Немного помолчала, сглатывая горький ком.

— Так кто же я такая, Глафира Глазунова?

Она с вызовом посмотрела на Скворцова.

— У меня больше нет жены. И нет друга, — его взгляд не дрогнул. — У меня есть только одна женщина, которую я совсем не знаю. Но очень хочу узнать.

— И что для этого надо?

— Время.

— И все?

— И все.

— Сколько?

Скворцов неопределенно пожал плечами, боясь выдать, что ему потребуется вся жизнь.

— Даю две недели, — Глаша поднялась. — Информацию обо мне можете получить у моего отца — офицера МВД, у одноклассника Сафронова — он работает в нашей лаборатории, у бывшего мужа и еще пары незаинтересованных в облагораживании моего образа людей. Контакты я пришлю в офис.

— Как-нибудь обойдусь сам, — улыбнулся Скворцов.

— Нет уж. Вашим источникам я не верю. И не хочу рисковать. Видеть растоптанные в гневе цветы больно.

— Я их просто обронил.

— И купите гантели.

— Зачем?

— Руки тренируйте, чтобы цветы не терять.

Скворцов всю дорогу назад смеялся.

Глава 28. Десять тысяч за тринадцать раз

Рано утром Скворцова разбудил телефон: пришло сообщение, что на почту поступило письмо от «химички».

Сон сняло как рукой.

Распечатанный файл, нехитро названный канцелярским языком «Обязательно к исполнению», содержал в себе лишь пять строк: фамилии, номера телефонов и примечания, дающие определение имярекам.

Первым, как и обещала Глафира, в списке значился Степан Глазунов. Леонид отметил, что с этим собеседником нужно быть настороже: отец Глаши вроде бы входил в состав «заговорщиков», организовавших похищение красного платья и загранпаспорта, но в то же время яростно играл за сборную «Глашкина компашка».

«Двойной агент» — оставил свою пометку Скворцов напротив фамилии будущего тестя.

Вторым шел Сафронов. Леонид вывел: «Синий халат», потому что это было единственное, в чем он не сомневался. Лаборанты и техники, в отличие от «высшего офицерского состава», носили только синие халаты. Белые могли себе позволить лишь Агута и Глафира.

Третьим занимал свое место в списке Глеб Мельников. Бывший муж. Тот самый бугай, что принес тонну роз и расстроил бывшую жену. Скворцов сам видел, как слеза имени несбывшихся надежд текла по Глашкиной щеке. Хорошо, что Глеб женится, иначе Скворцову пришлось бы приобрести ружье. «Гиппопотам».

Четвертой ожидаемо присутствовала Виолетта Романова — психолог, любитель йоги и шеста. Наверняка за подругу мозг китайскими палочками выест. Надо бы не запалиться, иначе поймет, кто предлагал ей нехитрый выбор «жизнь или скороговорка». Вспомнив, как прошелся рукой по выпуклостям этой дамы, Скворцов сделал запись: «Крепкий орешек».

Пятой была женщина, имя которой ничего Леониду не говорило. В примечании стояло лишь одно слово «Враг». У Глашки, этого пушистого белого зайчика, есть враги? Даже бывший муж им не стал, а женщина по фамилии Кислицына стала. Что же такое она натворила?

— Петр Иванович, доброе утро. Пришлите мне личное дело лаборанта Олега Сафронова, и пробейте по номеру телефона Софию Кислицыну. Да еще одну Софию, только уже местную. Хорошо. Жду.

Положив трубку, еще раз пробежался глазами по списку. Вновь поднес телефон к уху.

— Да, Петр Иванович, забыл сказать. Раскопайте мне всю подноготную на Мельникова Глеба. Он бывший муж Глафиры Глазуновой. Уже есть? И? Пожалуйста, пришлите мне собранный материал.

Холодный душ взбодрил, кофе пролилось бальзамом, первая сигарета полетела в ведро. Нет зажигалки, а от газовой плиты прикуривать — себя не уважать. Не настолько сильна тяга. И вообще, пора с пагубной привычкой завязывать. Судя по всему, начинается новая жизнь.

* * *

Утро Дриза было несколько другим. Он набрался вчера как скотина. Началось все в загородном доме Сулеймана, закончилось в гостиничном номере, где были опустошены все запасы спиртного, какие только мог предложить отель.

— Проклятая Ольга! — прошептал Марк, поворачиваясь на другой бок.

Так тошнить стало еще сильнее, а воспоминания о строптивой любовнице свели судорогой ногу. Вытянув ее в струнку, повертел ступней туда-сюда, кряхтя поднялся и, прихрамывая, поплелся в душевую комнату.

В зеркале увидел бледную кожу, сальный чубчик и воспаленные глаза, под одним из которых светил зеленью синяк — заживающий результат боя с моделькой. Таким себя Марк не помнил лет с пятнадцати. В те давние времена глаза зачастую краснели от долгих компьютерных игр, а жирные волосы были результатом гормонального сбоя. Словно в издевку и в качестве напоминания о некрасивом школьном прозвище, на подбородке наливался малиновым цветом огромный прыщ.

— О, нееет…

На прикосновение мини-вулкан откликнулся острой болью, ясно информирующей носителя, что назревание в процессе, и Дриз вынужден будет мириться с ним еще денька три.

