— Ничего подозрительного не заметил? — четко, холодно и профессионально. — Слежка? Знакомства?

Кирилл отвечает так же профессионально. И когда Тимур расслабляется, поняв, что все в порядке и ничего не случилось, отпускает Кирилла.

Но злость на Русалку никуда не девается, клубится под кожей, искрит и бьет по вискам, ища выход. Поиграть решила, идиотка. Просил же быть осторожной и никуда не выходить, не предупредив Кирилла. А она… Ну что ж, сама напросилась.

Тимур возвращается в дом.

Прислушивается, пытаясь унять клокочущее внутри бешенство. Как представил, что с ней могло произойти из-за ее глупой выходки, думал, убьет Погодина на месте. Или ее.


А сейчас тормозит у лестницы, потому что музыка до одури знакома и когда-то была любимой.

Перелив женского голоса, незабываемый ритм барабанов и мелодия флейты всколыхнули воспоминания.

…Белое платье кружит над полом, делая невесту похожей на птицу. Шаг, поворот, рука партнера на талии и счастливый смех. Оглушающий, выжигающий душу. Тогда Тимур думал, что сдохнет от выламывающей боли или же от количества влитой в себя водки. Он так и не вошел в зал, не поздравил лучшего друга и бывшую невесту, а стоял в дверях, наблюдая за их свадебным вальсом. Пытаясь принять, что Инга теперь не с ним. И эта музыка. Фолк. Ее любимая песня. Их песня. Она украла у него все: сердце, любовь, себя и даже песню. Он не помнил, как ушел из ресторана. Только слившиеся в одну полосу огни фонарей и машинных фар. И ночь в КПЗ. А утром он выбросил из дома магнитофон, все кассеты и выпал из гражданской жизни на целых два года…

Тимур упирается ладонью в стену.

— Твою мать… — цедит сквозь зубы.

С того утра в его доме не звучала музыка. Алекс говорил, что это бред – ненавидеть музыку. А Крутов ненавидел. Особенно фолк. Особенно эту песню, влезшую в самую душу, нарушающую тишину этой ночи.

Он был уверен, что давно похоронил эти воспоминания, сохранив дружбу. Оказалось, хватило всего одной песни, чтобы вытянуть из него дерьмо прошлого. Хватило одной девчонки.

— Стася! – взревел он, двинув в сторону ее спальни.

Мало ей того, что подставила себя сегодня. Так она еще и в его прошлое снова влезла. Так лихо пробралась под самую кожу, что становится так хреново, как не было с того самого дня свадьбы его невесты.

Музыка нарастает, заглушает его злость и ее имя. Он готов был придушить эту девчонку, но совершенно не был готов увидеть ее такой.

Она кружит по спальне в одном нижнем белье. Гибкая, словно кошка, перетекает в каждое движение. Выгибается и скользит по комнате. Цветные блики ночника переливаются в шелке ее белья, рассыпаются по телу, и она играет с ними, ловя ладошками. Смеется, поднимая волосы и бросая их на спину рыжими волнами. Она сама словно музыка: завораживающая, рождающаяся нежностью мелодии флейты.

Тимур не замечает, как она оказывается рядом, берет его за руку, переплетая пальцы, и увлекает за собой. Злость стирается невыносимой нежностью. Он забыл, как танцевать – Русалка напоминает. Шаг, поворот, так близко, что трудно дышать. Ее запах, шелк волос, легкое касание.

Она ведет, играет с ним, раскрывается. Никого откровенней Русалки в этом танце он не встречал в жизни. Живая, настоящая и такая ранимая. Дерзкая, смелая, но такая чувственная. Он перехватывает инициативу, когда она снова крутанулась к нему. Прижимает к себе, вдыхает терпкий аромат ее кожи и закруживает совсем в другом ритме. Смотря ей в глаза, совсем близко, дыша в унисон. И в эти минуты у них на двоих одно дыхание, один ритм, одна жизнь. Такая яркая и красочная, связавшая их этим танцем.

На последних аккордах Тимур подмигивает ей и тянет за руку. Они падают на кровать, тяжело дыша.

— Спасибо, — шепчет Тимур, улыбаясь. И чувствует себя непозволительно счастливым. И это чувство накрывает с головой, как стихийное бедствие. Русалка – его стихийное бедствие. Непокорная, упрямая и такая красивая сейчас.

— Ты здорово танцуешь, — Русалка переворачивается на бок, подперев ладонью щеку. — Где научился?

— Я в школе танцами занимался.

— Ты? — ахает, не веря. — А Алекс рассказывал, что ты был задирой и хулиганом в школе.

Да уж, за последний месяц его друзья стали частыми гостями в этом доме, особенно Туманов. Надо бы вытрясти из друга, о чем они тут откровенничали, пока Тимур искал Вадима.

— Был, — соглашается Тимур. — Пока не познакомился с Ингой.

Он смотрит на растрепанную и раскрасневшуюся Русалку. Такая счастливая: глаза блестят, на губах озорная улыбка. И вдруг захотелось поцеловать эту улыбку. Он привстает на локтях, становясь ближе, чувствуя ее дыхание, как она вдруг спрашивает:

— Любишь ее?

Как удар под дых. Тимур откидывается на спину, заложив под голову руки.

— Я нашла старые фотографии в подвале. Магнитофон искала. Не думала, что ты такой…несовременный. И несколько новых, — добавляет тихо.

Любопытно, какие новые снимки она нашла, что вдруг решила, что Тимур до сих пор любит Ингу.

