– Прошу тебя, просто не упоминай о… нем. Говори, что не помнишь или не знаешь, чем я занималась. Если у леди Сидлоу возникнут какие-то подозрения, я окажусь в куда более неприятной ситуации, чем ты.

– Вас-то она не уволит, – пробормотала Надин.

– Я ей не позволю. И если придется, признаюсь, что во всем виновата я одна, – пообещала Джорджиана. – Но ты очень мне поможешь, если будешь просто молчать.

Складки на лбу служанки немного разгладились.

– Спасибо, миледи. Я не хочу, чтобы мена отослали обратно в Йоркшир.

Джорджиана передернулась: она готова была лгать и воровать, лишь бы не возвращаться в дом брата, – но если в порыве гнева леди Сидлоу решит оставить свой пост, ей придет конец.

– Я тоже.

Леди Сидлоу на Кавендиш-сквер встретила подопечную в дурном расположении духа и, едва лакей внес в дом багаж, а Надин поспешила готовить горячую ванну для своей госпожи, принялась браниться:

– О чем ты только думала, разъезжая по улицам Лондона в одиночку? Я ведь думала, что ты проведешь в Дербишире по меньшей мере еще пару недель!

– Я решила вернуться пораньше, – беспечно сказала Джорджиана, снимая шляпку. – Можно подумать, вы не хотите меня видеть.

Леди Сидлоу всегда находила какой-нибудь изъян в поступках или словах Джорджианы, считала ее слишком необузданной и неугомонной. Так было всегда, но после того как несколько месяцев назад девушка сбежала к подруге, над репутацией компаньонки сгустились тучи и она стала более подозрительной и нетерпимой к любому проявлению импульсивности или своенравия, и Джорджиана считала замужество одним из способов навсегда избавиться от наставницы.

Получив приглашение Китти погостить в Дербишире, она с радостью на него откликнулась, поскольку к замужней даме можно ехать без сопровождения.

– Перед тем как ты выйдешь замуж, Джорджиана, следует поучиться скромности и покладистости. Сомневаюсь, что лорд Стерлинг найдет привлекательной твою резкость и дерзость.

Зря леди Сидлоу сказала это. Остановившись на пороге гостиной, Джорджиана развернулась и заявила:

– Леди Сидлоу, я начинаю думать, что скромность и покладистость означает в ваших устах молчание и смирение. Если это так, знайте: этого не будет никогда!

Ноздри пожилой дамы затрепетали. Она обладала довольно выдающимся носом и наверняка знала, сколь драматично сейчас выглядит выражение ее лица.

– А лорд Стерлинг это одобрит?

Опять Стерлинг. Желание наставницы изменить ее в угоду предпочтениям Стерлинга, а также снедавшее Джорджиану чувство вины, окончательно вывели ее из себя.

– Его это не слишком удивит, – с вызовом произнесла она, и рот леди Сидлоу приоткрылся от изумления. – Стерлинг знает меня с самого детства, я всегда была такой и до сих пор мое поведение не казалось ему шокирующим.

Леди Сидлоу неодобрительно зацокала языком.

– Те черты, что мужчины находят очаровательными у девушек, кажутся им совершенно неприемлемыми для жен. Лорд Уэйкфилд дал мне указания подготовить тебя к замужеству. И я была бы недобросовестной наставницей, если бы не посоветовала тебе умерить свой пыл, дабы не доставить неприятностей супругу.

«Если ему что-то не нравится, пусть найдет себе другую невесту». Эти слова вертелись у Джорджианы на языке, и она едва не произнесла их вслух. И это охладило ее гнев сильнее, чем слова леди Сидлоу.

– Если вы больше не желаете утруждать себя советами, я напишу брату и попрошу подыскать мне другую наставницу, – произнесла Джорджиана.

Это был жестокий удар. Джорджиана исподволь напомнила леди Сидлоу, что она, вдовствующая графиня, которой ее мот супруг не оставил почти ничего, всего лишь платная компаньонка. К тому же услуги леди Сидлоу оплачивались столь щедро, что она ни за что не согласилась бы оставить свой пост добровольно. Джорджиана знала, что ее брат оплачивал не только дом с целым штатом слуг в модном районе на Кавендиш-сквер, но и личный экипаж и многочисленные счета наставницы, обожавшей посещать салоны модистки и скорняка. Как-то раз Джорджиана подслушала ее разговор с подругой. Леди Сидлоу утверждала, что ни за какие деньги не согласилась бы занять этот пост, если бы не мольбы Уэйкфилда освободить его от присутствия сестры. На самом же деле леди Сидлоу долго обхаживала Алистера, используя свою дружбу с покойной матерью Джорджианы, чтобы заполучить этот пост. Толкнуло ее на такой шаг нежелание унижаться перед племянником своего покойного мужа, вымаливая себе денежное содержание.

Джорджиана знала это на протяжении многих лет, но отчасти сочувствовала своей наставнице и никогда не использовала эту осведомленность, чтобы ее уязвить. Но и леди Сидлоу никогда не била так прицельно по ее больному месту, и Джорджиана чувствовала, что ее терпение вот-вот лопнет.

Леди Сидлоу шумно втянула носом воздух.

– В этом нет необходимости. Я всего лишь пытаюсь помочь, но, вижу, мои советы вам не нужны. Прошу прощения.

С этими словами она удалилась из гостиной, оставив подопечную совершенно опустошенной.

