Катберт погладил ее по щеке. Ласково, нежно, едва касаясь подушечками пальцев.

— Мне ужасно жаль.

Джиллиан улыбнулась вымученной, какой-то беззащитной улыбкой.

— А уж мне-то как жаль! Папка, он… был очень хороший человек. Любил лес, зверье всякое, чтил законы природы. Тебе… тебе бы он понравился.

И, едва договорив, Джиллиан со всею отчетливостью поняла: обратное тоже справедливо. Катберт Далтон пришелся бы отцу весьма по душе. И выбранную им профессию папка бы всем сердцем одобрил. Ведь Грегори Далтон так часто рассуждал о пользе плотин: они, дескать, обуздывают неистовство водной стихии, чтобы человек и река могли существовать мирно, по-товарищески, не угрожая друг другу и друг друга не опасаясь. Плотина — защита и от наводнений, и от засухи.

Но отнюдь не мысль об отце заставила Джиллиан наклонить голову, так, что губы ее коснулись ладони Катберта. Все дело в том, что кожа у него теплая и чуть шершавая, а прикосновение такое ласковое… А еще — этот будоражащий, волнующий трепет, что накатил ни с того ни с сего, едва эти чуткие пальцы дотронулись до ее щеки…

Большим пальцем Катберт легонько приподнял ей голову, и таково было выражение его глаз, что радостный восторг Джиллиан превратился в жажду настолько острую, что молодая женщина вздрогнула и задохнулась.

Между бровями его пролегла морщинка.

— Замерзла?

— Нет. Да. — По спине Джиллиан снова пробежал холодок. — Не знаю.

— Сосиски с соусом «чили» тебя непременно согреют. — Большим пальцем Катберт осторожно проследил контур скул, линию нижней губки… — Или, хочешь, я попытаюсь?

— Решай сам, — прошептала она, эхом повторяя его недавнюю фразу. — Я девушка неразборчивая.

9

И, едва неосторожные слова слетели с ее уст, как Джиллиан поморщилась, словно от боли.

И надо же было такое ляпнуть! Что за глупый, нет, идиотский и в высшей степени неуместный ответ! Она-то всего лишь передразнила Катберта, простодушно повторив то самое построение фразы, что инженер использовал, предлагая ей самой сделать выбор между двумя ресторанчиками! Но в данном конкретном контексте прилагательное «неразборчивая» обретало дополнительный, очень неприятный смысл.

В сознании тут же воскресли болезненные воспоминания. «Неразборчивой», «распутной» и «бесстыжей» заклеймил молодую женщину Юджин той кошмарной ночью, когда обнаружил ее в объятиях сына. Досадуя на то, что прошлое до сих пор не утратило над нею власти, Джиллиан сей же миг решительно дала обратный ход.

— Я знаю, что тебя загодя ознакомили с подробностями моего «темного прошлого», однако прошу не воспринимать мои слова как приглашение к чему-то большему, нежели поцелуй-другой.

— А я ничего плохого и не подумал.

А большой палец его между тем снова принялся за дело: ласкал, осторожно поглаживал, сбивал с мыслей. В серых как сталь глазах Джиллиан разглядела свое отражение, — а в следующий миг в них вспыхнул опасный огонек.

— А что, если я заставлю тебя передумать?

— Полагаешь, удастся?

— Попытка не пытка, — прошептал Катберт.

И припал к ее губам. Джиллиан застыла неподвижно, твердо вознамерившись не повторять ошибок десятилетней давности. Она влюбилась по уши, — или решила, что влюбилась, — в обворожительного негодяя и напрочь позабыла о руинах и съемках. Нет уж, больше такого безобразия не случится!

Наверное, нужно было подумать об этом прежде, чем приглашать Катберта на подлунный пикник у водопадов. И, наверное, она и впрямь мечтала о новом поцелуе: мечтала снова ощутить его губы, теплые и упругие, и обольстительно-коварные. Но эта предательская слабость отнюдь не означает, что сразу по возвращении в мотель она уляжется в его постель или пригласит его в свою собственную.

Но когда Катберт оторвался-таки от нее, то в потемневших глазах его молодая женщина прочла горестный вопрос. Кажется, ее холодность несказанно опечалила Далтона, чтобы не сказать «обидела». И Джиллиан поняла: необходимо сей же миг расставить все точки над «i».

— Я не передумала, — тихо проговорила она.

— О'кей. — Большой палец Катберта в последний раз скользнул по ее нижней губке — и инженер послушно отвел руку. — Тогда давай ужинать.

И Катберт вразвалку зашагал к джипу за пакетами со снедью. Удивляясь тому, как легко ее спутник капитулировал, Джиллиан проводила его глазами. Молодая женщина никак не ожидала, что Далтон так легко сдастся, и, вопреки здравому смыслу, почувствовала себя задетой.

Строго-настрого приказав себе перестать валять дурака, Джиллиан опустилась на камень, подобрала ноги, и принялась ждать.

Очень скоро Катберт возвратился вместе с отсыревшим бумажным пакетом. Держался он с подчеркнутой небрежностью: дескать, ничего особенного между ними не произошло. Однако за внешней беспечностью скрывалось горькое разочарование: досада грызла его и мучила, точно красные муравьи — неосторожного туриста, расположившегося подремать на муравейнике. Для того, чтобы оторваться от Джиллиан несколько мгновений назад, ему потребовалась вся сила воли и даже более. Все его существо до сих пор ныло от неутоленного желания. Как его влекло к этой женщине!

