Накрутил вокруг шеи, чтобы все время чувствовать полюбившийся запах, и лег в постель.

Закрыл глаза.

Открыл глаза.

«Фетишист чертов!»

Стянул с шеи платье и бросил рядом с собой. Даже отвернулся от него, сложив ладони как в детстве — под щекой.

Вздохнул, пошарил рукой за спиной, притянул не дающую покоя вещь к лицу, подышал и заснул.

* * *

Пока Скворцов спал с платьем в обнимку, в Баку вовсю шла Четвертая мировая война. На этот раз в драке сошлись представители немецкой и еврейской диаспоры в лице Марка Дриза и горячий украинский народ в лице красавицы Ольги Полищук.

Оба были голыми и сплелись в единый узел: Ольга пиналась и вырывалась, а Марк, обхватив ее со спины, мастерски выполнял две сложные задачи: увертывался от ударов и мешал обретению свободы разъяренной женщине. Ему хватило вырванного клока волос и фингала, что болезненно наливался под глазом, рисковать прочими частями тела он не желал.

А началось все тихо-мирно. Ничто не предвещало столь сурового побоища.

Ольга, уверенная, что Скворцов прибудет следующим рейсом, готовила ему сюрприз: разделась догола и нырнула под покрывало сразу, как только ее любимый открыл дверь и вкатил чемодан в номер.

Между тем, ничего не подозревающий Дриз, бросив чемодан у двери, шаткой походкой направился в душевую. Он только что вернулся из ресторана, куда его, как самого дорогого гостя, повезли сразу после аэропорта. Марк шумно и душевно отметил начало работы вместе с инженерами Сулеймана, и теперь находился в приподнятом настроении, на что значительно повлияла дегустация местных вин.

Решив, что разберет вещи утром, Марк обмотал бедра гостиничным полотенцем и бодро поскакал в сторону кровати. Правда, добежал до нее в чем Циля Давидовна родила.

Нырнув под одеяло и почувствовав, как рядом с ним что-то зашевелилось, сначала был сильно удивлен. В считанные мгновения успел перебрать в уме двадцать три причины аномального движения постельного белья, начиная с «а вино крепче, чем я думал!», заканчивая «ай, здесь крыса!».

Марк остался в постели только потому, что еще со времен сурового отрочества выработал тактику застывать в минуты опасности. Он скорее прикинулся бы мертвым, чем потратил ограниченные физические силы на бег, пробуждая тем у неприятеля охотничьи инстинкты. «Смерть останавливает, побег подогревает ярость».

Когда из-под одеяла выпросталась тонкая рука и провела подушечками пальцев по Дризовской спине, неожиданно звонко шлепнув по заднице, состояние «сильно удивлен» переросло в «приятно удивлен». «Вот это сервис!» — подумал Марк и ужом запустил свою руку в теплую темноту, где нащупал женскую грудь с возбужденным соском.

Послышался игривый смех, нимфа скинула с себя покров и широко раскрыла глаза. В свете, пробивающемся через незакрытую дверь ванной комнаты, Ольга разглядела светловолосый чубчик и застывшую улыбку не менее шокированного помощника директора.

Ольга и Марк закричали одновременно. Рука Дриза, застывшая на девичьей груди, рефлекторно сжалась и напомнила бывшей жене босса, что ее щупает вовсе не босс.

Крик дуэтом перешел в крик соло — Марк больше не держался за чужую грудь, он прикрывал глаз, второй рукой отбиваясь от пришедшей в ярость женщины, дерущей его за великолепный, годами лелеянный чуб.

Освобождение волос произошло только тогда, когда оба, запутавшись в одеяле, оказались на полу. Ольга вскочила первая и пнула Дриза. Он увернулся и сделал подсечку, мгновенно оседлав Ольгу. Она вывернулась змеей и вновь напала.

— Уймись же ты, дура!

— Пусти, пусти, гад!

Разгоряченные битвой тела покрылись испариной и скользили в местах наибольшего соприкосновения, осложняя задачу противоборствующих сторон.

Схватка продолжалась без малого четырнадцать минут и успела вымотать обоих, что подтвердило истину, когда-то поведанную миру и собственной жене инженером Альбертом Дризом: «Гантели не должны служить капустным прессом, у них другое предназначение».

Царица подиума тоже не отличалась богатырским телосложением, поэтому, как только яростный запал, превративший ее в обезумевшую кошку, иссяк, обмякла в уставших руках захватчика.

Оба в изнеможении упали на кровать.

— Ты как здесь оказалась? — тяжело дыша поинтересовался Дриз. Хоть руки его занемели, размыкать объятия он не спешил: мысленно считал овечек, надеясь, что к тому моменту, когда Ольга очухается и найдет в себе силы освободиться, все в его организме вернется на место. Марковский «флагшток» так и норовил поднять флаг, на котором крупными буквами было бы написано «Готов к перемирию и прочим приятным штучкам».

