Шон, самый старший из четверых, и единственный женатый Далтон из числа присутствующих, не считая виновника торжества, покачал головой.

— До чего же быстро все произошло, просто до сих пор не верится! Я-то думал, что Элджи дольше всех вас продержится! А он возьми да опереди остальных, подкаблучник несчастный! Держу пари, Сондра станет крутить им как попало, — и не только в танцзале!

Средний брат, — циничный грубиян Трэвис, — неодобрительно хмыкнул.

— Глянь-ка, Шон: Элджернон сейчас — ну точь в точь один из этих ваших комолых герефордов! Здоровый такой, морда круглая, а рога-то спилены начисто!

Даже Шону ничего не оставалось, как согласиться. Улыбаясь, скотозаводчик поднял бокал, чествуя новобрачного.

— Элджернон просто голову потерял от любви, это верно. Тут на днях поехали они с Сондрой в ресторан, а какой-то подвыпивший тип ну к ней приставать! Так Элджи его чуть голыми руками не задушил; спасибо, что полиция подоспела, спасла несчастного.

Один только Катберт хранил молчание. Они с Элджерноном были особенно близки, — и по возрасту, и по характеру. И теперь Катберт несказанно радовался за младшего брата, — и отчаянно надеялся про себя, что Элджи и Сондра сумеют сберечь любовь, которую сейчас даже не пытались скрывать.

Ведь столь немногим парам это удается!

Катберт невольно перевел взгляд на мать жениха: живая, энергичная, хохочет от души! Несмотря на то, что волосы ее посеребрила седина, а лоб прорезали морщины, — шутка ли, вырастить четырех мальчишек и в одиночку управлять земельным наделом на двадцать тысяч акров под сенью скалистого хребта Сьерра-Невада в центральной Калифорнии, — Марджери Далтон казалась не старше жены Шона, Лорины… И до того не походила на женщину, которая «сломалась» однажды холодной февральской ночью, что сердце Катберта болезненно сжалось.

Никто из братьев так ничего и не узнал. Про ужас тех темных, отчаянных часов, когда Катберт нежданно нагрянул домой в промежутке между двумя авиаперелетами, — инженер-строитель по профессии, он мотался по всему миру, — и обнаружил мать в истерике. Виной тому было опустошающее одиночество, и алкоголь, и слепая, всесокрушающая ярость. К тому времени, как Катберт подъехал к крыльцу «Орлиного кряжа», она была почти невменяема, и все-таки со слезами умоляла сына не звать врача, не позорить ее в глазах соседей, — Бог свидетель, и без того от стыда деться некуда!

Катберт, — мрачный как туча, потрясенный до глубины души, — галлонами вливал в мать кофе, прошелся с ней по всему дому и обратно тысячу раз, не меньше. Терпеливо выслушивал исповедь наболевшего сердца, — а мать, безутешно рыдая, изливала свой бессильный гнев на мужа, что вот уже два года как покоился в могиле.

Именно тогда миссис Далтон и рассказала сыну про письма, найденные в ящике комода… и про женщину, с которой отец его крутил роман на протяжении многих и многих лет. Катберт сжег компрометирующие бумаги: этого потребовала мать. И все иллюзии, что юноша питал на предмет брака, превратились в золу вместе с пожелтевшими конвертами.

В ту ночь Марджери Далтон заснула опустошенная и измученная. В ней словно что-то перегорело, источник гнева и жалости к себе раз и навсегда иссяк. Вскорости после того она передала ранчо Шону; теперь он управлял хозяйством заодно с собственным своим наделом от своего имени и от имени отсутствующих братьев. А миссис Далтон купила коттеджик на Лонг-Бич и ни с того ни с сего увлеклась гольфом. Теперь она колесила по миру с новыми друзьями и время от времени заглядывала на ранчо навестить старых. Она словно отгородилась от ужаса той холодной, исполненной отчаяния февральской ночи… и от гнева на предателя-мужа — тоже.

А Катберт и по сей день пытался смириться с тем, что произошло.

Отрадная картина, — мать смеется, а младший брат сияет по-идиотски-блаженной улыбкой, любуясь на новобрачную, — помогла ему успокоить нервы.

Тем неприятнее было сознавать, что уезжать придется сразу после празднества, и что впереди у него — долгий путь назад в сонный городишко Санто-Беньо в центральной Калифорнии, поскольку рано поутру ему предстоит встреча с еще одной злостной погубительницей семейных очагов.

Катберт с размаху опустил бокал на стойку. Хрусталь жалобно звякнул о дерево.

— Моя очередь потанцевать с новообретенной невесткой! — объявил он братьям. — А то мне ехать пора.

— Как, разве ты не останешься? — изогнул бровь Трэвис. — А кто же поможет устроить Элджи начало медового месяца по священному обычаю Далтонов?

— Верно, — хмыкнул Шон. — «Священный» обычай, насколько я помню, начался с меня. Лорина при воспоминании о нашей брачной ночи до сих пор вздрагивает.

— Придется уж вам на сей раз самим управляться, ребятки, — покачал головой Катберт. — Завтра с рассветом я должен быть на объекте. У меня там уровень воды в водохранилище убывает со скоростью восемьдесят кубических футов в секунду, и вдобавок дамба пошла трещинами.

Это помимо всего прочего.

Катберт стиснул челюсти при мысли о женщине, которая пустила в ход все скрытые пружины, чтобы пробиться в запретную зону за дамбой. Видите ли, документальный фильм снимает про затонувшую деревню индейцев зуни, по мере того, как та появляется из воды. По крайней мере, так утверждалось в письме из Бюро Ирригации, с просьбой о содействии и сотрудничестве.

