— Все что ты хотел услышать, я тебе сказала вчера. Больше мне сказать нечего. А вечером мне некогда. Во второй половине дня у меня две консультации. Потом бассейн — два часа. Потом я поеду к подруге, — чеканила она. — Ты считаешь, что ты прав. Я тоже считаю себя правой. А знаешь, почему? — выдержала паузу. — Потому что я не одна из твоих архаровцев, я даже не Шаурин. Я — твоя дочь. Счастливо оставаться! — Обернулась на пороге. — Мамочка, можно я останусь ночевать у Кати? Завтра же выходной. А то здесь мне дышать тяжело.

Дышать дома и правда становилось все тяжелее. Теперь здесь пахло кровью.

Нескоро из памяти сотрутся воспоминания об этой ночи. Нескоро забудутся собственные слезы, стоны Дениса, полные боли, его кровь на ее руках.

Как только сумела это пережить… Кажется, за несколько часов лет на десять повзрослела.

— Можно. Только позвони мне обязательно.

— Конечно, позвоню. Не переживай. Кстати, мама, пока меня не будет, прикажи мне в дверь замок врезать. Не хочу, чтобы ко мне в комнату входили посторонние.

Монахов бросил на жену раздраженный взгляд.

Она скептически приподняла бровь:

— А на что ты рассчитывал, когда устраивал дома показательную казнь? Этого тебе даже я не прощу. За что боролись, на то и напоролись.

— Что за Катя?

— Катя Маркелова. Что тебе Юля вчера сказала?

— То, что мне нужно было от нее услышать.

— То, что ты хотел или то, что нужно?

— Я же сказал: то, что нужно.

— И что дальше?

— Всему свое время.

***

— Здорово, — Лёня осторожно, а потому немного неуклюже, вошел в плату. Переступил с ноги на ногу, зашуршал пакетом.

— И тебе не хворать, — Денис приподнялся на кровати. Тронул тугую повязку на груди, вздохнул тяжело. — Вуич, у меня еды полный холодильник, заканчивай с этой гуманитарной помощью. Я тут не собираюсь полгода жить. Максимум еще неделю.

Вот бы еще ушибы внутренних органов так же быстро зажили, как лицо. Лицо-то не сильно повредили, через неделю остались только небольшие ссадины. Но Семеныч обещал за две недели поставить Дениса на ноги, а для полного выздоровления, даже с его осложнениями, месяца хватит. Тем более ухаживали за ним с особым пристрастием. Ну, да… С таким же, как и наказывали.

— А как же витамины? — Лёня достал яблоко и кинул Денису. Тот поймал его одной рукой. — Молодец, реакция есть. На поправку идешь, я смотрю, весь на позитиве.

— Еще бы… — мрачно усмехнулся Денис. — Я сейчас настолько уколотый, что мне весь мир в розовом цвете кажется. Но это только пока. Когда я выйду отсюда, буду очень зол. Так что, Лёня, у меня к тебе большая просьба. Ты всех предупреди, чтобы не рыпались. Услышу хоть одно слово в свою сторону, убью сразу.

— Да, как бы… — замялся Вуич, — предупреждать-то и некого, потому что тишина. Все шито-крыто. А ты вообще в отпуске, причем, официальном. Можешь смело месяца полтора тут валяться.

— Ну надо же... Первый отпуск за два года. Чего ж я тогда в больнице, а не в Ницце. Ладно, — задумался на пару секунд, — тогда узнай, кто Монаху слил про меня и Юльку.

— Попробую.

— Лёня! Я не сказал попробуй, я сказал — узнай! Считай, что это приказ. Как хочешь, хоть сыворотку правды всем подряд коли, но узнай — кто. Я и так думаю, что это Карп, но мне нужно знать точно.

— Так точно.

***

— Может, ты уже прекратишь свой бойкот? — Отец зашел в комнату, и Юля пожалела, что не закрылась. Она уже больше месяца с ним не разговаривала и всяческими способами избегала встреч.

Монахов присел на кровать рядом с дочерью и закрыл книгу, в которую она упрямо уставилась взглядом.

— Не понимаю, о чем ты папа, — сказала невыразительным тоном, поднимая глаза.

— Не доводи ситуацию…

— …до чего? Я сдала все экзамены на пятерки, жду выпускной. Сижу дома как самая примерная в мире дочь. Что тебя не устраивает? Извини, но я не живу по твоему расписанию. Или без меня у тебя несварение желудка?

— Своим поведением ты ничего хорошего не добьешься.

— Я ничего и не добиваюсь. Это ты уже всего добился.

— Чем всякий бред читать, лучше бы определилась, куда поступать будешь, узнала про документы и вступительные экзамены. Или я должен за тебя по приемным комиссиям бегать?

— Захочу, буду сутки напролет Кама-Сутру читать, — снова раскрыла книгу.

Отец вышел из комнаты громко хлопнув дверью.

— И моими дверями не хлопай! — крикнула ему вслед. — У себя хлопать будешь… — Дыхание у нее перехватило, потому что в дверях снова появился отец. Долго смотрел на нее рассерженным взглядом, потом вышел. То, что на этот раз он не попытался высадить дверную коробку, не говорило о том, что его недовольство от сложившейся ситуации уменьшилось. Совсем наоборот. Он был уже вне себя. И хоть Юльку это чуть-чуть напугало, но вида она не подала.

— Ладно, — вполголоса проговорил он и достал телефон.

