— Гиппопотам!

— Ну, чего молчишь?! — Сафронов, вслушиваясь в тишину, изводился от любопытства. — Кто пришел?

— Олежка, это черт Глеба принес, — не сразу смогла произнести Глаша.

— Только попробуй положить трубку!!!

Бросив погасший мобильник на обувную полку, Глафира быстро распихала по углам пакеты. Посмотрела в зеркало и поправила сбившийся на бок конский хвост. Одернула майку и, оценив степень вытянутости коленок у спортивных штанов как допустимую, вернулась к двери.

— Ну, здравствуй, душа моя!

Глаша уже забыла, каким высоким был ее муж. С годами ушла юношеская стройность, Глеб заматерел, и теперь над ней нависала скала, сплошь состоящая из мускулов и массы обаяния — чего у Мельникова никогда нельзя было отнять. Широкая белозубая улыбка со всей очевидностью засвидетельствовала, насколько он был рад бывшей жене.

— С прошедшим днем рождения, Глапузик!

В руки ей сунули огромный букет, который заметно потянул к земле.

— Какими судьбами? — только и спросила Глаша, направляясь в кухню. Положив букет на стол, открыла шкаф и замерла, оценивая размер вазы. Вздохнув, полезла за ведром.

— Я в городе буквально на один день. Через четыре часа самолет, — Глеб скинул куртку, но даже это не помогло: кухня вдруг стала такой маленькой, что у Глаши появилась мысль, что из всех присутствующих, если взять во внимание еще и букет, хозяйка здесь явно лишняя.

Она начала было комплексовать, что на фоне пришельцев выглядит не ахти, но вовремя одернула себя: ей нет дела до Мельникова. Букет, ладно, пусть остается. К цветам, которые сами по себе заводятся в ее доме, она уже привыкла.

— Опять в Германию?

— Бери выше, — не без гордости заметил Глеб. — В Штаты.

— Поздравляю.

Мельников перехватил из Глашиных рук ведро, поставил на подоконник и, сдернув бумажную упаковку, сунул букет в воду. Глафира замерла, глядя, как бывший муж бережно расправляет длинные стебли.

Трудно вычеркнуть из жизни прожитые годы, Глеб, наверное, навсегда останется для нее родным человеком. Таким, которого при встрече хочется обнять. Боль от нанесенной обиды со временем поутихла, остались лишь ее отголоски, окрашенные нотами сожаления, что счастливой жизни с Мельниковым не случилось.

Глеб почувствовал настроение Глаши, привлек к себе, крепко обнял.

— Глапузик, Глапузик, как же ты хорошо пахнешь!

Постояли молча, думая каждый о своем.

Мельников вздернул руку, отодвинул рукав пуловера и взглянул на явно дорогие часы.

— Пора?

— Да.

— И чай не попьешь?

— Прости, Глаша. Меня внизу ждут.

Застегивая куртку, напряженно посмотрел на бывшую жену — такую маленькую против него.

— Я не хочу, чтобы ты узнала от кого-то другого…

Пауза заставила напрячься.

— Я женюсь.

— На Кислицыной? — не хотела, но вырвалось. Сердце сжалось в ожидании ответа.

— Нет, — Мельников покачал головой. Глаша увидела, как сжались его руки в кулаки. — Ты ее не знаешь. Мы в мой прежний приезд познакомились. Она замечательная…

— Я рада за тебя… За вас. Это она внизу ждет?

— Да. Мы летим вместе. Она на седьмом месяце…

Глаша открыла дверь, навесив на лицо улыбку. Трудно было держать ее на лице, уголки губ так и стремились сползти.

— Ты прости меня… За все…

— Я простила, правда… — Глаша торопилась закрыть дверь, чтобы отрезать себя от внешнего мира, где влюбленные пары объединяются, создают семьи, мечтают… Она боялась, что Мельников заметит, как дрожат ее губы.

Он не позволил скрыться в раковине, придержал дверь. Порывисто обнял.

— Я буду любить тебя всегда…

— Иди, на самолет опоздаешь, — вывернулась из его рук, неловко толкнула в грудь. Он шагнул назад, качнулся словно пьяный. У лифта чуть не наступил на сиреневую коробку с эмблемой цветочного магазина «Гудвин».

— Подожди!

— Глеб… — хотела сказать, чтобы не мучил, уходил, но заметив, что поднял коробку, и узнав ее, осеклась.

— Я, кажется, твоего ухажера спугнул, — лицо скривилось.

«Ревнует? До сих пор ревнует?» — непрошенные мысли перебили вопрос. Пришлось смахнуть их как капли дождя с зонта.

— Ухажера? Как он выглядел?

— У тебя их много?

— Достаточно.

— Темноволосый вроде. В сером пальто.

Взяла коробку из его рук и закрыла дверь, не дожидаясь, когда бывший муж нажмет на кнопку вызова лифта.

«Серое пальто».

Она помнила, как раздувались от ветра и быстрого шага полы пальто Скворцова.

«Он? Неужели он?»

В задумчивости свернула в комнату, не включая свет, подошла к окну. Взявшись за край шторы, прижалась лбом к холодному стеклу.

