«Всё, последняя стадия… — думает Анька. — Сейчас будет руки целовать, а потом утрет слезы и пойдет на трамвай. Как всегда».

Она уже совсем не сердится на Шпрыгина, ей жаль его, бесконечно жаль. Бедный, бедный, потерянный мужик…

— Это всё вы! Вы несете на своих плечах всю эту землю. Не жалуясь, не плача, не убегая, как будто так и надо. Как будто другой участи и быть не может. Вы работаете за мужчин, вы убираете их рвоту, подтираете пролитую ими кровь, вы отдаете своих детей для гадких мужских драк и прочих мерзостей. И при этом вы еще ухитряетесь жить! Жить, любить, быть счастливыми! Это уму непостижимо, понимаешь? Уму непостижимо! Российские женщины святы поголовно! Поголовно, понимаешь? Понимаешь?

— Понимаю, — тихо соглашается Анька. — Хочешь еще кофе?

Робертино вцепляется ей в запястья и начинает покрывать торопливыми поцелуями кисти ее рук. Анька не сопротивляется. По прежнему опыту она знает, что это продлится не больше минуты, ничего страшного. Пять бутылок бормотухи; наверняка было еще и у Димыча с Мишкой… — как он до дому доберется? Хотя с этим у Шпрыгина никогда проблем не было. Одно слово — Атос.

— Слышь, Атос, — говорит она, мягко высвобождая руки, — хорошо бы подложить что-нибудь под Арамиса. В смысле, под Димыча. Он на полу у двери спит, не простудился бы. Я видела в кладовке телогрейки. Поможем товарышу? Как там у вас, мушкетеров: один за всех и все за одного!

Пять минут спустя Анька и Шпрыгин выходят из зала координатографов. Они уходят по-английски, не прощаясь, захлопнув за собой дверь и оставляя позади мирно спящих хозяев. Завтра те проснутся в мечте о скорейшем открытии винных отделов, и жизнь завертится снова в прежнем, хорошо проверенном режиме. Зачирикают птичками бодрые самописцы, загудят точные шаговые двигатели, и подмастерье Мишка Дынин, сполоснув под краном опухшую физиономию, побежит узнавать, куда что завезли. А пока… пока кончен бал, разошлись танцоры. Мишка дрыхнет в кладовке, Димыч спит под дверью на ватниках, Ирочка сдана с рук на руки мегерообразной мамаше, а неестественно прямой Робертино Шпрыгин неестественно четкой поступью следует на трамвай, который доставит его домой, к неестественно бессловесной французской жене Катрин.

И только Анькин дневной маршрут еще далек от окончания. Анька танцует дальше, на свои новые станции. Сначала на Большой проспект отметиться в очереди на стенку, а к семи — в штаб народной дружины. Потому что нет приятнее способа заработать свой законный трудовой отгул.

15

Станция «Дружина»

Нет способа приятней заработать свой законный трудовой отгул, чем дежурство в народной дружине. Штаб отряда, который «Бытовуха» делит с другими предприятиями района, помещается в подвальчике на улице Ленина. Подвальчик невелик: крошечный предбанник, где можно стряхнуть снег или воду с мокрых зонтов, туалет и комната отдыха с длинным столом и скамьями. Это немного, но, говорят, в прежние времена условия боевого дежурства были еще скромнее — если, конечно, судить по знаменитой картине Васнецова «Три богатыря».

В дальнем торце комнаты решетками выгорожен угол для задержанных нарушителей порядка. На Анькиной памяти эта импровизированная камера еще ни разу не удостоилась чьего-либо визита. Во-первых, согласно инструкции, дружинники должны сдавать хулиганов милиционерам еще на улице, а не тащить их в свой штаб. А, во вторых, задержанных вообще не так много: как видно, все они в панике разбегаются, едва заслышав державный шаг дружинников в красных повязках.

Анька вбегает, когда инструктаж уже начался, отвечает ослепительной улыбкой на укоризненный взгляд старшего дежурного и бухается на скамью рядом с Машкой Мининой.

— Уфф! Всю дорогу бежала…

— Отметилась? — тихо осведомляется Машка.

— Конечно. У той же толстой тетки в цигейке. Она что там, бессменно стоит? Вот ведь люди, да? Просто так, задаром…

Машка недоверчиво косится на подругу.

— Ты что, серьезно? Какое там задаром…

— А кто ей деньги платит? — удивляется Анька. — Не магазин же.

— Ну, ты даешь… — крутит головой Минина. — Как вчера родилась. У тебя какой номер очереди?

— Восемьдесят третий! — торжествующе сообщает Анька. — С утра на три номера продвинулась. Слабые отпадают.

— Дура ты, дура. У меня вот двадцать седьмой.

Анька ахает. При записи Машка отставала от нее более чем на пятьдесят номеров. Сейчас все обстоит ровно наоборот. Как же так?

— А вот так, — отвечает Машка на ее немой вопрос. — Два раза по пятерке. А ты спрашиваешь, кто ей деньги дает. Я и даю. И другие, кто поумнее…

— Минина, Соболева! — обрывает ее старший. — За день не наговорились? Я ведь здесь, между прочим, ставлю задачу на дежурство. Слушайте сейчас, повторения не будет.