Душ лишь слегка облегчил страдания. Теперь Марку хотя бы не чудилось, что от него пахнет кислятиной. Откуда бы ей взяться? Однако пиджак убеждал в обратном.

— Черт! — Дриз с брезгливым выражением лица смотрел на замшевые вставки, которые по идее нельзя было мочить. — Я что, облевался, а потом еще на карачках ползал? Проклятая Ольга!

— Алло! Леонид Сергеевич, это я. Спасайте, — голос помощника директора был таким тихим и безжизненным, что Скворцов определенно не смог бы отказать. — Пришлите мне, пожалуйста, пару тысяч долларов.

— Что случилось, Марк?

— Ольга, падла…

— Ты что, плачешь?

— Нет. Я икаю.

— Марк, ты пьян? Мне кажется, что я даже здесь чувствую, как от тебя несет.

— Это не от меня, а от моего любимого пиджака. Конец ему.

— Говори внятно, что случилось?

— Денег нет, Ольги нет, сознание уплывает. Я, наверное, траванулся местным вином.

— Врача вызвал?

— Какого врача? — Дриз вывернул карманы брюк, откуда выпала смятая купюра. — Говорю же, денег нет.

— Сиди в номере, я позвоню Сулейману.

— Хорошо, — Дриз упал на кровать, подтянул подушку к животу и обхватил ее своими бледными конечностями.

Ему бы, дураку, еще вчера понять, что малознакомым людям нельзя доверять свой кошелек. Ну как же! Раз спали вместе, то почти родственники! Да и перед бабой хотелось покрасоваться.

— Ой, Маркуша, милый! Видишь, какой Леньчик гад, обманул и отправил бедную девушку с кучей купальников… Ничего тепленького…

Она вытащила пакет из чемодана и вытрясла из него целый ворох цветных тряпочек, больше похожих на карнавальные треугольные флажки, чем на купальники.

— Солнцезащитные очки, соломенная шляпка… Разве в этом на улицу выйдешь? Там сейчас всего пятнадцать… А вечером к Сулейману пригласили. Его загородная вилла, может быть, вообще в горах… Ну не в этом же идти? — она приложила к обнаженной груди шелковое парео.

Ольга выглядела так соблазнительно, что Дриз невольно поддался, притянул девушку к себе и через ткань поцеловал сосок. Она игриво рассмеялась.

Через полчаса обладательница карточки выскользнула за дверь.

Ближе к вечеру, когда Марк вернулся с завода в гостиницу, мечтая постоять под горячим душем и облачиться в другую, чистую и красивую одежду, ему показалось, что в его номер заселились цыгане. Пакеты, коробки и шуршащая упаковка валялись то тут, то там, а сама королева цыганского табора прохаживалась среди всей этой мишуры в короткой шубке. Конечно же, надетой на голое тело.

Сначала Марк не понял масштабов набега на свои средства. После хорошего секса, когда он «отлюбил» Ольгу в шубке и без нее, расслабленно поинтересовался:

— Надеюсь, ты не опустошила всю карточку?

— Милый, я как раз хотела купить тебе обалденный галстук, когда мне сказали, что средств недостаточно.

Марк не смог говорить. Он хватал ртом воздух, жестикулировал руками, а Ольга хлопала наращенными ресницами и дула губки в ожидании возмездия. Но шопинг того стоил. Тем более, что вещи вернуть не удастся. Как бы сейчас не кричал Дриз, срезанные ценники назад не приделаешь.

— Десять тысяч!!! — голос, наконец, прорезался. Обычно таким кричат петухи по утрам. — Десять тысяч!!!

Вечер был испорчен. На шубке нашлись следы жизнедеятельности самого Марка, поэтому он тут же был объявлен виноватым в том, что милую вещицу вернуть не удастся ни при каком раскладе.

Сулейман своим телефонным звонком прервал штурм душевой комнаты, где забаррикадировалась Ольга, и Марку ничего не оставалось делать, как одеться и спуститься вниз. Блистательная Ольга величественно явила свою персону через час и демонстративно села в другую машину.

— Ах, он не понимает всей хрупкости моего здоровья! — жаловалась она дяде Сулеймана. — А если бы я заболела и умерла? Здесь так холодно… — и зябко поджимала ноги в тончайших чулках и серебряных туфельках, оголяя коленку, которая смотрелась на фоне черной шубки фарфоровой.

— Зачем плачешь, гызым? Хочешь на юг, завтра полетим туда! — со всей широтой азербайджанской души седовласый мужчина жалел несчастную девочку, которую подло обманули и насильно привезли в холодный край нехорошие люди.

— Не переживай, дорогой! — смеялся в трубку Сулейман. — Вылечим твоего Дриза. И за Ольгу не волнуйся. Дядя — вдовец, он любит находиться в обществе женщин и никогда их не обижает. Ольге рядом с ним будет тепло. Если не взбрыкнет, на золоте кушать станет.

— Спасибо тебе, Сулейман, — Скворцов щелкал мышью, направляя стрелку то в вырез Глашкиного спортивного лифчика, то обводя ею едва заметный сосок. На мониторе светилась фотография Глазуновой, застуканной в тот момент, когда она после занятий йогой разговаривала с Виолеттой. — Можешь во вторник отправлять Дриза назад. Все равно от него на заводе толку не будет. Я сам на днях прилечу на тестовый запуск.