— Мы были вместе с седьмого класса, — неожиданно осипшим голосом отвечает он и, похоже, совсем не то, что хочет услышать Русалка. — И, конечно, я любил ее. А сейчас…Сейчас в моей жизни есть одна непослушная девчонка, которая сегодня…

Тимур резко садится, становится вдруг душно. Он стягивает рубашку, швыряет ее на пол. Не хочется больше ничего говорить и стоило бы уйти, но он не может. Рядом с Русалкой он становится другим. Тем прежним пацаном, кого убила своим уходом Белка. Русалка воскресила его одним своим появлением. Научила дышать заново. Он слышит, как Русалка спрыгивает с кровати и обходит его. Смотрит, как она опускается на колени на пол между его ног, заглядывает в его глаза. И вдруг обнимает Тимура за шею и целует, срывая  к чертовой матери все тормоза.


Тимур давно забыл, что так бывает. Что можно потеряться в одном поцелуе, в одном прикосновении, в ее тихом шепоте и сбивчивом дыхании – в одной девушке.

Забыл и не заметил, как попал. Попал в плен настойчивых пальчиков, стаскивающих с него брюки. Утонул в омуте рыжих, как пламя, рысьих глаз. В ее дурманящем запахе, шальном смехе и ее страсти.

Он плохо помнил, как раздевал ее. Только ее глаза и податливое, красивое тело.

Она плавится в его руках, стонет, кусает губы. А он стискивает ее, наматывает на кулак пшеничные волосы, запрокидывая шею, покрывая белоснежную кожу поцелуями. Кусает, делая больно, выплескивая злость на прошлое, и целует жадно, извиняясь и признаваясь в своем желании. Ласкал языком каждый ее шрам.

Он настолько увлекается, пытаясь получить ее, ощутить какая она, что не замечает ее слез, скатившихся по вискам из-под прикрытых век. Он останавливается лишь когда входит в нее, выколачивая  тихий всхлип.

— Твою мать, – выдыхает он, сжимая кулаки. — Ты…ты…почему…зачем…

Слова не идут, мысли путаются. И хочется надрать задницу этой девчонке. А заодно и самому себе дать хорошего пинка. Почему не напомнила? Он же нахрен обо всем забыл, даже об Удаве и о том, чего она натерпелась от того ублюдка. Он бы не вел себя так… Он бы иначе. Нежно, осторожно. Как мужчина, а не как дикий зверь.

Но она не отпускает его. Прижимает к себе, обхватив ногами, смотрит потемневшими глазами.

— Тим, пожалуйста… не останавливайся. Я…хочу так…тебя…Давно хочу…пожалуйста…

И касается его губ своими.

— Стася, — хрипит он, упершись лбом в ее. — Сладкая моя…

И уже не может остановиться, медленно вспарывая ее тело сильными толчками. Доводя до исступления и теряя связь с реальностью.

А утром звонит Гурин.

Отвечать на звонок, как и встречаться с ним – дерьмовая идея. Но выхода не было. Тимур должен знать, что хочет ему предложить Гурин в обмен на Русалку. Встречу назначают на вечер.

Он сидит на лавочке в парке, кормит голубей. Совершенно один. Без охраны, своей модельки жены и даже не вооружен. А когда поднял на Тимура твердый взгляд, тот понял, в чем дело.

— Чего ты хочешь, Крутов? — спрашивает с кривоватой ухмылкой, но в глазах сталь и несгибаемость. Он не сломлен и не загнан в угол. Просто ищет пути, чтобы договориться. — Денег? Так у тебя у самого их пруд пруди. Или тебе мало? Так я добавлю. Целый трастовый фонд. Только отдай мне девчонку, и она все подпишет.

Девчонку. Не Асю, не Настю, не дочь, а девчонку. Цинично, холодно, как о вещи.

— Зачем мне это? — Тимур прячет руки в карманы брюк. — Она моя жена. И уж поверь, я знаю море способов, как безболезненно получить все. Двойной бонус: постоянна любовница и пара десятков миллионов. Ты ведь знаешь, Гурин, деньги лишними не бывают.

Старик молчит, хмуро смотрит под ноги. Но что-то странное в его позе. То ли усталость, то ли отчаяние.

— Только не говори, что все дело в твоем сыночке?

Гурин дергается, весь подбирается, но Тимур понимает, что попал в десяточку.

— Что, снова подложишь ее под какого-то упыря?

Злость выворачивает наизнанку и Тимур где-то рад, что оставил оружие в машине. А то не сдержался бы, пристрелил ублюдка.

— Любит он ее, — вдруг произносит Гурин, глядя Тимуру в глаза. — Сдохнет без нее. А я не могу…этого допустить.

Любит. Надо же, какие слова знает этот ублюдок. Тимур едва сдерживает смех. Да и сам с трудом удерживает себя на месте. Но странное ощущение колет затылок. Неприятное, словно его заманили в ловушку, а он, как полный лох, попался.

— Он все равно сдохнет, — парирует Крутов. Если уже не отдал концы, потому что самостоятельно сбежать из частной клиники Вадим не смог бы. Значит, ему кто-то помог. Возможно, даже Гурин. Но зачем? В отцовскую любовь Тимур не верит, как и словам Гурина. Что-то не вяжется. Что именно – Тимур понимает через секунду, когда снова встречается со взглядом старика. Никакой боли, отчаяния или другой подобной хрени. Твердый взгляд уверенного в себе хищника.