На тротуаре у подъезда стояло такси. Перед ним взад-вперед ходила женщина. Именно ее нервное движение заставило Глафиру сконцентрировать на ней взгляд. Уличный фонарь высветил светлые, такие же как у Глаши, волосы.

Увидев вышедшего из подъезда Глеба, женщина поспешила к нему навстречу. Подняла голову, что-то спрашивая. Он взял за руку и повел к машине.

Такси, помигав на прощание фарами и оставив после себя облако выхлопных газов, скрылось в подворотне, чуть подсвеченной вывеской ютившейся в торце здания аптеки.

«Ночь, улица, фонарь, аптека…»

Уже выпуская штору из пальцев, собираясь вернуться на кухню, чтобы поставить такую же как она одинокую орхидею в воду, сердясь на себя, на Глеба, даже на Сафронова, сумевших обойтись без нее, без нее ставших счастливыми… замерла.

На скамейке сидел Скворцов.

Темные волосы, поникшая голова, ссутулившиеся плечи, руки зябко засунуты в карманы серого пальто.

* * *

Леонид не помнил, как лифт выпустил его из своего чрева. В ногах была такая слабость, что дойти до машины, оставшейся в тени проезда между домами, сил не нашлось. Упал на скамейку и сунул замерзшие руки в карманы. Острые иглы поселившегося внутри холода прокололи сердце, из-за чего оно отказалось гнать горячую кровь к мозгу. Все внутри покрылось коркой льда. Мысли путались, порождая странные словесные формы, сознание туманилось, подвергая сомнению реальность происходящего.

Даже странное поведение девушки, появившейся из стоящего на тротуаре такси, и решительно направившейся к лифту, но так и не вошедшей в него, не удивило — она надавила на кнопку вызова, но почему-то отшатнулась от открывшихся дверей.

Вернувшись к машине, незнакомка принялась расхаживать туда-сюда, заставляя тишину вздрагивать от стука невысоких каблуков. Кашемировое пальто туго обхватывало ее большой живот, отчего пуговицы то и дело выскальзывали из своих петель, и девушке, в нетерпении поглядывающей на двери подъезда, приходилось ловить их и застегивать.

Скворцов даже был рад, что оказался на улице не один — незнакомка своим мельтешением отвлекала от тяжелых дум. Но вышедший из подъезда мужчина разрушил и это.

— Глеб! — окликнула его девушка и кинулась навстречу. — Почему так долго? Что-то случилось? Она устроила скандал?

— Ты зачем вышла из такси? Простынешь, — как-то отстраненно, будто находился еще не здесь, произнес мужчина, но встретив тревожный взгляд беременной, поспешил успокоить: — Все хорошо, милая. У нас все хорошо. Идем.

Пара устроилась на заднем сиденье, и машина, оставив после себя удушливый запах отработанного топлива, скрылась за поворотом.

В ночной тишине мысли обрушились лавиной. Скворцов вытащил из кармана сигареты, но, смяв пачку, зло отбросил ее в сторону. Зажигалка Zippo полетела следом.

В голове крутился и не давал покоя один и тот же вопрос: «Кто же ты такая, Глафира Глазунова?».

Только когда чужие руки обхватили его замерзшие ладони, Леонид поднял голову.

Перед ним на коленях стояла Глаша.

— Почему вы здесь? — выдохнула она облачко белого пара.

— Кто ты такая?

В ее глазах скользнуло непонимание.

— Я Глафира…

— Кто ты такая, Глафира?

Он выглядел измученным.

— Пойдемте со мной, вы замерзли, — она встала и потянула за руку.

— Нет, — Леонид покачал головой, отбирая пальцы. — Там слишком много мужчин.

Глафира в удивлении вскинула брови.

— В моей квартире?.. Или в моей жизни?

— И там, и там…

Она дернулась, как от пощечины, но во взгляде Скворцова было столько боли, что Глаша ответила совсем не так, как хотела. Она заплакала. И голосом, который ненавидела, потому что из-за комка в горле он становился глухим, произнесла:

— В моей жизни было всего двое мужчин. Первый — это бывший муж, который только что приходил, чтобы сообщить, что он женится. Вы должны были видеть их… — Глафира торопливо смахнула ползущую по щеке слезу. — Скоро у них родится ребенок. Ребенок, которого хотела я…

Она устало опустилась на скамейку рядом со Скворцовым. Сжала пальцами ворот голубой куртки, защищаясь от стылого воздуха.

— Второй… Со вторым все слишком запутанно… Я влюбилась, а он не дал мне ни единого шанса. Не замечал, даже если я стояла совсем рядом. Поэтому однажды я решилась на обман, и словно воровка откусила от яблока, предназначавшегося другой…

Скворцов повернул голову, но Глаша отвела взгляд.

— У того, второго, есть жена. Красавица.

Леонид сжал челюсти.

— И мне не понятно, почему этот второй сейчас сидит рядом. Кто я для него? Та, которую можно целовать, когда вздумается, а потом забыть, как просто подвернувшуюся под руку женщину? Или та, которую можно окатить волной холода и тут же поманить, соревнуясь за право обладания со своим другом? А может быть моему второму мужчине интересно смотреть, как меня корежит?