– Точно! – подхватил сын. – Настька права! Это же глупость! Если умножить на ноль пять, то от умножения получается уменьшение наполовину. Восемь на ноль пять – четыре! Какое же это умножение?

Володя смотрел на них с ужасом. Элементарных вещей не понимают! Таблицы умножения! Две недели назад голова у них нормально варила, а теперь вместо мозгов каша или свинец.

Он рванул на кухню.

Лена таки наступила на горло женской гордости: капустные шницели приготовила. Отварила листья капусты в соленой воде, отбила черенок деревянным молотком, свернула конвертиком, в кляр окунула, на смеси растительного и сливочного масла поджарила.

Она мысленно подсчитывала убыток семейному бюджету, если морковные котлеты (два килограмма моркови по двадцать пятьдесят плюс специи) не удастся скормить за ужином.

На следующий день морковные котлеты пережаренные только общепит может подсунуть.

Вот если их не жарить – другое дело, полуфабрикат. Лена совершенно не переносила понятие «пищевые отходы». Хлеб черствый – какие же это отходы? За каждым граммом продуктов, которые мы едим, – человеческий труд. Вам будет приятно, если ваш труд на помойку идет?

Лена планировала, что несъедобные морковные котлеты отнесет соседке с первого этажа, которая бездомных собак подбирает. Неизбалованные псы всеядны, тухлые сардельки с упаковкой проглатывают…

– Ты знаешь, что происходит?! – вбежал вдруг на кухню Володя. – Отдаешь себе отчет?!

Он схватил ее за руку и потащил в большую комнату.

За столом, раскладываемым только для гостей, сидели дети, взъерошенные и испуганные.

Столешница, без парадного случая разложенная, была завалена тетрадями, учебниками, ручками, черновиками.

– Как ты допустила? – кричал Володя. – Это же катастрофа!

От котлет, бездомных собак, полуфабрикатов и загубленных продуктов мысли Лены не мгновенно переключились, ушло секунды три. Затем понадобилось спросить себя, отчего Володя взбеленился, – две секунды.

Настя позировала почти голяком, Петька в школу срамную книгу притащил. На обдумывание действий времени не ушло. После пятисекундной заминки Лена стала на линию огня и закрыла телом детей.

– И что такого? Зачем кричать? Сначала надо вникнуть. Петя не до конца все понял, он же у нас неиспорченный! Петенька, скажи папе, что тебя секс не интересует!

– Ага! – подтвердил Петя. – Как бы не интересует.

– И Настенька! – воскликнула Лена. – Конечно, с первого взгляда можно подумать! Но если вглядеться! Все это видно и на пляже, а основное закрыто. Надо, может быть, наверное, доверять детям! Настя, скажи папе, что ничего себе не позволяла.

– Папа! – послушно отозвалась Настя. – Я дубовая девственница. Пока.

Кто-то из них сошел с ума. Володя им – про интегралы и задачи на движение. Они таблицы умножения не знают! Лена – про пляжи и секс!

Издеваются! Сговорились и пытаются внушить, что папа ненормальный!

От злости у Володи покраснела лысина, глаза бегали из стороны в сторону, пока не остановились на стене. Портрет Пушкина, выжигание по дереву, без малого плод двадцатилетнего художественного творчества! Не было!

Только темное пятно на выцветших обоях.

Знак! Символ!

Он – не Пушкин, а Володя – был главой семейства, все было под контролем, а теперь из него хотят придурка сделать!

– Не выйдет! – Володя в сердцах стукнул кулаком по столу.

Учебники и тетради подпрыгнули, Настя испуганно ойкнула, Петя полез прятаться под стол.

– Я вас к ногтю! – бушевал Володя. – Я покажу, кто в доме хозяин! Узнаете, где раки зимуют!

Лене удалось превратиться в ту, которой мечтала быть, – в статую говорящую.

– Дочь! – загробным голосом произнесла она. – Отдай папе документы. В спальне на тумбочке… Петя! Не бойся, сыночек, папа тебя не тронет. Дети! Проводите отца. Там, в прихожей, пакет лежит с его новыми трусами, отдайте!..

Но как только хлопнула за Володей входная дверь, «статуя» треснула, и Лена завопила:

– Где наш Пушкин?

– Я его бедным отнес, – признался Петя.

– Каким бедным?

– На ярмарку.

– На базар? Петя! Ты уносишь вещи из дома и продаешь на базаре? – Лена рухнула на близстоящее кресло.

– Все так делают, – пожал плечами сын, – у кого по труду плохие оценки.

– Мама, успокойся! – сказала Настя. – У нас в школе была ярмарка всяких поделок и детского творчества. Вырученные средства шли для малообеспеченных семей.

– Я не виноват, – встрял Петя, – что по труду плохо учат.

– За сколько? – простонала Лена. – За сколько нашего Пушкина продали? – Не дожидаясь ответа, обрушилась на дочь. – Ты-то! За братом не смотришь! Святого не бережешь! Что вы с отцом сделали! Вы его лицо видели? Куда вы его прогнали? Не дети! Изверги!

– Ты же сама велела! – возмутилась Настя.

– Мама, он трусы не взял, – отметил Петя положительный момент и мудро умолчал о замечании папы, что «пусть ваша мать сама трусы в горошек носит».

