— Непременно. Ну, до встречи.

Что называется, сама напросилась! К чести Катберта Далтона надо сказать, что осадил он надоеду достаточно мягко. Просто ни в какое сравнение не идет с тем унижением, что Джиллиан пришлось пережить по вине Чарли Донована десять лет назад!

И все-таки, в силу некой загадочной причины, на протяжении последующих часов мужественные черты Катберта Далтона и его небрежный отказ поужинать вместе тревожили мысли документалистки куда настойчивее, чем следовало бы.

8

Неприятный разговор с сыном по поводу полета в каньон Юджин Донован, по зрелом размышлении, отложил на вечер следующего дня. Надо дать себе остыть, думал старик…чтобы в нужный момент не потерять самообладания и обсудить вопрос о Джиллиан Брайтон разумно, рационально, не впадая в панику. Но горе его оказалось слишком острым, а внезапно накативший страх лишил Юджина возможности рассуждать здраво, сводя на нет все благие намерения. Беседа и пяти минут еще не продлилась, а на щеках его уже проступили красные пятна.

— Я этого не потерплю!

Расправив плечи, прямой, как палка, Юджин пепелил сына взглядом через массивный стол темного дуба, за которым проводил обычно по несколько часов в день.

— Десять лет назад эта женщина чуть не погубила все твои планы, все твои мечты! Нельзя допустить, чтобы прошлое повторилось! Я не позволю!

— Мои мечты и планы? — Чарли насмешливо фыркнул. Что-что, а упрямства и своенравия ему тоже было не занимать. В целом, они с отцом друг друга стоили. — Твои планы, ты хочешь сказать. Касательно меня. Касательно Натали. Это ты спал и видел, как бы присоединить к своим землям владения моей жены. Очень удобно, не спорю!

До глубины души задетый, Юджин отпрянул назад.

— Я только одного хотел: чтобы ты был счастлив! Только о тебе и думал! С того самого дня, как твоя мать…

Голос Юджина на мгновение прервался. Даже спустя столько лет стоило ему хоть словом помянуть о предательстве своей молодой жены, — и в горле начинало першить, а во рту разливался жгучий привкус горечи.

— С того самого дня, как твоя мать нас бросила, я жил только для тебя, ты же знаешь.

Чарли судорожно выдохнул. Несмотря на их постоянные перебранки и ссоры, отца и сына связывали неразрывно-крепкие узы, власть которых ни один даже не пытался отрицать. По мере того, как раздражение и гнев угасали, на смену им приходило острое чувство вины. Чарли знал, что обязан отцу всем на свете… вот только эта всепоглощаюшая, ревнивая и требовательная отцовская любовь не позволяла ему и шагу ступить по своему разумению, обволакивала удушливой пеленой, подчиняла себе мысли и душу…

— Знаю, отец, знаю.

Точно хищный беркут, Юджин Донован бдительно выжидал нужного момента. И, едва представилась возможность, тотчас же воспользовался минутной слабостью сына.

— Джиллиан Брайтон вернулась в Санто-Беньо, чтобы отомстить нам. Девице нельзя доверять.

— Нет, па. Это ты так считаешь. Это ты разучился доверять женщинам с тех самых пор, как матушка послала нас обоих ко всем чертям.

Юджин презрительно присвистнул: дескать, чепуха какая! Однако и отец, и сын знали: это чистая правда. Чарли столько раз слышал скандальную историю во всех ее живописных подробностях от наемных работников ранчо и соседей по Санто-Беньо, что давно уже смирился с горькой истиной, перестал болезненно отзываться на каждый намек и каждое слово.

В один прекрасный день юная и легкомысленная Арабелла Донован сбежала с любовником, оставив в опустевшем доме прощальную записку для мужа, — несколько сбивчивых строк, не более! — да пятимесячного младенца. Гордости Донована был нанесен удар воистину сокрушительный; даже спустя столько лет незаживающая рана продолжала кровоточить. С тех самых пор Юджин сосредоточил все свое любовь, всю свою преданность, все свои амбиции, всю силу страсти и веры на подрастающем сыне.

— Дело не в том, доверяю я этой распутной девке или нет, — яростно прошипел старик. — Что, если этот ее фильмец станет международной сенсацией? Представляешь, какой ажиотаж поднимется вокруг треклятых руин? Все эти защитнички памятников старины слетятся, как мухи на мед. Примутся «накручивать» индейцев навахо: дескать, священную деревню надо спасать любой ценой, это же национальное достояние! Глядишь, добьются, чтобы водохранилище больше не заполнялось. А нам что прикажете делать? Чем поля орошать? Нам эта вода как жизнь нужна! А жители города живут доходами от туризма: яхтсмены, рыбаки — все они нас кормят-поят!

— Отец, я все понимаю.

— Тогда почему, во имя всего святого, вчера ты помог мерзавке, по воздуху доставив в каньон всю ее технику?

На то, чтобы слетать в горы, у Чарли были свои причины, но делиться ими с отцом он вовсе не собирался.

— Да потому, что твой тактический ход, — саботировать съемки, отпугнув наемных рабочих, — с треском провалился. Я сам слышал, что Джереми Багряное Облако собирался припрячь к делу внуков. Вот я и подумал: чем скорее Джиллиан получит свои ящики и закончит съемки, тем скорее уберется восвояси. Ты ведь этого хочешь, правда? Чтобы и духа ее тут не было?