Но Катберт-то отлично знал, что к чему. Эта женщина возвращается в Санто-Беньо в силу одной-единственной причины… докончить то, что начала десять лет назад. В городе Катберту все уши этой историей прожужжали, — включая того типа, с которым она крутила интрижку.

Ну что ж, ему шаги мерзкой интриганки отслеживать незачем. Он назначил этой особе деловую встречу завтра спозаранку, и отменять ее не собирается. Он сообщит ей о расписании работ, обговорит условия контракта. А дальше пусть сама справляется. У него, Катберта, найдутся дела и поважнее, чем Джиллиан Брайтон; еще не хватало тратить на нее время и силы!

И, решительно выбросив из головы помянутую особу, Катберт зашагал через зал к своей ослепительной невестке и подал ей руку, приглашая на танец.

2

Не прошло и получаса, как безмолвие нарушили раскаты грома. И сей же миг луна исчезла за нагромождением грозовых облаков.

Джиллиан подняла голову, закусив нижнюю губку. Черную пелену туч рассекла искристая молния. Черт бы побрал этот циклон! Или, может, дело в озоновых дырах… Откуда только берутся эти яростные бури, что так не вовремя разыгрались на Юго-Западе США! Ведь лето на дворе, считается, что не сезон для них!

Но что бы ни породило эти атмосферные кошмары, они вполне способны погубить ее натурные съемки, не говоря уже о том, чтобы сорвать график. Впрочем, если повезет, эта гроза вот прямо сейчас и разразится, весь дождь выльется за ночь, и тучи уйдут прочь, так что группа уже завтра начнет снимать под ослепительно-ярким солнцем. Нужен свет. Много света. Свет — основа и суть визуальных образов кинематографии.

Темное небо перечеркнула очередная белая вспышка. Состроив недовольную гримаску, Джиллиан рывком поднялась на ноги и направилась к взятому напрокат «Шевроле Блейзеру». Но не прошла она и нескольких шагов, как поднялся ветер. Всколыхнулась листва тополей, обрамляющих края каньона. Темно-рыжие пряди, как попало забранные под бейсболку с эмблемкой «Таранов», футбольной команды Хьюстона, взметнулись в воздухе и защекотали ей щеку.

И вдруг…

— Ай-и-и-и-и-и! У-у-у-ай-и-и-и!

Джиллиан стремительно развернулась. Сердце ее неистово заколотилось в груди. Вот оно! Вздох. Плач. Стон ветра, эхом отозвавшийся в каньоне.

Молодая женщина словно приросла к месту. Пронзительный звук леденил кровь, подчинял себе ум и душу. Она могла поклясться, что слышит в тяжком вздохе почти непереносимое отчаяние, чувствует невысказанную тоску.

По каньону снова пронесся ветер, — и могучий этот порыв вновь разбудил скорбное эхо. Звук нарастал, делался все пронзительнее и выше. Тополя тревожно зашумели. Но шорох листвы заглушило рыдание столь горестное, что волосы Джиллиан встали дыбом.

Неспешно, словно раздумывая, ветер улегся, и причитания нездешних голосов стихли.

— Ух, ты! — прошептала Джиллиан, массируя покрывшиеся «гусиной кожей» руки. — Такая звукозапись пропадает! Жаль, Кларенс не записал!

Ее звукооператор должен был прибыть из Хьюстона только завтра к полудню, вместе с кинооператорами и всей съемочной группой. На день раньше приехали только Джиллиан и ее ассистент Робби. Джиллиан — для того, чтобы побыть час-другой наедине с воспоминаниями детства, прежде, чем начнется неуправляемый съемочный хаос. А юный Робби — чтобы согласовать всяческие рутинные вопросы: то, что касалось размещения в мотеле и материально-технического обеспечения. Нет, все это он обговорил по телефону с месяц назад. Но опыт подсказывал: если лично не проверишь, все ли готово, путаницы не избежать.

Джиллиан от души надеялась, что назавтра вечером, когда станут снимать пейзажные мизанкадры, ветер повторит свой «сольный номер». Разумеется, все это — при условии, что господин главный инженер Катберт Далтон в ходе утренней беседы одобрит ее съемочный график и даст «добро» на начало работ.

Молодая женщина снова нахмурилась и ускорила шаг: на камень с плеском упали первые, тяжелые капли дождя. За свою недолгую карьеру она отсняла достаточно документальных фильмов, чтобы в полной мере вкусить «радости» добывания лицензий и разрешений на натурные съемки, однако мысль о том, что работу ее намерен координировать какой-то там инженеришка, раздражала несказанно. Оставалось надеяться, что при личной встрече этот Далтон окажется куда более сговорчив и склонен к сотрудничеству, нежели представлялось по его же факсам.

Джиллиан забралась в «Блейзер», спасаясь от дождя, и вовремя — ливень хлынул сплошным потоком. Захлопнув дверцу, документалистка пошарила в карманах камуфляжных брюк, ища ключи. Такие штаны обычно носят солдаты, наряженные на выполнение хозяйственных работ. Молодая женщина закупала их дюжинами в магазинчике, торгующем излишками военного имущества. Поношенный камуфляж не то чтобы наводил на мысль о красотке с Беверли-Хиллз, зато изобилие карманов и удобный покрой как нельзя лучше подходили для натурных съемок вроде теперешней.