— Извините, пожалуйста, вы случайно не Виолетта?

— Нет, меня зовут Инна, — ответила та. — Я ее ученица. Виолетта подойдет минут через пятнадцать.

— Спасибо, — «разведчица» села на скамейку и непроизвольно ахнула, когда Инна сняла платье. Все ее тело было в синяках, свежих и уже отливающих желтизной. — Кто это вас так?!

— Его величество пилон, — смущенно улыбнулась девушка.

— У нас новенькая? — в дверь заглянула женщина с выбеленными и коротко стрижеными волосами. — Виолетта, — представилась она и протянула Ольге руку. Та с удивлением смотрела на новую пассию Леонида и не понимала, что он в ней нашел.

— Что с ней? — «пассия» обернулась к Инне.

— Мои синяки увидела. В шоке должно быть.

— Ольга, — наконец представилась «бывшая» Скворцова.

— Ну что, Ольга, еще не передумала? У нас два часа тяжелой физподготовки и лишь тридцать минут для знакомства с пилоном.

— Нет, попробую. Только я сегодня форму не принесла.

— Топ и шорты можно купить у администратора. Китайские, но на первое время сойдут. Через пять минут жду.

* * *

После танцев приятно ныли ноги. Дойдя до машины, откликнувшейся коротким сигналом и светом фар, Скворцов немного постоял, глядя в небо и вдыхая холодный воздух. Луна, вот уже несколько дней не показывающая свой лик, решила вдруг явиться, но светила тусклой лампочкой, как будто ей было одиноко и скучно без компании звезд-подружек.

Ветер потихоньку остужал взмокший лоб. Как ни хотелось Леониду выглядеть так же свежо, как и опытные тангерос, танго сгоняло с него семь потов. Требовательная учительница в лице директора клуба не уставала заставлять подолгу отрабатывать одни и те же движения, сыпля терминами на испанском. Никаких шот-шот-лонг. Скворцов даже где-то был благодарен Аргентине за то, что она испаноговорящая страна, будь иначе, его память не сохранила бы волнующий голос Рыжей.

— Ш-ш-ш-ш-от, ш-ш-ш-от, ло-о-о-онг.

Как две пощечины и ласковое движение ладони от щеки, по линии плеча до кончиков пальцев. Терпкие духи и тихий смех.

Подставив лицо ветру, Скворцов закрыл глаза.

— До свидания, Виолетточка! Пока, Инночка!

Знакомый голос заставил обернуться. На той стороне дороги в такси садилась Ольга.

— Дрянь, — выругался Леонид, открывая дверь машины. Только что память игрой теней показала ему какой-то смутно-знакомый образ, отчего сладко защемило в груди. Скворцов даже перестал дышать в ожидании, что разгадка вот-вот случится, но Ольгино фальшивое сюсюканье все испортило. — Инночка, Виолетточка! И какой черт принес тебя на Петипа?

Отчего так случается — находясь рядом, не замечаешь, что в человеке нет ничего настоящего? Как будто ты зашореный лошак, который видит лишь дорогу, а потому думает, что весь мир — сплошная колея. А оказывается есть зеленая трава. И цветы.

* * *

— Привет, Лора! А Виолетта дома? — голос Александры Михайловны был уставшим.

— Здравствуйте! Нет, еще не пришла. У нее сегодня вечерние занятия в «Пол дэнс». Что-то случилось, или у вас опять появилась какая-нибудь хандрящая душа, которой нужна помощь Веты?

— Нет… А, хотя, я сама сейчас нуждаюсь в помощи. Как-то навалилось все разом.

— Приходите к семи в «Городок», там как раз утренняя группа будет заниматься.

— Обычно я в это время под душем медитирую.

— Вот какая вы упрямая! Сами же понимаете, что для лечения души нужны хороший психолог и йога.

— То есть Виолетта.

— Тетя Саша, не темните. Я же чувствую, что вас что-то мучает.

— Прямо не знаю, как сказать… Лора, ты помнишь, я просила Виолетту помочь сыну моей подруги?

— Ну да. Скворцову.

— Я знала, что он на йогу не пойдет, да и к психологу тоже. Поэтому попросила устроить шоковую терапию. Чтобы парень встряхнулся, понял, что есть жизнь, музыка, танцы. Танго как нельзя лучше подходило.

— Близость женского тела, движения полные страсти и все такое. Здорово было придумано.

— Что случилось на этих танцах?

— В смысле?

— Не было ли продолжения?

— Тетя Саша, — девушка немного помолчала. — Вы же знаете…

— Да знаю я, Лора. И сама не верю, что с Виолеттой такое могло произойти.

— Не могло. Мы же любим друг друга, и она не стала бы…

— Ты прости меня, старую. Говорю же, самой помощь нужна.

— Виолетте что-нибудь передать?

— Нет, ничего. Не будем еще и ее тревожить глупыми домыслами старой кашолки.

— Вы совсем не старая.

— Ну да. Молодая кашолка, — грустно усмехнулась Александра Михайловна.

— До свидания, тетя Саша. Мы с Виолеттой очень вас любим.

— И я вас, девочки.