— Ленечка снял для меня этот номер… Для нас с ним… Обещал прилететь позже…

— Ленечка снял для меня этот номер, — передразнил ее Дриз противным голосом. — Ха! Так поэтому ты разделась догола? Хотела встретить его во всеоружии? Дура. Судя по всему, Ленечка снял этот номер для нас с тобой. Убрал со своего пути. Чтобы не мешались. К твоему сведению он прилетит в Баку только через месяц.

— Да что ты такое говоришь? Да он… Да я… Пусти, гад! — Ольга дернулась скорее от озарившей ее догадки, чем от желания освободиться. Хорошенькая головка модели была занята совсем другим — укладывала в картинку последние пазлы. По всему выходило, что на даче третьей лишней была не та белобрысая девчонка, а она, Ольга. То-то Скворцов так с ней возился…

— Сто одна, сто две, сто три…

— Что ты там бубнишь? — бывшая жена босса попыталась развернуться.

— С-с-с-с… Ну вот, придется считать сначала, — напряженно выдохнул Дриз и вернулся к овечкам. — Одна, две, три…

— Ах! Гад! Подлец! Извращенец! — Ольга, почувствовав неладное, активно задвигала задом, желая отстраниться от Дриза, но достигла обратного эффекта: Марк, старясь удержать модельку, переместил одну руку выше, и весьма неудачно (или удачно, смотря с какой стороны посмотреть) — путь вновь завершился на небольшой, но плотной женской груди. Дризовский палец быстро обнаружил, что сосок на той груди снова превратился в жесткую горошину. Чтобы не опростоволоситься и убедиться в этом доподлинно, потрогал еще раз, а потом и вовсе надавил. Видимо сцепка «мужчина — женщина» действительно стала единым организмом, поскольку на нажатие чужой «кнопки» моментально среагировал его флагшток. Он уже не стеснялся и вовсю развевал флагом, на котором из всего первоначального выражения осталось одно слово «Готов!».

— Да что ты себе позволяешь? — зашипела Ольга и повернула единственное, чем еще могла вертеть, — голову. Их губы оказались рядом.

Дриз всегда целовался хорошо. Это помнила и Ольга. Повторение — мать учения. Или просто мать… Твою мать…Твою… ма-а-а-ать…

Напрасно утром звонил Сулейман, желая лично отвезти помощника Скворцова на завод. Трубку подняли, уронили и вновь подняли с третьего раза. Марк дышал тяжело и отвечал отрывисто. Сказал, что заболел. Телефон не скрыл приглушенный женский смех. Видимо кто-то кому-то зажимал рот.

«Сладил с помощником», — догадался Сулейман и широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

Посланный им портье вернулся с сообщением, что на указанной двери висит табличка «Не беспокоить!».

— Алло! Привет, Леонид! Нет, еще не на заводе. Марк сильно занят. Просил не беспокоить. О чем разговор? Конечно, не будем его отвлекать от важного дела. Дорогой, какие между нами могут быть счеты? Разве что закажешь тот пресс, который приглядел на выставке в Москве. Тебе, как другу, пятнадцать процентов скидка. Ха-ха-ха!

Все вокруг остались довольны. И Леонид, получив важное известие и хорошую скидку, и Сулейман, боявшийся, что Скворцов запросит двадцать процентов, и портье, прячущий в карман десятидолларовую купюру.

А уж как была довольна та парочка, что не выбиралась из номера до пятницы, и говорить не следовало. Работа и красоты Баку подождут, когда на кону стоит счастье стольких людей.

Глава 25. Пятничные чудеса

— Гладя, посмотри, какие красивые цветы тебе принесли, — Анастасия Кирилловна ласково погладила дочку по голове.

Солнце, лениво высунувшись из облаков, мазануло рассеянным светом по занавескам и вновь спряталось. Дождь, словно барабанщик-неумеха, тоскливо застучал по железному подоконнику. В комнате заметно потемнело.

— Опять? — Глафира лежала лицом к стене и ковыряла обои, которые когда-то сама клеила.

Тогда она любила Мельникова и хотела от него детей. Потом она полюбила Скворцова и наивно мечтала родить от него ребеночка.

Глаша тяжело вздохнула и натянула одеяло на голову.

«Ну почему я такая несчастливая?»

— Глашка, ну, посмотри же!

Марка она совсем не любила и не хотела от него даже цветы.

Анастасия Кирилловна потянула за пододеяльник и повертела букетом перед дочерью. Холодные капли с кончиков стеблей упали на ладонь, и Глафира поспешно спрятала ее под одеяло, точно боялась, что мама заставит взять цветы в руки.

— Правда, замечательные? Их принесли поздно вечером. Мы с папой не стали тебя будить.

Букет полыхал сочными красками осенних цветов. Он действительно был замечательным, но…

— Опять Дриз расстарался?

— Не-а. Не угадала. Я подглядела, когда расписывалась в получении. Цветы от Скворцова!

Глаша закрыла глаза.

— Можешь взять их с собой. Вы ведь уже собрались? Я видела ваши сумки у порога.

— Глаш, не обижайся. Температуры у тебя нет, уколы делать не надо. Пей таблетки и спи. Я наготовила-напекла, тебе на неделю хватит. А нам пора домой. Отец на маленьком диванчике совсем измучился.