но действовать все равно нужно было аккуратно, поэтому не выложил все начистоту, а ограничился несколькими точными фразами, поделился основными идеями. То, что теперь придется работать с Юрой в одной связке, Шаурина абсолютно устраивало. Другого варианта и быть не могло, раз затрагивались монаховские интересы. Действительно, одна голова хорошо, а две лучше. А уж у Юры голова очень хорошо соображала — не мозг, а калькулятор. Только хватки ему не хватало, самостоятельности. Проще он, чем старший брат. Рядом с ним Денис вообще не напрягался, да и Юра к нему относился очень хорошо.

Как и сказал Монахову, начинать свое мероприятие Шаурин собирался с поставщиков. Нужно было расшатать не только финансовую стабильность компании, но и нервы Веселова. Под Аркашу начал копать тогда, когда по его приказу Маркелова с парнями расстреляли, а заодно и Женьку Боголюбова. До сих пор тяжело было вспоминать. До сих пор грудь стискивало, и в горле ком вставал. Так что, если нельзя Веселова просто убрать, то сделать его жизнь невыносимой, превратив в кромешный ад, можно. С некоторыми усилиями, но можно. Даже до самоубийства его довести — и то можно.

Неопределенный звук разрезал застывший воздух: не то фыркнул, не то шумно выдохнул Сергей Владимирович. Как будто до этого все еще сомневался, а тут решительно отбросил тревожную неуверенность.

— Вот ты, Шаур, воду мутишь… — Монах посмотрел на тлеющую сигарету и поднес ее к губам, словно только сейчас вспомнил, что нужно затянуться. А пока Денис объяснялся, просто держал ту в руке, — видно, так сконцентрировался на разговоре, забыл, что курит.

— Надо же мне чем-то заниматься. Спорткомплекс вы Вуичу отдали, — Шаурин пружинисто поднялся с места. Стало быть, окончен разговор. — Я еще нужен?

Сергей Владимирович задумчиво покачал головой. Потом взглянул коротко на брата и вновь обратился к Денису:

— А если Веселов не согласится, что будешь делать? Если что-то пойдет не так, не по твоему плану?

— Обязательно что-то пойдет не так, — ответил, задержавшись у двери. — Я на это рассчитываю. Потому что с людьми придется работать. Что с Веселовым? Пулю в лоб и в кислоту — пропал без вести.

— Слава богу, есть кому стрелять, да?

— Всегда есть.

Не понимал Монахов, шутит сейчас Шаур или всерьез говорит, оттого ледяная дрожь пробежала по позвоночнику. Невольно пробежала, удивив даже.

— Эх, — усмехнулся мужчина, силой воли сбрасывая неприятное ощущение, — молодой ты, да наглый.

— Есть немного, — без тени усмешки ответил Денис, обратив неторопливый взгляд на часы. — Тогда ушел.

— Давай… — проговорил Монахов и побарабанил по столу кончиками пальцев, глядя на захлопнувшуюся дверь.

Выйдя на улицу, Денис остановился у машины. Августовский вечер дохнул теплом и каким-то насыщенным запахом. Запахом усталого города, готового потерять свой цвет и облачиться в хмурую холодную осень.

Позвонил Юле. Пока обменивались приветствиями, прикурил сигарету. Вдохнул приятную горечь.

— Что делаешь?

— Торт ем. Шоколадный.

— Тоже хочу.

— Шоколадный тортик? Приезжай на чай.

— Нет, тебя хочу. Можно без тортика. И даже без чая.

— Тем более приезжай, — говорила волнующе вкрадчиво. И точно с улыбкой на губах.

— Я не освободился еще. Часа через два только смогу.

— Будет только девять вечера. Приезжай, я тебя жду.

— Хорошо. Скажи маме, что мы в кино пойдем. На ночной сеанс.

— Конечно, ты же днем работаешь, только ночью и можешь, — иронично поддержала его, потом все же полюбопытствовав: — А что, правда, пойдем?

— Что за глупые мысли.

— Действительно, чего это я. Только смотри, я отцу обещала…

— Как говорит один мой хороший друг: «Если до шести утра вернулся — значит дома ночевал». Часа в два привезу тебя обратно.

— Кстати, курить много — вредно.

— Я не курю.

— Врешь. Я по голосу слышу.

— Что я вру?

— Что ты сейчас куришь. У тебя голос меняется.

— Записал и принял к сведению. Тортом не увлекайся, я скоро приеду. Все. Обнял, поцеловал.

ГЛАВА 43

2001 г.

— Может, свалим отсюда?

— Каким образом?

— Обыкновенным. Через дверь.

— Мы не можем просто так взять и уехать.

— Кто тебе такое сказал? Мы можем – все, — взмахнул рукой, жестом отметая высказанное сомнение, и Юля рассмеялась. Смех звонко прокатился по воздуху, и она, опасаясь привлечь к себе излишнее внимание, сдержанно сомкнула губы. Этот, его такой вольный и чуть пренебрежительный взмах, конечно, был только для нее.

