— Подождите… — срывается хриплое. — Не уходи. Не бросай меня.

— Тссс, — шепот в самое ухо заставляет застыть на месте. — Я держу. Я не брошу.

И вдруг вижу, как чьи-то пальцы переплетаются с моими. Я смотрю на эти пальцы, затянутые перчаткой, и вцепляюсь в них с такой силой, что кожа трещит под ногтями. Держусь, страшась отпустить. Потому что знаю – разожму и упаду, исчезну в этой гулкой пустоте, смеющейся сотней голосов.

— Только не отпускай… — шепчу, как заведенная, не выпуская руки. — Только не отпускай…пожалуйста…

— Не отпущу, — эхом в голове.

Я открываю глаза и несколько секунд тупо смотрю в светлый потолок. Бред. Всего лишь бред. Какой же дрянью накачал меня Удав? В висках стучат сотни молоточков, губы пересохли и все тело ломит, словно в лихорадке. А по потолку бегают черные тени, а где-то совсем рядом шумит дождь. Барабанит по стеклу, подыгрывая отчаянному соло ветра.

Поворачиваю голову и натыкаюсь взглядом на мужскую спину в шелке синей рубашке. Чуть сутулая фигура, сцепленные за спиной пальцы с золотой печаткой.

— Папа… — и каждый звук по горлу, как наждачной бумагой дерет, счесывая до крови.

Отец оборачивается и в его усталом взгляде вспыхивает злость, которая тут же тухнет под натиском рвущего в клочья разочарования.

— Папа… — повторяю, чувствуя себя загнанным в капкан зайцем: двинешься – хребет переломает.

Отец качает головой, старательно избегая моего взгляда. И боль разламывает грудную клетку, пересчитывает ребра, с громким хрустом ломая каждый. Этот противный звук забивается в уши, резонирует в затылке, мешает думать. Отворачиваюсь, пальцами вцепляясь в матрац под собой, комкаю простыню, а взгляд ловит капли лекарства, стекающие по тонкой трубке капельницы. Рядом нет никого и ни единой кровати, кроме моей, хотя я уверена – лежу в больнице. Но вот как сюда попала, и как отец узнал, где я – ума не приложу. А спросить нет сил. Только пересчитывать падающие в системе капли.

— Я просил присмотреть за братом, а не ловить кайф самой, — цедит отец, разрывая тишину. — А ты…

А ты стала наркошей, вот что читается в его презрительном взгляде и так не срывается с его языка.

Ухмылка кривит губы.

— Печешься за свою репутацию? — хриплю, с каким-то извращенным удовольствием наблюдая, как ходят желваки от злости и как его глаза щурятся от едва сдерживаемой ярости. Будь мы сейчас в другом месте – он бы не сдерживался. А так…репутация обязывает быть любящим папочкой с идеальными детьми. Вот только мы ничерта не идеальные. И это его бесит. — Раньше надо было, папочка. Когда трахал мою шлюхастую мамочку. Или когда купил меня за ящик водки.

Он дергается, как от удара. Сжимает кулаки и вдруг…улыбается широко, как будто только что выиграл в лотерею. Холод ползет по коже противными мурашками и липким потом. И каждая мышца в ослабленном теле каменеет, предчувствуя беду.

— Глупая, наивная девочка, — в его неожиданно смягчившемся голосе – обещание всех мук ада. А в пружинистом шаге – обманчивая легкость.

Лишь однажды я видела его таким, когда он едва не свернул шею моей матери. Остановился, напоровшись на меня, чумазую, с гордо вскинутой головой и ножом в руке. Хотя сейчас мне кажется, что остановила его вовсе не я, а нежелание мараться о такую шваль, как его бывшая любовница.

И вот сейчас  он снова похож на того сорванного с цепи зверя из старой коммуналки и на безжалостного убийцу, о котором слагают легенды в темных уголках нашего города, перешептывая их из уст в уста, предостерегая. Но люди…они такие люди…и вот мой отец уже метит в мэрское кресло, хотя и без него владеет целым городом.

А я вжимаюсь в больничную койку, из последних сил загоняя свой страх куда подальше, когда он приседает рядом и прижимает мою ладонь к своим губам.

И не отвожу взгляд, когда отцовский пригвождает к кровати. В глотке застревает колючий комок. Такой же бултыхается где-то в желудке, но я стискиваю зубы и до крови кусаю себя за щеку изнутри, отрезвляя. Заменяя противный страх острой злостью. А отец суживает глаза, с усмешкой наблюдая за моими эмоциями, и хочется верить, что на моем лице не отражается ни одной. «Свидания» с Удавом научили не только делать «покер-фейс», но и контролировать собственное тело, ведь Удаву не нравится, когда он не в состоянии доставить удовольствие. Оказывается, симулировать оргазм достаточно легко: немного практики, парочка шрамов и дикое желание отключиться от реальности. Играть в удовольствие даже интересно, если не думать, чей член долбит тело.


И отцовское презрение в тяжелом взгляде – никакая не проблема для меня.  Я с легкостью выдерживаю и его мягкие поглаживания, словно он и правда пытается меня поддержать, как это происходит в нормальных семьях. Но мы ничерта не семья, так, отдельные особи, по нелепой прихоти моего братца живущие под одной крышей.

