Тесс изобразила удивление, но не слишком удачно.

— В самом деле? Я обескуражена. Я понятия не имела об этом. Наверное, Феба утаила от меня сей факт, чтобы, воспользовавшись моментом, остаться наедине с… — Тесс фыркнула, — с другим мужчиной.

Софи ахнула:

— Неправда!

Тесс была задета этой фразой.

— А тебе-то, жалкое насекомое, какая разница, не пойму? — зло глядя на Софи, сказала Тесс. — Все равно тебе не видать наследства Пикеринга как своих ущей! Скажи спасибо, что у тебя есть хотя бы пятнадцать фунтов в год содержания. Потому что с твоей внешностью тебя даже в гувернантки не возьмут!

Софи побледнела. Мгновение все молчали. Казалось, даже сама Тесс была потрясена своей грубостью.

Затем Тесс, кипя от гнева, направилась вон из комнаты. Когда дверь за ней закрылась, Дейрдре не знала, что сказать, чтобы сгладить неловкость. Софи по-прежнему, бледная, как лист бумаги, стояла на том же месте, посреди комнаты. В глазах у нее отразилось отчаяние.

Дейрдре не знала, как помочь кузине.

— Софи, — как можно более безмятежно сказала она, — давай сыграем в карты. — Это было первое, что пришло ей в голову.

Софи глубоко вздохнула, а потом еще. А потом подошла к карточному столу и вынула из ящика колоду карт. Она остановилась и зажмурилась. По собственному опыту Дейрдре знала, что иногда, когда надо сдержать слезы, это помогает.

На это раз прием тоже сработал. Софи снова повернулась к Дейрдре, и даже попыталась улыбнуться:

— Хорошо, давай.

Дейрдре хотела помочь Софи если не забыть оскорбление, нанесенное Тесс, то хотя бы отвлечься.


Глава 34


Слуги ушли, унеся с собой дорожный фонарь. Скоро его свет стал едва различим в облаке тумана. Феба отвернулась от окна, но не решалась поднять глаза на Рейфа.

— Вы не знаете, каково это, — прошептала она. — Я уже жила так раньше. Долгие годы жила. Каждый день я видела, как люди отводят глаза, когда я прохожу мимо, или, склонив друг к другу головы, шепчутся или переходят на другую сторону при моем приближении. Я ужасно боюсь снова через это пройти.

— Так жить нельзя. Жить и ждать, когда упадет дамоклов меч.

— Вы правы. Так жить нельзя. Именно поэтому я и должна выйти замуж за Брукхевена, а не за вас. — Избегая смотреть на Рейфа, Феба продолжила: — Я должна стать герцогиней — и притом богатой герцогиней, — потому что только таким способом можно уберечь себя от страха.

Рейф был разочарован.

— Неужели желание иметь множество красивых платьев и драгоценностей так велико?

Феба сжала кулаки.

— Меня не привлекают подобные вещи.

— Так что же вас привлекает в таком случае?

— Не надо делать вид, что вы не понимаете моих слов. Я знаю, что вы все прекрасно поняли. Если я выйду за вас, то стану для всех притчей во языцех — женщина, которая бросила герцога ради того, чтобы убежать с повесой и распутником! Это позорное клеймо станет моим вечным проклятием, несмываемым пятном на моей репутации. А наши будущие дети? Вы о них подумали? Подобные скандальные истории передаются из уст в уста, из поколения в поколение!

– Ну и что с того? Сколько себя помню, обo мне всегда сплетничали, — заметил Рейф. — От этого не умирают.

— Умирают, — прошептала Феба. — Это убивает медленно — изо дня вдень, из года в год. Сердце разрывается на части, когда от тебя отворачиваются твои друзья. Все это понемногу отнимает у тебя силы. Пока однажды ты не превращаешься в сплошной комок нервов. Я боюсь, что моя любовь постепенно пойдет на убыль. А потом от нее не останется ничего, кроме разочарования и сожалений. Если после того, что я сказала, вы станете считать меня слабой и трусливой, что ж, пусть. Это так: я боюсь. — Лицо Рейфа исказила гримаса страдания.

— Неужели это правда? Неужели мнение света в самом деле имеет такую власть над вами, что даже ваши чувства ко мне для вас ничего не значат?

— Все не так просто, как вам кажется!

— Да нет, Феба, как раз напротив. Все просто, как дыхание. Как биение сердца. Я — ваш, а вы — моя. И это так же важно, как солнце, без которого невозможна жизнь на земле. А все остальное не имеет значения. Потому что солнце затмевает собой все. Вы — моя. Навеки.

Феба отвернулась.

— Не надо. — Она судорожно вздохнула. — Просто… не надо.

Рейф медленно выдохнул. От страшного подозрения ему стало тяжело дышать.

— То есть вы хотите сказать, что не любите меня? Неужели это правда? Нет, я вижу по вашим глазам. Дело совсем не в том, что вы меня не любите.

Феба ничего не сказала. Ее молчание было красноречивее любых слов. Боль в груди Рейфа стала сильнее.

Нет, нежная и мягкая, милая и щедрая на улыбки Феба совсем не слабая. Напротив, она сильная. Ее отчаянное желание не любить Рейфа — какие бы причины ни толкали ее к этому — невозможно было сломить никакими уговорами и увещеваниями. Она была невосприимчива к его мольбам, к попыткам склонить на свою сторону и соблазнить.

