— Лучше надень трусы. А то ты меня с толку сбиваешь. Мне, конечно, нравится твой зад… и перед тоже, но так на слезах я точно не сосредоточусь.

Шаурин отпустил ее и разразился таким хохотом, какой она никогда еще от него не слышала.

— Чего ржешь? — шмыгнула носом, насупив брови, хотя и у самой по губам пробежала усмешка. Слезы как-то сами собой высохли, хотя секунду назад настрой поплакать был серьезней некуда.

— Бл*-*-*-ть, — взвыл, прикрыв лицо ладонями. — Юля-я-я-я…

Когда истерика у него кончилась, он отнял руки и обмотался полотенцем.

— Если правда… — спокойнее, почти не заикаясь, деловито сказала она и принялась промокать волосы полотенцем.

Вот теперь стало совершенно безразлично, что Денис, если можно так выразиться, одет, а она стоит перед ним совершенно голая и при этом даже видит в зеркало его отражение — жадный обволакивающий взгляд, которым он на нее смотрит.

Так же, под его взглядом, Юля невозмутимо расчесала волосы.

— Ладно, истеричка, пошли лечиться, — сказал Денис смеясь.

И они пошли. Только сначала Юлька вытащила из шкафа его голубую рубашку, которую натянула на себя, а Денис соблаговолил влезть в джинсы. Но, как оказалось, сделал он это совсем не из-за Юлькиной нежной впечатлительной натуры, а потому что собрался выйти на площадку покурить. Правда передумал. И не покурить, а выходить на площадку. Не решился оставлять Юлю одну. Потому включил вытяжку на всю мощность и закурил на кухне.

Да, после такого срочно требовалось покурить. Сколько времени с Юлькой уже встречался, а все никак не мог привыкнуть к ее манере выражаться. Как скажет что-нибудь иногда — хоть стой, хоть падай.

— Давай, Конфетка, пей, — долил ей в бокал вина.

— Уже не хочется.

— Давай-давай, это лекарство. Алкоголь боль уменьшит. Ну и расслабит. Хотя мне кажется, тебе надо что покрепче… с твоими тараканами.

— У меня нормальные, вполне себе адекватные тараканы.

— Ну-да… — хмыкнул он.

— Как ты это все пережил? — спросила другим тоном, да и о другом уже.

— Успокойся, — обдал холодком. — Перестань думать об этом.

Злость брала — готов был возненавидеть Монахова за то, что тот позволил ей тогда увидеть его в подвале бессильного и сломленного. Никак не получалось вытравить из Юльки эти воспоминания. Истеричка она, говорит… Так и хотелось сказать ей: «Ты еще истеричек не видела. Тех, кто не умеет собой владеть». Для своего возраста Юлька поразительно сильная. Волевая. Другая бы его самого уже давно к чертовой матери послала. Или не послала, а руки опустила и растворилась в пространстве. Он и не заметил бы, только вздохнул с облегчением. А Юльку сломать нельзя. Поранить можно, а сломать… Сомневался. Зарастет все. Или это будет не его Юлька.

Покачала головой в ответ. Как тут успокоиться. Смотрела в его серые глаза, холодные, покрывалась неприятными мурашками, но взгляд не отводила. Долго он молча глядел на нее. Застыл на месте. Думала уже, что так и проигнорирует вопрос.

— Первую неделю не помню, — быстро проговорил, выдыхая дым. — Потом легче. Потом почти как на курорте.

С трудом проглотила вязкий ком в горле. На Денисе не осталось никаких следов — шрамов и прочего, и с виду он был вполне здоров. Вот только иногда бессознательно прикладывал руку к правой стороне грудины. Раньше такого жеста за ним не замечала.

Тяжело выпустила из себя воздух. Взяла бокал и отпила. Приличный глоток сделала. Поморщилась: вино, оказывается, кислое. Пора переводить тему, успокоиться, как сказал Шаурин.

— А ты просто куришь или куришь после секса?

— Даже Танька курит после секса, но я курю просто.

— Танька курит? — с удивлением в голосе.

— Начинает периодически.

— У нее же ребенок.

— Сейчас-то, нет, конечно. Танюха с виду хорошая девочка, а сама мечтает нарядиться в костюм горничной и замутить хорошую ролевуху.

Юлька засмеялась. И все-таки допить вино — неплохая идея.

— А теперь ты мне скажи, что это за реакция такая? Теперь все время плакать собираешься, если я буду тебя трогать?

— Иногда же я не плачу, — с виноватой улыбкой пожала плечами.

— Да, иногда мне прям везет, и ты не впадаешь в истерику.

— Может, потому что это слишком чувствительно для меня?

— Так ты расслабься…

— …и получай удовольствие, — закончила за него.

— Именно, — затушил сигарету. — Придется пробовать бабкин пирог, — поднял Юлю со стула, а усевшись, примостил ее у себя на коленях. — Правда, ты тут уже над начинкой основательно поработала.

— Я тебе оставила, не жалуйся.

— Конечно. Меня нельзя без сладкого оставлять, иначе я разозлюсь.

— Это поэтому я у тебя Конфетка?

— Поэтому ты у меня Конфетка.

— Я согласна.

Но такая радостная улыбка угасла. Настроение изменилось. Бывает так, когда блуждающая в лабиринтах сознания мысль, вдруг неожиданно выплывает на поверхность, поражая своей обыденностью. Жуткой реальностью.