Собирался позвонить ему позднее, но раз дело приняло такой оборот…

После ухода отца Юля закрылась на защелку. Когда много позже в дверь постучали, подумалось, что отец снова пришел донимать ее разговорами. Потому не среагировала, продолжила читать книжку. Но стук повторился. И стучали очень настойчиво.

Со вздохом Юля поднялась с кровати и открыла. Сначала опешила, а потом захотелось запищать от радости. Даже ладошкой рот прикрыла. Но порыв этот прошел быстро, потому что в грудь привычно толкнулась тревога.

— Ты как сюда попал? С ума сошел!

— Нормально встретила, — разочарованно выдохнул Денис и усмехнулся, переступая порог. — Я тут с официальной миротворческой миссией. Ты что творишь? Забастовку, говорят, устроила. Точно дождешься, что отец тебя в Лондон упрет. Не реветь! — увидел по глазам, что Юля сейчас расплачется.

Она и бросилась в слезы. Сдерживаться не пыталась, потому что бесполезно. Все внутри смешалось: радость, страх, чувство вины, невысказанные слова, осевшие на душу непереносимой тяжестью.

— Наверное, не упрет… он как-то так сказал сегодня, я правда не совсем поняла, но кажется не упрет. Прости, я, конечно, не усидела на месте, как ты просил…

— В каком смысле?

— …притащила ему справку от гинеколога.

— Так он знал?..

— Да. И ключи он мне сам от подвала дал… — вздыхая, вытирала слезы. А они все катились и катились по щекам.

Они с Денисом даже не обнялись. Она побоялась к нему притрагиваться, а он так и застыл у двери. Сама не знала, чего, но боялась. Может, потому что не была еще до конца уверена, что с ним все в порядке. Помнила еще, что в прошлый раз, каждое прикосновение доставляло ему боль. А, может, просто забыла, как это — обнимать его…

— Прекращай свои забастовки, не обостряй ситуацию. — Вышел из комнаты.

Юля успела заметить, как скулы у него побелели от злости.

— Ты куда? — крикнула в коридор, но ответ не получила. — Денис!

— Не бушуй. Поговорю с твоим отцом.

Никогда до этого момента не был в ее комнате. Когда шел к Юле, как-то по-другому себе представлял их встречу. Спокойнее, что ли… Думал, побудет с ней, потом поговорит с Сергеем Владимировичем: они так условились. Но загорелся злостью от ее слов. Вспыхнул кожей.

Быстро спустился, постучался и открыл дверь в кабинет к Монахову.

— Проходи. — Ждал его. — Или боишься?

Рискуя разозлить мужчину, Шаурин издал дерзкий смешок. Медленно подошел к столу.

— Я здесь по своей воле. Ты попросил — я пришел. Ладно я, зачем надо было Юльку изводить?

— Не боишься дерзить мне? Или думаешь, что тебе теперь все позволено? Я ведь могу тебя отправить туда, откуда вытащил. Или вообще с лица земли стереть. Мокрого места от тебя не оставлю, — произнес спокойно. Готовился. Сказал именно то, что собирался.

— Замучаешься, — с агрессивным видом Шаурин упер ладони в столешницу. — Я успею из тебя всю кровь выпить. Легко. Подумай, стоит оно того или нет. — О том, что говорил, не жалел. Не боялся. Если не сейчас, то возможно уже никогда. Приходит время, когда нужно играть в открытую. Даже с Монаховым. — В такое болото тебя засажу, откуда не выберешься! Сомневаешься?

В том то и дело, что Монахов не сомневался. Не тот Шаурин человек, чтобы беспочвенно бросаться такими громкими словами. Да и знал много. Даже слишком.

— Злишься? — Тут Сергей Владимирович подался вперед и принял такую же позу, как и Шаурин. В глазах его что-то блеснуло.

— Меня теперь бесполезно останавливать, — Денис и не дернулся. Бровью не повел. Его слова, казалось, тяжело падали. Звенели в воздухе, как бьющееся стекло. — Так что думай, нужен ли я тебе во врагах? Уничтожишь, а тебя-то самого кто потом из дерьма вытаскивать будет?

— Бесполезно останавливать, говоришь? А если пулей в лоб? — Монахов достал из ящика стола пистолет, приставил ствол ко лбу Шаурина, взвел курок.

— Тебе блеф не идет. Сейчас уже незачем. Стрелять меня раньше надо было. И не полтора месяца назад, а два года. В ту ночь, в автосервисе. А сейчас незачем. Ты без меня уже не можешь. Я тебе нужен.

— Злишься, — Монах вдруг как будто удовлетворенно улыбнулся, убрал пистолет и похлопал Дениса по щеке. Почти ласково. — Молоде-е-ец! Сядь! — уселся за стол сам, достал бутылку коньяка и два бокала. Налил.

Денис опустился в кресло напротив, но к своему коньяку пока не притронулся. Резкого тона не сменил тоже.

— Я мог давно уже продать тебя кому-нибудь, да только я не проститутка политическая. Умею быть благодарным.

— Сколько вы встречались? — в голосе Монахова почувствовалось напряжение, и Шаурину это очень понравилось.

— Вопрос принципиальный?

— Сколько?

— Полтора года.

Монах чуть не подавился коньяком. Шаур, нагло усмехаясь, приподнял бровь, с удовлетворением отметив, что бокал мужчина поднес к губам нетвердой рукой.

— Как я должен теперь к тебе относиться?