Татьяна Абалова - Станцуй со мной танго [СИ]

Какую роль Александра Михайловна играла в их семье, Ленька не задумывался. Она находилась рядом столько лет, сколько он себя помнил. Но, взрослея, начал понимать, что мать и тетя Саша не были простыми подругами, их связывала какая-то тайна, разгадать которую мальчишке было не по силам.

Но настал тот день, когда семейные скелеты вывалились на свет.

Он стоял перед гробом, в котором лежал совсем еще не старый человек. Лет пятьдесят от силы. Теперь Леня понимал, на кого он был похож: густые темные волосы, тронутые на висках сединой, такой же прямой нос. И даже родинка на скуле, чуть ниже уха.

«Умер в одночасье. Кровоизлияние в мозг», — услышал он шепот за спиной. А с другой стороны гроба женщина в черном и две девочки. По их лицам можно было догадаться, что это дочери Скворцова-старшего. Сестры по отцу.

Леониду хотелось уйти. Он чувствовал кожей, что его рассматривают. Кто-то с любопытством, кто-то с ненавистью. У матери дрожали руки, поэтому Леня взял ее за пальцы, чтобы успокоить и самому почувствовать тепло родного человека. Если бы не Александра Михайловна, стрельнувшая в предупреждении глазами, он ушел бы и увел растерянную мать, которая даже ростом стала меньше.

Распорядитель указал на три места, Леня сел посередине. Александра Михайловна успокоительно похлопала его по колену, которое начало нервно отплясывать.

А за спиной шелестел шепот. Спрятавшись за носовыми платочками и черными вуалями, сплетничали те, кто тоже должно быть входил в местную «знать».

— Сын! Сын пришел!

— Вылитый Скворцов. Такой же красивый.

— А я не знала, что у него есть сын. А рядом с ним кто?

— Слева жена. Она врачом работает.

— А Клавдия тогда кто ему?

— Она гражданская, а та настоящая, он так и не развелся. Все потом, да потом. Теперь Клавка локти кусает.

— Девчонкам достаточно перепадет, ничего выживут. Катались, как сыр в масле, теперь малость поприжмутся.

— Выходит, сын от первой жены?

— Нет, она, говорят, бездетная. От любовницы. Она справа от сына сидит.

Мать вздрогнула и втянула голову в плечи.

— Мы должны уйти, — прошептал Леонид побелевшими губами.

— Сиди, — тихо, но внятно произнесла тетя Саша. — Так надо.

Через полгода Леонид стал владельцем завода, целого парка машин, в который кроме легковых входили подъемный кран и пара длинномеров с прицепами, и трехкомнатной квартиры где-то в Болгарии.

Все, что он сделал, чтобы заполучить такое богатство — сходил к нотариусу и выписал генеральную доверенность на имя Александры Михайловны.

Разговор с матерью был мучительным. Она прятала глаза и плакала.

Большой город для девочки из деревни стал серьезным испытанием. В институт не поступила, назад в скучную жизнь возвращаться не хотелось. Устроилась кассиром в коммунальную контору, которая предоставила общежитие, записалась на бухгалтерские курсы, а в деревню наезжала по выходным, чтобы проведать отца и набрать продуктов. И все складывалось хорошо, пока в контору не зашел жилец дома 32.

Ему нравилось, как краснела Тося, стоило ей сказать самый незамысловатый комплимент, ее чистые глаза, наивные рассуждения, а потом выяснилось, что и она не равнодушна к Сергею, в чем, также смущаясь, однажды призналась. У них было лишь одно свидание, закончившееся беременностью.

Тосю убили холодные глаза Скворцова, когда она робко постучалась в дверь.

«Не приходи больше, я женат».

Она пришла, когда настало время родов. Возвращаться в деревню боялась, не пережила бы позора, денег не хватало, с работы попросили уйти, а потом и вовсе не пустили в общежитие, выставив вещи за дверь.

«Я больше не обращусь, ты меня вообще никогда не увидишь, просто помоги. Один раз», — она вынуждена была унизиться. Стояла перед красивым мужчиной и умирала, стесняясь своего распухшего тела, «коровьей морды», так часто наблюдаемой у беременных на последних сроках, одежды с чужого плеча, которая сидела нелепо.

Тося выполнила обещание — он больше никогда не увидел ее. Как не увидел и сына. А впрочем, Скворцов и не интересовался мальчиком. Но не Сергей помог вырастить Ленечку. Его жена, Александра Михайловна, которая побежала следом, когда муж отпихнул от двери Тосю так, что она чуть не упала.

Они обе не простили его. В деле были замешаны большие деньги отца Александры Звонцовой, поэтому развод оказался неудобным. Саша стерпела, тем более, что нового замужества не хотела: детей и с другим мужем быть не могло. Как бы она не винила глупую Тосю, оторваться от нее и Ленечки уже не могла. И вместе с ними разделяла все горести и радости. Любовница мужа и его ребенок стали ее семьей.