— Я…

Юджин замялся. Иссиня-черные глаза на мгновение словно остекленели. Только тут Чарли заметил, что губы отца приобрели странный синеватый оттенок, а лицо покрылось смертельной бледностью. Сердце его так и подскочило в груди. Невзирая на все разногласия, невзирая на то, что зачастую молодой человек страстно мечтал о том, чтобы сбросить с себя ненавистное бремя отцовской заботы и непрестанного надзора, мир без отца Чарли себе даже представить не мог. Проворно обежав стол, он подхватил старика под руку.

— Па, с тобой все в порядке?

Юджин встряхнул головой, словно прогоняя оцепенение, и накрыл ладонью руку сына. И благодарно сжал ее. Сила, заключенная в этом мимолетном движении, словно по волшебству успокоила опасения и страхи молодого наследника.

— Все хорошо. Просто встревожился ни на шутку при мысли о том, сколько вреда эта женщина может причинить тебе и Натали. Твоя жена любит тебя, сынок, любит всем сердцем. Это — бесценный дар, дороже золота и алмазов.

И Чарли снова почувствовал себя в ловушке. Рано или поздно среди всей этой любви он просто-напросто задохнется, мрачно подумал Донован-младший.

— Знаю.

Морщинистые пальцы старика до боли впились ему в кожу, точно когтистая лапа.

— Обещай, что не станешь больше летать в каньон.

Аристократическое лицо избороздили морщины тревоги, скульптурные черты обозначились резче, глаза запали… Юджин казался совсем старым, смертельно-усталым… и словно бы напуганным.

— Обещаю, — тихо проговорил Чарли.

— Вот и славно. А теперь пойди отыщи жену. Я не прочь пропустить перед ужином стаканчик крепкого бурбона в обществе обворожительной леди.

Чарли послушно направился к двери. Юджин проводил сына взглядом. Отцовское сердце просто-таки разрывалось от гордости. Во всех отношениях достойный человек — Чарльз Юджин Донован, таких сыновей еще поискать. На протяжении долгих лет Юджин трудился не покладая рук, чтобы истребить в сыне все, хоть косвенно напоминающее о матери. Нет, дурная кровь порою все же давала о себе знать, — редкими вспышками гнева или попытками закусить удила, — но в последнее время не так часто, как прежде. Мальчик мало-помалу остепеняется, все больше вникает в дела ранчо, в подробности сева и лесозаготовок…

И надо же было этой Джиллиан Брайтон возвратиться как раз сейчас, чтобы напомнить Чарли об ошибках молодости… а Юджину — о прошлом.

Вцепившись в подлокотники кресла, старик усилием воли отогнал мучительные воспоминания. Его молодая жена, его смешливая, неугомонная Арабелла… Он осыпал новобрачную подарками, из кожи вон лез, чтобы угодить, каждый ее каприз исполнял… Как он обрадовался, узнав, что жена беременна… а вот Арабелла, напротив, преисполнилась неодолимого отвращения к ребенку, и к мужу, и к себе самой! И та, последняя поездка в каньон Санто-Беньо… Арабелла дулась и капризничала, а он, Юджин, знай подольщался да умасливал упрямицу, умолял ее, насколько позволяла упрямая гордость, подумать хорошенько насчет развода… может, еще все уладится!

Нет! Старик до боли зажмурился, гася навязчивые видения. Тот день он вспоминать не станет, равно как и последующие — унылые, безрадостные, пасмурные недели и месяцы без Арабеллы. Она подарила ему сына. Даже если закрыть глаза на все прочее, Арабелла по крайней мере подарила ему сына.

Втайне Юджин неустанно молился о том, чтобы Натали родила Чарли ребенка. В отличие от Арабеллы, Натали мечтала о детях. Более того, только и думала, как бы угодить мужу. С каким отчаянным самозабвением Натали любила его сына… морила себя голодом, лишь бы сохранить стройную фигурку, тратила баснословные суммы всякий раз, как ездила в Матчингэм, — ближайший крупный город, — к парикмахеру или за покупками.

Надо бы поговорить с Натали, решил про себя старик. Может, разумно будет посоветоваться с доктором. Пора ей понести, давно пора. Если какая-то проблема и есть, то дело в ней самой, а не в муже. Юджин втихаря каждый месяц выплачивал изрядные алименты на ребенка, коего Чарли «заделал» еще до того, как закрутил эту дурацкую интрижку с Джиллиан Брайтон.

Черт бы побрал мерзавку, выругался в сердцах старик, вспоминая события десятилетней давности, едва не обернувшиеся катастрофой. Черт подери мерзавку: и дернуло же ее снова открывать этот треклятый ящик Пандоры!

Черт бы побрал мерзавку!

Натали расчесывала перед зеркалом шелковистые, чуть вьющиеся, иссиня-черные пряди, гадая, успеет ли уложить волосы в сложную прическу, прежде чем прозвучит гонг, созывающий семейство к столу. Или оставить как есть, распущенными? Не далее как вчера Чарли восхищенно отозвался о пышной, не знающей шпилек гриве этой негодницы… С каждым движением расчески мысли миссис Донован снова и снова возвращались к Джиллиан Брайтон. Черт бы ее подрал — за то, что мучает и искушает бедняжку Чарли видениями мира, так непохожего на Санто-Беньо… и видением женской красоты, так непохожей на ее собственную!