А вот ее к нему — нисколечко. Джиллиан достаточно ясно дала ему это понять. Видимо, он неправильно проинтерпретировал все ее «сигналы», и в приглашении поехать за город и полюбоваться на звезды прочел куда больше, нежели сама Джиллиан в него вложила. Хуже того, он слишком много думал о том, давешнем поцелуе. А ведь в тот момент Джиллиан Брайтон всего-навсего играла спектакль, рассчитанный на вполне определенную аудиторию, напомнил себе Катберт, закусив губу. Оба они играли, если на то пошло.

К сожалению, напоминание это ничуть не утишило ноющую боль в нижней части тела. И в результате Далтон не стал возражать, когда спутница его стерла пальцем последнюю капельку чили, затаившуюся в уголке губ, запихнула скомканную салфетку и пустые жестянки из-под пива в бумажный пакет и заметила, что пора возвращаться в мотель.

По дороге обратно беседа текла куда менее свободно, нежели по пути к водопаду. Катберт даже не пытался оживить разговор шуткой-другой. Острый соус «чили» тяжко лег на желудок, раздражающе неотвязное влечение к Джиллиан — на душу, так что в течение ближайшего часа ему нашлось о чем подумать. Но вот машина свернула на парковочную площадку мотеля, — и с губ молодой женщины сорвалось раздраженное восклицание, немедленно придавшее мыслям Катберта несколько иное направление.

— Это еще что за чертовщина!

— В чем дело? — покосился на спутницу Далтон.

— Кто-то из моих ребят побывал у меня в номере, а дверь запереть и не подумал! Оставил открытой настежь!

И в самом деле, из щели между дверью и косяком шестого номера струился свет. Непроизвольно нахмурясь, Катберт притормозил у самого порога.

— А у кого из съемочной группы есть ключи от твоей комнаты?

— Да у всех! Мы там устроили что-то вроде временной студии. Там хранятся дневники съемок, видеоплейеры…

И еще полным-полно всяческого дорогостоящего оборудования, подумала Джиллиан, вдруг почему-то забеспокоившись. Запасные стробы. Объективы в футлярах. Аккумуляторы и прожекторы. Отправляясь на выездные съемки, Джиллиан всегда страховалась на баснословные суммы от кражи и стихийных бедствий, однако возможный срыв съемочного графика из-за похищения оборудования тревожил ее куда сильнее, нежели мысль о том, что в комнате ее побывал грабитель. Молодая женщина уже сделала шаг по направлению к двери, когда Катберт схватил ее за руку.

— Побудь здесь, — тихо приказал он. — Сперва я сам проверю, все ли благополучно.

Джиллиан считала себя феминисткой, которая с целым рядом вещей справляется ничуть не менее компетентно, нежели многие другие, однако неоспоримую разницу между мужчинами и женщинами охотно признавала. И нисколечко не возражала против того, чтобы крепко сложенный, в избытке наделенный мускулами представитель сильной половины человечества распахнул дверь ее спальни, зажег свет и по-быстрому удостоверился, все ли в порядке, прежде чем сама она рискнет вступить в неизвестность.

— Знаешь, зайди-ка ты лучше сюда, — позвал он изнутри.

С неистово колотящимся сердцем Джиллиан взялась за ручку двери. И, едва перешагнув порог, застыла на месте. Кровь словно заледенела у нее в жилах, так, что каждое движение, каждый вздох причиняли неизъяснимую боль. С губ ее сорвался приглушенный стон, — так кричит попавший в ловушку зверек.

— Нет!

Повсюду, — на полу, на кровати, на стульях, — валялись разбросанные видеокассеты. Причем пустые. Кто-то безжалостно распотрошил их, выдрал внутренности из пластмассовых коробочек. В центре зеленого ворсистого ковра громоздилась гора тускло поблескивающей коричневой пленки, — ярды, и ярды, и ярды.

Плохо сознавая, что делает, Джиллиан бросилась на колени рядом с бесформенной кучей. Дрожащими пальцами подцепила конец пленки, потянула на себя, с легкостью выдернула из общей груды. Совсем коротенький обрывок, длиною не более фута… Судорожно сглотнув, молодая женщина запустила руку в спутанный клубок и захватила в горсть, сколько смогла. Концы коричневых ленточек затрепетали в воздухе.

Труды трех дней… погибли безвозвратно. Навсегда утеряна самая важная часть метража, — появление деревни из воды, событие, случающееся раз в десять лет. И еще — кадры с радугой. И — первый взгляд на влажно поблескивающие руины. И внутренние помещения…

Джиллиан захотелось разреветься во весь голос. Да она бы и разревелась… если бы только не израсходовала на целую жизнь рассчитанный запас слез в течение нескольких месяцев, пока отец медленно умирал на больничной койке. Теперь же она могла только бессильно сжимать в кулаке обрывки пленки — крепко, до боли, так, что побелели костяшки пальцев.

— Джиллиан, мне ужасно жаль.

Катберт опустился на одно колено рядом с нею. В потемневших серых глазах читались сочувствие и понимание. А в уголках губ пролегли глубокие морщины гнева.