Почему у других дети как дети? Чужие – все такие смирные, тихие! Пошалят немного и успокоятся. Но ее дети! Душители! Кровопийцы! Володя пришел – ведь точно мириться, лицо у него было покаянное и ласковое, про капустные шницели спросил. Нет! Родные детки довели отца до кипения, а ее, мать, хотят в гроб загнать!

– Если вы!.. – Лена вскочила, подняла руки и затрясла кулаками. – Если вы не съедите все, что на ужин приготовлено! Если вы Пушкина на место не вернете! Если вы родителей не любите!.. То я… То я…

Придумать кару не удавалось. Сотрясая в воздухе кулаками, ушла в спальню, чтобы там выплакаться.

Петя и Настя, прикинувшись, что отстают по математике, настолько усердно заблокировали свой понятийный аппарат, что, занимаясь с отцом, не могли вспомнить и предыдущий учебный материал. Им не пришлось изображать из себя тупиц, выходило совершенно искренне. А папа очень расстроился, поругался с мамой, опять ушел.

– Никогда бы про нашего папу не подумала, – задумчиво сказала Настя брату, – что он возьмет в привычку хлопать дверью. Точно у него кризис!

– Финансовый? – спросил Петя.

– Психический. Мы однажды на субботнике в учительской окна мыли. А там в шкафу протоколы педсоветов. Такое учителя несут! Как про больных на всю голову про нас говорят. И главное, все мы в кризисе и в переходном возрасте – и в первом, и во втором, и в одиннадцатом классе. Из класса в класс переходим и кризис за собой тащим.

– Скажешь маме, что я из-за кризиса по возрасту Пушкина толкнул?

– Надо найти того, кто нашего Пушкина купил.

– Рамку физрук, а самого Пушкина уборщица тетя Зина, я их отдельно продавал.

– Вот теперь пойдешь и будешь торговать обратно. Могу дать тебе триста рублей в обмен на твой плеер.

– Фигу! – возмутился Петя.

– Как тебе не стыдно? Мелочишься, когда счастье родителей поставлено на карту! Не перебивай меня! Если у детей каждый год кризис, – рассуждала Настя, – то, может, он и в дальнейшем, у взрослых, сохраняется…

– Ага! – подтвердил Петя. – Я слышал, что у шизиков каждую весну и осень обострение. А почему мы раньше у папы ничего такого не замечали?

– Мама тоже не в порядке. Нормальный человек будет такую прическу делать или брови уродовать?

Настя напрочь забыла, что сама толкала маму на обновление внешнего вида.

– Давай им врача вызовем? – предложил Петя. – У Кольки Панова отец в сумасшедшем доме работает.

– Это крайний вариант. Надо попытаться обойтись своими силами.

– Хочешь вместо плеера скейтборд, но двести пятьдесят?

– Зачем мне скейтборд в зиму? Неблагородно, Петя, экономить на родителях! Надо составить план.

Они давились капустными шницелями, морковными котлетами, свиными отбивными.

Больше не лезет! Они знали, кому мама относит объедки. Движимые любовью к родителям, подчистили холодильник – сыр и колбасу, творог и сметану, будто сами съели, вытащили.

Петя стоял на лестничной клетке, наблюдал через открытую дверь свою квартиру, как бы мама не вышла. Настя собачнице с первого этажа провизию выгружала: это вашим питомцам!

Утром Лена, конечно, одумалась. Детей проклинать никуда не годится. Они, бедняжки, на нервной почве всю ночь кушали.

– Вы помните, что я вчера говорила? – спросила Лена за скромным завтраком, состоящим из одних яиц. – Все забудьте! Ваша задача учиться, учиться и еще раз учиться, как говорил…

– Папа? – подсказал сын.

– И папа тоже! – заверила Лена.

«ГЛАВНЕНЬКОЕ»

Лене позвонил Родион, вежливо спросил, не может ли она уделить ему час времени. Лена ответила согласием и, пока Родион ехал, готовила речь в защиту любимой подруги. Куда ни глянь – в каждой семье неприятности. Вот и до Аллы с Родионом докатилось. Мужики, конечно, во всем жен обвиняют. Какие претензии Родион может выставить к Алле?

"Те самые, что и я к ней! – с ужасом поняла Лена. – Нет, так не годится! Алла удивительный человек! Верный и самоотверженный.

Надо привести примеры. Она в детстве три дня рыдала, когда ее кошка сдохла. Она вечно забывала взять в школу ручки, но всегда делилась завтраками…"

Родион не собирался обсуждать с Леной свою семейную жизнь. Он вез ей для прочтения и оценки литературный плод тяжких усилий.

В шестилетнем возрасте, едва выучив буквы и научившись понимать слова, Родион уже мечтал быть писателем. С детства он старался запомнить впечатления, чтобы потом их отразить на бумаге, он неутомимо читал великих, полувеликих и макулатурщиков, чтобы набраться мастерства. В юности Родион сочинял стихи, подражательные текущему кумиру, и печальные рассказы про думы телеграфного столба или судьбу заброшенного ботинка. Телеграфный столб, у которого поднимали лапу собачки, целовались влюбленные и спали пьяные, становился мудрым философом-созерцателем. Старый ботинок оказывался терпеливым вместилищем человеческих эмоций, потому что в зависимости от настроения хозяин по-разному нажимал на каблук, шаркал или почти летел по воздуху.