— Все будет хорошо, Настенька, — улыбается, не переставая поглаживать мою ладонь. И я улыбаюсь ему в ответ, подыгрывая его мнимой любви. Но желание забраться к нему в голову и докопаться, какой омерзительный план он уже выстроил в отношении меня, щекочет нервы. — И ты мне в этом поможешь, правда, доченька? — ласковое слово в его устах звучит ругательством. И я только силой воли удерживаюсь от колкого замечания. Не сейчас, когда он так близко и в его глазах клубится тьма. Не та манящая и спасительная, обнимающая ласково и дарящая странное ощущение покоя и защищенности. Нет, эта тьма пахнет сумасшествием. И колючие мурашки ползут по спине.

— В чем помочь, папа? — спрашиваю внезапно севшим голосом.

Но ответить он не успевает – в палату входит высоченный мужик в белом халате поверх синей врачебной робы. Я узнаю его слету: волшебный доктор Марика. Интересно, где он сам? И как я все-таки оказалась в больнице?

— Здравствуй, Анастасия, — вежливо здоровается, не обратив никакого внимания на вмиг напрягшегося отца. — Рад, что ты пришла в себя, — и его молодое лицо озаряет широкая улыбка. — Меня зовут Алексей Николаевич, — представляется так, словно впервые видит и пресекает мою попытку напомнить, что я не страдаю амнезией и его прекрасно помню, лаконичным: — Я твой лечащий врач.

Он присаживается рядом на стул, по-прежнему игнорируя отца. Сосредоточенно смотрит на пузырек с лекарством, там еще половина жидкости, прикручивает ролик на системе, ускоряя ритм капель. А потом так же внимательно осматривает меня: кожные покровы, зрачки, даже зубы, считает пульс. И все это в полном и напряженном молчании.

Кивает немного озадаченно, а отец крепче сжимает мое запястье. Не удерживаюсь и шиплю сквозь зубы:

— Мне больно, папа.

Тот встряхивается, выпускает мою ладонь и резко встает. На короткое мгновение он схлестывается взглядом с доктором. Но даже этого мгновения достаточно, чтобы понять – они знакомы и ненавидят друг друга.

— Я скоро вернусь, — бросает мне с радушной улыбкой и, чмокнув в щеку, выходит из палаты.

Мне кажется или Алексей Николаевич выдыхает облегченно?

— Как я здесь оказалась? — спрашиваю, когда доктор прекращает свой немой осмотр.

— На машине, — коротко и веско. Хотя это ничегошеньки не проясняет, потому что и дураку ясно, что придти в больницу на своих двоих я вряд ли была в состоянии. Да и что эта за больница – не имею ни малейшего представления, хотя судя по обстановке: персиковые стены, мягкий диван у противоположной стены, телевизор, — не обычная городская. — Как давно ты принимаешь наркотики? И какие? — спрашивает, как будто бьет чем-то тяжелым по темечку. Я? Наркотики? От одной мысли об этом – тошнота подкатывает к горлу. Нет уж, становится опущенной наркошей, живущей от дозы к дозе, не мое. Но, похоже, этот доктор, как и Удав, все-таки накачавший меня какой-то дрянью, другого мнения.

— Я не наркоманка, — отчеканиваю каждое слово.

Доктор смотрит внимательно, словно сканирует, норовя уличить во лжи. Я выдерживаю и этот взгляд. Ничего у него не выйдет, потому что сейчас я честна, как горный хрусталь.

— Тогда как ты объяснишь наличие в твоей крови метилфенилпропанамина? — выдает он на одном дыхании, словно цитирует учебник по химии. Смотрю на него во все глаза, даже не пытаясь скрыть изумление.  —  Если по-простому —  метамфитамин?  Чистый, без красителей и других примесей, — продолжает доктор.

Так вот значит, чем напичкал меня Удав. «Льдом». Никакой фантазии. Хотя странно, откуда у него такой дорогой товар. Насколько я знаю, чистым «льдом» Удав не балуется, он предпочитает кокаин или «герыч», на который подсадил и моего брата. А вот Алексей Николаевич смотрит еще пристальнее, оценивая реакцию.

— И дорогой, — добавляю я. — Но я понятия не имею, как эта дрянь оказалась в моей крови.

— Врешь, — констатирует доктор. — Но это твое дело. Выпытывать у тебя ничего не буду. Это работа других специалистов. Твой отец вон как настырно желает забрать тебя отсюда. Главный уже и направление выписал в одну очень хорошую психиатрическую клинику.

— Значит, ничего выпытывать не будете, да? — усмехаюсь понимающе. Ясно, как белый день, к чему этот доктор клонит. Вот только зачем ему знать, где я получила дозу? Алексей Николаевич дергает плечом, не торопясь откровенничать. — Что вы от меня хотите?

— Имя, Ася, — вмиг подобравшись, словно готовящийся к нападению хищник, — всего лишь имя того, кто тебя траванул. А я тебе гарантирую, что в психушку тебя точно никто не упечет.

— С чего такая забота?

Не верю я в благородных рыцарей и принцев на белых лошадях. Наши принцы сплошь и рядом на игле торчат, а с благородством я еще в детстве завязала, когда из-за спасенной мной от насмешек класса девчонки-изгоя, меня вытурили из элитной школы за аморальное поведение. Тогда я уяснила одно: всему в этой жизни есть своя цена. И нынешнему предложению доктора.

— Потому что я вижу, что ты нормальная девочка. И психушка явно не рухнет без твоего в ней присутствия. Такой ответ тебя устроит?