Положив трубку, Александра немного посидела, глядя в никуда.

— И я вас, девочки, — повторила она и взяла на руки кошку, которая, чувствуя, как хозяйке плохо, напряженно следила за ней в течение всего непростого разговора. — Вот моя терапия. Правда, Мусенька?

Кошка урчала и сладко щурилась, когда Саша рассеянно гладила ее по черной шерстке.

Доктор Звонцова, только что вышедшая из двухмесячного отпуска, впервые увидела Виолетту в больнице. Как она узнала от дежурной медсестры, черноволосая худенькая девушка поступила в отделение более десяти дней назад, но никто из родных к ней так и не пришел, и ела она лишь то, что приносили из больничной кухни. Из одежды — халат и ночная рубашка, от которых, как и от постельного белья за версту несло хлоркой, под кроватью плохонькие кроссовки, а в шкафу куртка и спортивный костюм. Тоже никакие.

— Бродяжка что ли?

— Да нет. Родители есть. Когда ей операцию делали, им звонили. Так они заявили, что у них дочери нет. В палате говорят, они Вету из дома выгнали, — и наклонившись ниже, чтобы слышала только доктор, прошептала: — Виолетта из этих, ну, которые … лесбиянки.

Александра как-то очень остро почувствовала одиночество этой молодой женщины.

Ее коробили насмешливые и осуждающие взгляды больных, которыми те провожали Вету, стоило ей выйти из палаты. Злило пренебрежение медсестер и даже нянечек. Сильно задевало, что и в столовой Виолетта, словно прокаженная, сидела одна.

Был праздник, кажется Первомай, и, делая обход, Александра оставила на Ветиной тумбочке яблоко. Уже уходя домой, заметила, что девушка к нему не притронулась.

— Ты почему не ешь?

— Оно так сладко пахнет. Летом, солнцем и … детством, — Виолетта взяла яблоко в руки и поднесла к лицу. — Если я его съем, то лишусь и этих воспоминаний.

Много позже, когда Виолетта отучилась на психолога, куда пошла прежде всего для того, чтобы разобраться в себе, стала заниматься йогой, где познакомилась с такой же одинокой Лоркой, она вспомнила об этом яблоке.

— Я так и не съела его. С болью наблюдала, как оно меняется… Цвет, запах… Но вот что удивительно: по мере того, как оно увядало, я, наоборот, восстанавливалась. Словно яблоко передавало мне свою живительную силу.

— Выдумщица, — улыбнулась Александра Михайловна. — Просто ты выздоравливала и тебе опять хотелось жить.

— Если бы не вы и ваша помощь…

— Ну-ну, перестань.

«А кому мне еще помогать? У меня и нет никого кроме Тоси, Леньки и тебя».

— Я вот что подумала, — Виолетта положила ладонь на сомкнутые в замке руки самой умной на свете наставницы, доктора и… родного человека, — как много таких как я — отчаявшихся, потерявших вкус к жизни? Ведь я могу стать тем самым яблоком и помочь им выздороветь. А, Александра Михайловна? Давайте объединимся, вы будете лечить тело, а я душу? Диплом-то позволяет.

Сколько женщин и мужчин отправила она к Виолетте? Десять, двадцать? И не вспомнить. И ни разу не вышло осечки. Только с Леньчиком что-то не так. С родным и любимым мальчиком, которого она знает с рождения. И который так сильно похож на ее, Александры, мужа.

Глава 10. Три позора начинающего кобеля. Позор третий. Печальный

— Таня, какими судьбами?

Антонина, или как более привычно ее звали — тетя Тося, шла из магазина. Два плотно набитых пакета с картошкой, луком и прочей необходимой снедью нести было не то что тяжело, как-то неудобно. Они так и норовили зацепиться то за край пальто, больно царапнув по ноге, то за перила лестницы, но чья-то чужая рука вдруг перехватила один из них, заставив хозяйку от испуга вскрикнуть.

Как выяснилось — это была Татьяна, принцесса из генеральского дома. Та самая девочка, которая оставила огромный шрам на сердце Ленечки, когда ему, тогда еще студенту, было всего-то двадцать лет. Тося до мелочей помнила разгоревшийся скандал, но при Татьяне гнала от себя нехорошие мысли прочь. Антонина знала одну свою особенность: она совершенно не умела «держать покер-фейс» — так выражалась Александра, когда подлавливала подругу, желающую что-то утаить.

А Татьяна изменилась. Исчезли ямочки на щеках, детская припухлость губ. Лицо стало каким-то острым, с высокими скулами, как у моделей на обложке журнала. И так умело накрашено, что сначала и не сообразишь, естественные ли румянец и фарфоровая гладкость кожи, или над ними поколдовали. Длинные русые волосы были собраны наверх и завязаны в узел, но по тому, как волосинка укладывалась к волосинке, угадывалось, что эта нарочитая простота заняла у мастера не менее часа. Руки ухоженные, наверняка и лак был каким-то особенным, потому как ногти блестели дорогим глянцем, и тете Тосе было страшно неудобно, что такая дамочка несет ее пакет с картошкой.

— Тетя Тося, почему вы такие тяжести таскаете? Неужели некому?