Молчание затянулось. Оно словно возвело между ними невидимую стену. Феба была тверда, как скала. Рейфу показалось, что от нее веет холодом. Решимость, с которой она отвергла его, обескуражила Марбрука. Он начинал осознавать, что потерпел поражение. Придется с этим смириться: он не нужен Фебе. Устало откинувшись на спинку сиденья, Рейф медленно проговорил:

— Так, понятно… — Его плечи опустились. Тоска стискивала грудь, мешая дышать. — Обещаю вас больше не беспокоить. Извините за все неудобства и волнения, которые причинил вам по незнанию. Такого больше не повторится. — Рейф говорил тихим, сдавленным голосом, который сам не узнавал.

Он протянул руку к двери, чтобы выйти из экипажа и позвать слуг. Но в этот момент дрожащая рука Фебы легла ему на плечо. Марбрук посмотрел на эту маленькую ладошку с дрожащими пальцами. Это было нежное, ласковое прикосновение.

— Мисс Милбери…

— Рейф… — прошептала Феба, и у нее в голосе слышались тоска и смертельная мука, которые были под стать тому, что сейчас творилось у него в душе. — Мне правда очень жаль.

— Не надо извиняться, — тихо сказал Рейф, продолжая смотреть на эту руку в перчатке из тонкой белой кожи. — Это я должен извиняться. Жаль, что жил, никогда не заботясь о собственной репутации. Жаль, что слишком поздно спохватился. Надо было раньше стараться стать достойным такой женщины, как вы. И еще мне жаль, что не попросил вашей руки в первый же день нашей встречи, на том балу. Сожалею, что опоздал и что мне нечего вам предложить.

Растроганная его искренними словами, Феба попыталась сплести свои пальцы с пальцами Рейфа.

— Не надо. Не говорите так. Возможно, вы и опоздали. Но не говорите, что вам нечего мне предложить. Это не так. Если бы вы только знали…

— В чем же дело, Феба? Почему вы сначала отвергаете меня, а затем дразните этими прикосновениями? Отталкиваете — и тут же маните снова?

Феба невесело рассмеялась:

— Это не я… Скоро вы сами кое-что обо мне узнаете. Я выйду замуж за Колдера, затем он станет герцогом, и вы кое-что узнаете обо мне. И когда наступит этот день, пожалуйста, поймите, что у меня не было другого выхода. Вы будете думать, что я подчинилась воле своего отца и что я малодушна… Но вы также должны помнить, что я вас любила — искренне, по-настоящему. Я отвергаю вас не из-за того, что меня не устраивает то, какой вы человек. Напротив, то, какой вы, делает мой выбор еще более мучительным.

— Вы вовсе не трусливы. — Рейф приложил руку Фебы к своим губам. — Вы женщина, для которой слово «честь» не пустой звук. Которая дорожит своим словом и не может нарушить обещание, данное хорошему человеку. За это я и полюбил вас. А Колдер — хороший человек. Он никогда намеренно не обидит вас. — «В отличие от меня, который уже успел причинить тебе столько страданий своей глупой настойчивостью».

Хотя Рейф не высказал эту мысль вслух, но, как обычно с ними случалось, Феба словно прочитала его мысли и поспешила его приободрить.

— Вы тоже хороший человек, лорд Рейфел Марбрук. Возможно, сами вы придерживаетесь на этот счет иного мнения. — Голос Фебы задрожал, и ее рука тоже.

Рейф обнял Фебу, и она уткнулась лицом ему в грудь.

— Все будет хорошо, милая Феба. Вы будете блистать в свете, а я когда-нибудь приеду навестить вас с братом. По-прежнему буду паршивой овцой в благородном семействе. Закормлю ваших детей конфетами так, что у них заболят животы, и буду дарить им игрушки, которые создают слишком много шума и действуют всем на нервы.

Феба рассмеялась, но смех быстро перешел в сдавленное рыдание. Рейф чувствовал, как ее слезы орошают его рубашку. Ему хотелось, чтобы следы от этих слез Фебы навсегда запечатлелись у него на груди.

Ему было тяжело отпускать ее…


* * *


Когда Стикли и Вульф догнали экипаж, он почему-то стоял на обочине дороги. В темноте они прятались в кустах, которые росли с другой стороны от дороги. Недавно прошел дождь, и кусты были сырыми, а земля под ногами скользкая.

— Что они здесь делают? — шепотом спросил Стикли. — Кажется, они собирались в театр?

— Хорошо было бы, если бы они передумали, — сказал Вульф, отряхивая порванный и заляпанный грязью дорогой костюм. — Потому что в таком затрапезном виде в театр меня не пустят.

Стикли посмотрел на свой жилет, на котором не хватало одной пуговицы.

— Наверное, придется дать отбой. Все пошло не по плану. Не нравится мне эта темнота и эта странная тишина. Возможно, здесь не обошлось без бандитов или чего-то в этом роде.

Вульф широко улыбнулся:

— Ах, Стик! Ты просто гений. Дай-ка мне свой пистолет.

— Ну уж нет! Мне он самому пригодится, когда я пойду в банк, чтобы положить деньги на счет. Сам знаешь, я привык принимать все меры предосторожности, когда дело касается чужих денег.