Инструктаж сегодня проводит сам Виктор Супилко, командир отряда народных дружинников «Бытовухи». Это аккуратный молодой мужчина поздне-комсомольского возраста, с чеканным профилем, гордой постановкой головы и гладко прилизанными светлыми волосами. За неиссякаемую карьерную энергию на заводе его зовут Суперпилкой — понятно, за глаза, потому что обид Суперпилка не прощает.

— …а потому особых осложнений не предвидится, — говорит он, заканчивая начатую фразу, и со значением вглядывается в лица защитников общественного порядка. — До Нового года еще далеко, получка через несколько дней, середина недели. Значит, большого наплыва лиц в нетрезвом состоянии, скорее всего, не будет. В этой ситуации нам рекомендовано сделать главный упор на те объекты, которые мы зачастую обходим своим вниманием из-за большого объема работы на улице. А также лучше реагировать на звонки и обращения граждан по поводу квартирных конфликтов. Маршрут движения вам знаком: выходим и…

— Мясо вон там, в сумке, — шепчет Минина, склоняясь к Анькиному уху. — Да нет, вон там, у стеночки. Всё, как ты просила. Только, Ань, никому ни слова, ладно? А то ведь знаешь, отбою не будет…

Ладно, так уж и быть… Анька милостиво кивает, оглядывается на плетеную пластиковую сумку с пакетом, прикидывает, куда теперь девать эту драгоценность. Оставить тут? А если сопрут? В комнате дружины проходной двор, кто только ни заходит. Зная Машку, можно не сомневаться, что упаковано хорошо, но мясо, известное дело, течет, как ни заверни. Придется таскать с собой, хоть и неудобно. Ничего, своя ноша не тянет.

Час пик только-только закончился, так что улицы и магазины еще полны народу. Поэтому свой первый обход дружинники совершают в относительной толкотне. В группе, кроме Машки и Валерки Филатова, еще три женщины из финансового отдела — все пожилые, неповоротливые, с одутловатыми нездоровыми лицами и опухшими от постоянного сидения ногами. С такой бравой дружиной можно не опасаться ни половцев, ни печенегов — прежде всего, потому, что и те, и другие давно сошли с исторической сцены. Поэтому главная задача боевой группы заключается в том, чтобы завершить круг в целости и сохранности, не потеряв ни одного бойца. Валерка как командир шагает впереди и время от времени останавливается, чтобы вновь собрать в боевой кулак свой рассыпающийся женский батальон.

Анькино внимание сосредоточено на сумке с мясом. Рано или поздно оттуда закапает и хорошо бы, чтоб не на дубленку. Машка семенит рядом, изо всех сил пытаясь разговорить подругу на предмет ее визита за обитую жестью дверь. С Машкиной точки зрения, она заплатила за информацию полновесной говяжьей плотью и теперь имеет право задавать любые вопросы. Анька вяло отбивается:

— Извини, Маня, но подобные темы не подлежат разглашению. Сама понимаешь.

— Само собой, понятно, — соглашается Машка, щуря горящие любопытством глаза. — Ведь, наверно, это связано с нашим отделом? Так? Так?

— Шире бери, Маня… — цедит сквозь зубы Анька.

Минина забегает вперед.

— Неужели на уровне всего предприятия?

Анька смотрит на нее и многозначительно кивает на витрину канцелярского магазина, где примостился готовый к Новому году школьный глобус, обернутый гирляндами разноцветных лампочек.

— Да ну, — сомневается Машка. — Быть такого не может…

И действительно, слабо верится: разве какая-то Анька Соболева годится для всепланетной миссии? Врет, наверняка врет.

— Не хочешь, не верь, — пожимает плечами Анька. — Все равно я тебе ничего рассказать не могу. Подписку дала.

«Ну, теперь ты фиг от меня чего дождешься… — молча злится Минина. — Я тебе, заразе, два кило мяса от своего мясника, а ты даже намекнуть не можешь! Подруга называется!»

— Ладно, бог с тобой… — Анька заговорщицки манит Маню рукой и отводит ее в сторонку, к другой витрине, где высится красивая башня из рыбных консервов «Завтрак туриста». Башня тоже богато украшена к Новому году, что говорит о творческой фантазии работников магазина, нашедших-таки «Завтраку туриста» хоть какое-то полезное применение.

— Это связано с Зопой, — шепотом сообщает Анька. — Только никому ни слова, ладно?

Машка торжественно кивает. Похоже, эта версия ей по вкусу. Нина Заева уже рассказала в курилке о таинственной утренней беседе, которая была проведена с Анькой в «Приюте убогого чухонца» при закрытых, заметьте, дверях. Если связать это событие с последующим визитом Соболевой в первый отдел, то выстраивается любопытная картина…

Глаза Мининой подергиваются задумчивой дымкой. Она явно уже прорабатывает варианты, сопоставляет факты, проверяет версии. Вот и прекрасно, как сказал бы куратор Алексей Алексеевич. По крайней мере, теперь отстанет хотя бы на этот вечер.

— Девочки, ну где же вы? — это подошел расстроенный Валерка. — По расписанию нам давно пора быть в штабе. Супилко наверняка уже беспокоится. А вы тут стоите, консервы разглядываете!

Потом дружинники долго пьют чай в комнате отдыха, пока, наконец, старший дежурный снова не выгоняет их на улицу. На этот раз оперативная задача сформулирована намного конкретней. Поскольку выполнение плана по алкашам сегодня решительно не светит, отряду рекомендовано переключиться на отлов извращенцев. Ввиду сложности этой операции командование берет на себя сам Суперпилка.