Джорджиана не слишком любила леди Сидлоу, но и ненависти к ней не испытывала. Она не должна была говорить в таком тоне, и сразу же ощутила угрызения совести. Нахмурившись, она стащила перчатки, взяла в руки шляпку и тяжело поднялась на второй этаж.


Дорога до Салмсбери-Эбби была не такой уж долгой, но Роберту показалось, что они проехали тысячу миль, и все из-за того, что напротив него в экипаже расположился Томас. Роберт невероятно устал от его настороженного взгляда: брат словно опасался, что он вот-вот взорвется, вскочит и выпрыгнет наружу.

Когда поутру они сошли вниз, Джорджиана уже уехала. Хозяин гостиницы сказал, что она поднялась очень рано, чтобы поскорее отправиться в дорогу.

– Такая веселая и любезная, – сообщил он Роберту. – Очень сожалела, что нашим парням пришлось вставать в такую рань, чтобы ее сопровождать. Те и правда зевали, запрягая лошадей. Мисс даже попросила для них дополнительную порцию еды.

Роберт ничуть этому не удивился, представив ее лучезарную улыбку, которая вызывала у окружающих желание ей услужить. Джорджиана отправилась в путь на целый час раньше, потому что хотела уехать до того, как он проснется, чтобы не испытывать неловкость после вчерашнего поцелуя.

Роберт после их встречи добрую половину ночи провел без сна. Наверное, ему не стоило целовать Джорджиану: ведь он знал, что она помолвлена со Стерлингом и очень ему предана, – но потом он подумал, как бы себя чувствовал, если бы не рискнул. Если они никогда больше не увидятся или он встретит ее, но уже как леди Стерлинг, его будет греть мысль, что хотя бы попытался.

Они достигли Салмсбери-Эбби, когда уже перевалило за полдень и солнечный свет приобрел теплый золотистый оттенок.

– Нас ждут. Вчера я отправил матери письмо, – сказал Томас, просидев остаток пути в молчании.

Прильнув к окну, Роб наблюдал, как экипаж спускается по отлогому склону в сторону дома. Здесь они детьми бегали по полям и лесам. Скоро показался и сам потемневший от времени дом из серого камня, похожий на средневековый замок, и Роберт вздохнул. Память сохранила воспоминания о нем, но вместе с тем появилось какое-то странное чувство отчужденности.

Наверное, все было бы иначе, перестань он вспоминать, как просил Джорджиану поехать с ним, и думать о том, что на месте Томаса могла бы сейчас сидеть и держать его за руку она, с интересом взирая на окрестности своими зелеными глазами. Роберт наверняка заполнил бы пробелы в своей все еще нетвердой памяти, отвечая на ее вопросы.

Экипаж остановился у бокового входа, которым обычно пользовались члены семьи. Томас спрыгнул на землю и замер в ожидании, однако Роберт намеренно проигнорировал его навязчивую попытку помочь и осторожно спустился сам, опираясь на трость. Когда слуги поспешили забрать у путников багаж, из-за угла дома показалась дама с большой корзиной в руке, но при виде молодых людей замерла как вкопанная. Корзина выпала из ее рук, и лежавшие в ней цветы рассыпались по земле. Томас приветственно поднял руку и сделал было шаг назад, но Роберт неожиданно попросил:

– Не уходи.

Дама тем временем, неприлично высоко подняв юбки, бросилась к ним навстречу, ее широкополая шляпа слетела с головы, но она не обратила на это никакого внимания. Светлые волосы развевались на ветру и блестели на солнце, и голову Роберта наводнили новые воспоминания.

Дама остановилась в шаге от Роберта, едва не налетев на него, и раскинула руки в стороны. В ее полных беспокойства глазах стояли слезы.

– Уэст, родной… – проговорила она срывающимся голосом. – Ну как ты, мальчик мой?

– Уже лучше, – ответил Роберт. – Как ты, мама?

Губы герцогини дрогнули, и она заключила сына в объятия. Роберт зарылся лицом в ее волосы, вдыхая такой знакомый аромат сирени. Его мать всегда пахла сиренью. Ребенком он помогал ей срезать кисти с кустов, чтобы пропитать их ароматом мыло и помаду. Он вспомнил, как они с матерью гуляли по саду, она держала его за руку, а когда опускались на скамью, он клал голову ей на колени.

– Наконец-то ты дома. – Герцогиня разжала объятия и смахнула слезы кончиком косынки.

Томас молча протянул ей носовой платок, и она взяла его, тихонько засмеявшись.

– Я умирала от страха… потом надеялась… а от тебя не было ни весточки. И ты, Томас… ты нашел его. Мой чудесный мальчик!

Герцогиня бросилась обнимать другого сына, и тот благосклонно позволил ей это и даже вытерпел поцелуй в щеку, глядя удивленно поверх плеча матери на брата. Роберт же не мог произнести ни слова: грудь болезненно сдавило, когда воспоминания потоком хлынули в его раненую голову.

Герцогиня промокнула глаза платочком.

– Вы уже видели отца?

– Мы только что вышли из экипажа, – сказал Томас. – Он в доме?

– Да, где-то там. Агнес! – позвала герцогиня. – Немедленно позови сюда его светлость!

Служанка присела в реверансе и убежала.

– Что случилось? – Герцогиня снова развернулась к Роберту, и на лице ее отразилось беспокойство. – Том сообщил лишь, что нашел тебя в добром здравии.