— Мы говорим о всяких глупостях. Я мелю всякую чушь, и ты мне поддакиваешь.

Помолчал. Потом коротко, а оттого еще более жестко:

— И что с того?

— А завтра?.. Ты отвезешь меня домой и что? — У него на коленях стало вдруг неудобно, и совсем не тепло, как минуту назад.

— А завтра ты позвонишь матери, скажешь, что с тобой все в порядке, и я не отвезу тебя домой. И потом мы придумаем, чем заняться.

Не было в его словах какого-то подтекста, двойного смысла с эротическим содержанием, что странно облегчало сказанное. Как-то обнадеживало.

— Но мне все равно надо домой заехать.

— Зачем?

— Затем, что если я буду у тебя оставаться, мне нужно, чтобы здесь были кое-какие мои вещи. Я не могу щеголять в твоих рубашках.

— Что тебе нужно? Халат и комнатные тапочки?

— Если даже и так…

— Картина, корзина, картонка и маленькая собачонка… Вон там в прихожей, в тумбочке в верхнем ящике блокнот и ручка, напиши список.

— Ты меня поражаешь своей практичностью.

— Угу. — Тут его мягкие руки стали убирать волосы с шеи, и слова, которые Юля собиралась сказать, застряли в горле. Эти движения уже стали каким-то ритуалом, означающим, что дальше последуют поцелуи. В шею и не только.

И они последовали, поцелуи. Но сначала Денис развернул ее к себе лицом, чтобы в глаза смотреть и дышать в губы.

Казалось, чего волноваться, знала же, как все будет. Но сердце вниз ухнуло, в пустоту, которая вдруг образовалась внутри.

Раньше никогда не испытывала такого напряжения, потому что всегда знала, чем закончится их чувственное общение — ничем. А сейчас это многообещающее и до конца не познанное смущало. Сковывало немного.

Покраснела. Не только от смущения, конечно. От предвкушающего восторга. От тепла, что зародилось внутри с его соблазняюще легким поцелуем и прикосновениями пальцев, трепетно скользящими по бедрам. Вверх-вниз. Едва-едва касаясь кожи. Наверное, чувствуя ее шероховатость: от мурашек удовольствия.

А потом уже ладонями, горячими, плотно, настойчиво так. Выше по ногам. Выше. Дразняще. К обнаженным ягодицам. И губы Шаурина перестали быть сладко-нежными. Требовательными стали, просящими. Чтобы совсем отдалась, размякла.

Она и размякла, почти забылась. Дышала часто, но не задыхалась. Тонкими руками притянула его плечи, близко-близко к себе, крепко-крепко. Тело заныло, и рубашка такая колючая. Царапает как будто. Душит.

Прижалась к Денису сильнее, двинулась вперед, обхватила бедрами — жесткая ткань джинсов по чувствительному месту. Неожиданно приятно… Сдержала стон, сдавила в горле.

И тут же губы Дениса, горячие, на бьющейся жилке, шелковый язык — влажной дорожкой по шее. И пальцы — по нежной внутренней стороне бедра туда… там, между ног… где все пульсирует, и каждое легкое касание нестерпимо, но желанно до боли.

Но почему-то, как только Денис оторвался от ее губ, свет ослепил вспышкой даже сквозь сомкнутые веки, ощущения разделились, немного рассеялись, а попытка контролировать себя еще больше отрезвляла.

— Если хочешь покричать, покричи, — глухо проговорил на ухо, — давай, родная, отпусти. Делай, как тебе нравится. Если пересохло во рту, попей. Делай то, что тебе хочется. Нам должно быть удобно и хорошо, — шептал бархатно, прижимая ее к себе. Просто прижимая, обхватывая тело крепкими мускулистыми руками.

— Прям, что хочу? — чуть развернулась в его объятиях, он немного их ослабил, позволяя. Потянулась к своему бокалу. А ведь во рту и правда пересохло, проглотила остатки вина. Не для утоления жажды. Скорее, проверить, может ли она действительно сделать то, что хочется.

Капелька вина заблестела на ее губах. Слизнул. Руками вверх по спине, по теплой сухой коже. Потом вверх рубашку…

— Обещаю, плакать не буду, — помогла снять ее с себя через голову. Заметила, как взгляд Дениса отяжелел, а тело чувственно напряглось.

Юлька… его Юлька такая красивая. Сейчас разгоряченная уже ласками, с легким румянцем на щеках. Чуть золотистая у нее кожа. Совсем чуть-чуть, но можно различить на плечах следы лямок от купальника. Идеальной формы грудь, упругая, округлая, как раз для его ладоней. Языком бы по каждой венке. Красивая, его Юлька…

Мучительное желание рвало вены. Снова кровь стремительным потоком вниз, в пах. Но не бросился на нее, естественно. Как хорошо, что хоть немного утолил свой голод. Хотя до того момента, когда сможет насытится, еще очень далеко.

— Как?.. — положил ладонь ей на шею. Обхватил мягко и тепло.

— Как в ванной…

Приоткрыла губы инстинктивно, чтобы вдохнуть глубже, вынести это электризующее прикосновение ладони к чувствительной напряженной коже, к тугому набухшему соску. А получилось, что впустила в рот его язык. Ласки перестали быть нежно-воздушными, потеряли легкость. Тягучие стали, снова наизнанку выворачивающие. И мало… Но отдышаться бы хоть как-то.