— Как эффектно, — приподняла бровь. — Инициатива наказуема, ты же знаешь. Уехать и оставить папу на растерзание? Мама не простит, я сегодня за нее улыбаюсь.

— Твой папа, знаешь… — Денис примолк и взял со стола бокал с вином.

— Что?

— Сам кого хочешь… — посмотрел на донышко перед тем, как отпить, — растерзает.

— Соскучился?

Денис молча кивнул, притаив в глазах смех.

— Я у тебя позавчера была.

— А у нас расписание?

— Боже упаси, — потянулась к шампанскому и сделала маленький глоток, пытаясь сохранять непринужденный вид, однако, продолжая провоцировать Дениса: — Шаурин, ну изобрази проникновенное выражение, скажи, что соскучился, ты же меня хочешь сегодня в постель затащить.

Шаурин сосредоточенно пожевал губами, словно и вправду запустил свою фантазию на полную мощность, готовясь выдать что-нибудь стоящее, что Юлю бы удовлетворило. До этого притихший в углу большого зала оркестр вдруг заиграл медленную музыку, и по залу пошла волна: уже хорошо подвыпившие гости как-то сразу ожили, зашевелился, зашептались.

Денис, будто пользуясь этим всеобщим волнением, пригнулся к Юле и проговорил:

— Соскучился. Читай в голосе тоску, истерику и всю скорбь мировую.

Не было у него в голосе ни того, ни другого. Мировой скорби тоже не было. И говорил он, не стараясь ее как-то обаять. Но его низковатый тон с вынужденной хрипотцой и теплое дыхание, касающееся щеки, действовали лучше любых многообещающих взглядов и пылких заверений. Стараясь скрыть нахлынувшие чувства, Юля снова поднесла бокал к губам, спрятала расплывающуюся по ним улыбку.

Прав был тогда Денис, когда несколько лет назад утверждал, что после их первой совместной ночи все между ними изменится. Почти три года с тех пор прошло, а чувства совсем не притупились, а только сильней разгорелись. Отношения свои они не афишировали, но и не скрывали. А если бы скрывали намеренно, как приходилось делать это раньше, то действительно не получилось бы. Их связь стала почти осязаемой. Ну, Юля это точно ощущала — что-то теплое и обволакивающее, царящее между ними; какое-то сверхчувство на уровне инстинктов, которое позволяло без слов говорить и даже мысли угадывать.

— Хорошо, дорогой, — прильнула к нему поближе и, невзначай задев губами шершавую скулу, сказала вполголоса: — Только чур я сверху.

Денис вобрал в себя воздух и медленно выпустил его сквозь приоткрытые губы. Юлькино «дорогой» звучало очень «киношно», но ему всегда нравилось, как она это говорит. А уж последнее высказанное обещание ему понравилось еще больше.

Довольно скользнув взглядом по мужскому лицу, Юля отметила едва проступивший румянец и то самое хорошо знакомое выражение в серых глазах.

— Мог бы и сказать что-нибудь такое, чтобы «ах», — так же, продолжая изображать непринужденность, отставила бокал и стерла оставленный на небритой щеке едва заметный след своей губной помады.

— Чтобы «ах» я тебе дома сделаю, — легонько щелкнул пальцем по бокалу и перекинул руку на спинку ее стула, — пей шампанское, оно на тебя занятно действует.

Все-таки Денису удавалось лучше владеть собой, у Юльки после его слов дыхание в груди застряло. Образовавшийся жаркий ком даже шампанским невозможно было протолкнуть, только и оставалось что терпеть до конца вечера, как сама говорила. Напросилась. Доигралась.

Чуть поерзала, усаживаясь поудобнее, и со вздохом закинула ногу на ногу. Опираясь спиной, почувствовала расслабленную руку Дениса. Его тепло проникало в нее, ощущалось даже сквозь несколько слоев ткани — пиджака, рубашки, ее платья.

Шаурин сидел в пол-оборота и наблюдал за эмоциями, отражающимися на лице Юли, вернее, отражающимися в ее глазах. Там, в глубине темных зрачков. Потому что лицо она сумела оставить бесстрастным. Почти. Чтобы что-то прочитать на нем нужно очень хорошо знать ее. И сейчас у самого в голове было только одно желание, от которого уже скулы сводило, — поскорее задрать на ней платье.

Если б не помада на ее губах, таких мягких и податливых, впился бы в них и похрен на гостей. Впился до укуса. Укусил бы от жадности, от жажды, от страсти бешеной. Сделал бы это, хотя они не привыкли показывали чувства на людях, так и не научились вести себя свободно при посторонних — в обществе подобно этому, среди так называемой элиты. Как-то по молчаливому согласию. Не обнимались, никогда не держались за руки. Если только там, где их никто не знает. Если только прогуливаясь по каком-нибудь парку или набережной...