— Таня, говоришь, заявилась? Я наведу о ней справки. Не дрейфь, подруга, отобьемся, — Александра знала, о чем говорит. Пусть и не часто, но она пользовалась связями, которые приобрела за долгие годы работы хирургом. Не всегда работники силовых органов оперировались в ведомственных госпиталях, порой их доставляли в ту больницу, что находилась ближе, а уж потом, когда пациента приводили в стабильное состояние, его перевозили в спецучреждение. Но они всегда помнили, кто их вытащил с того света.

«Кто владеет информацией, тот владеет миром».

Неделя пролетела незаметно. Рабочие будни Глаши были заполнены как своей работой, так и той, которую приходилось выполнять за завлабом. Заборы образцов из цехов и проведение испытаний, входной контроль сырья и бесконечные протоколы, встречи с контролерами ОТК и начальниками цехов отнимали уйму времени, а потому явление не совсем выздоровевшей, но рвущейся на работу Марины Станиславовны Глафира встретила вздохом облегчения.

Магута кашляла и сморкалась в носовой платок, говорила невнятно и больше отнимала времени расспросами, чем помогала, но Глаша все равно была счастлива: на дворе буйствовало листопадом бабье лето, на календаре пятница, а впереди маячили «ах, как я высплюсь» выходные.

Начиная со вторника, Глазунова жила предвкушением, что ее вот-вот вызовут в штаб БДСМ и похвалят за находчивость и профессионализм. Но все обошлось визитом курьера, который равнодушно забрал протокол испытаний Хакимовских панелей и отбыл в городской офис, оставив горькое послевкусие — о Глафире и ее подвиге так и не вспомнили. Туда же пожаловали и юристы Хакимова, о чем в телефонном разговоре упомянула Нелля — секретарь директора, и Глаша поняла, что у Скворцова просто нет повода явиться на завод, куда он и так не часто наведывался.

«Грудь, выпяченную по случаю ожидания навешивания орденов, следует вернуть в рабоче-будничное состояние, а губу — закатать», — отдала себе команду Глазунова и сгорбилась под тяжестью несправедливости.

Но неожиданно после обеда Скворцов все-таки приехал на завод, и Глаша чуть не выронила чашку с кофе, когда его машина прошуршала мимо ее окна. Стоило зазвонить прямому директорскому телефону, как девичье сердце исполнило тарантеллу, а ноги сами понесли в кабинет завлаба.

Но Марина Станиславовна, вздрогнув как боевой конь, услышавший звуки горна, споро отбросила в сторону пузырек с каплями от насморка и, хлюпая носом и ловя одноразовой салфеткой вытекающее лекарство, схватила трубку первая.

— Да. Сддавствуйте. Бде лучше, спасибо.

Высморкавшись перед выходом, покряхтев и повздыхав, Магута потопала в офис, а Глафира опустилась в изнеможении на стул.

Когда-то в летнем лагере всем на полдник раздавали по большой шоколадке, а Глаша по какой-то причине опоздала, и лакомство у своей тарелки не нашла. То ли случайно пропустили, то ли кто-то из детей успел съесть. Ей тогда было так же горько.

— Присаживайтесь, Марина Станиславовна. Рад, что вы снова в строю, — Скворцов указал на кресло с левой стороны стола и дождался, когда заведующая лабораторией устроится и поднимет на него глаза. — Я ознакомился с нашим протоколом по панелям Хакимова. А также с протоколами компании Нехлюдова и независимой лаборатории. Общее заключение: пятна неизвестного происхождения, следов коррозии металла не обнаружено. Я позвонил Нехлюдову и поблагодарил за отлично выполненную работу. Если бы не оперативные действия его специалистов, к приезду юристов Хакимова я бы, наверное, поседел.

— Пдостите, — Марина Станиславовна подняла кулачок, в котором был зажат носовой платок. — Вы сейчас намекаете, что Глазунова с поставленной задачей не справилась?

— Ну, если стоять, засунув руки в карманы — это хорошо выполнять работу, то приношу свои извинения. Но я сам наблюдал за ней из кабинета Хакимова. Пока Нехлюдовская девчонка терла панели, спасая мое имя, Глазунова мило болтала с Дризом.

— Девчонка? Лихо вы о ней. Лаборантке Нехлюдова за пятьдесят…

Магута замолчала, испугавшись того, что Скворцов начал медленно подниматься. Решив, что ее выражение «Лихо вы о ней» показалось директору фамильярным, она открыла рот для извинений, но чих никогда не приходит во время. Ее «апчхи!!!» смело все протоколы со стола и откинуло директора к дверям. Это потом, когда в голове Магуты прояснилось, она поняла, что сила ее чиха не столь велика, чтобы вышвырнуть директора на улицу и даже хлопнуть за ним дверью.

Кряхтя, заведующая лабораторией поднялась и, собрав все оставшиеся после болезни силы, поспешила в свое царство. В том же направлении, но намного быстрее, двигался и директор.

«Все! Хана Глазуновой!» — употребила Марина Станиславовна любимое слово Дриза и попыталась догнать Скворцова. Дело любой матери — защищать своих птенцов. Ну, и заодно убрать со стола сопливые салфетки.