– Вот Кэйд, – сказала я, протягивая снимок Эйбу. Тот прищурился, потом пожал плечами.

– Боюсь, здесь нет никого похожего, – объявил он через некоторое время. – Но если хотите, я могу провести вас по приюту, чтобы вы сами посмотрели.

– Спасибо. – Я бросила взгляд на Трэйси, потом снова посмотрела на Эйба. – Я была бы вам очень признательна.

С некоторой опаской мы пошли следом за ним по короткому коридору и вошли в большую комнату, где вдоль стен стояли двухъярусные кровати. Трое мужчин сидели за столом в центре и увлеченно играли в карты. Еще несколько человек спали или делали вид, что спали, на своих койках. Один бродяга сидел в углу и что-то бормотал себе под нос. Кэйда среди них не было.

– Нет, – со вздохом сказала я, – его здесь нет.

– Жаль, – посочувствовал Эйб. – А этот мужчин, он ваш… бойфренд?

Я покачала головой.

– Нет-нет, – я покрутила свое помолвочное кольцо, – он всего лишь старый друг.

– Что же, вашему старому другу повезло, что такая женщина, как вы, его ищет. – Эйб улыбнулся. – Надеюсь, вы его найдете.

– Я тоже надеюсь.

Он уже повернулся к двери, когда я остановила его.

– Подождите, – сказала я, стягивая куртку и поднимая рукав футболки на правой руке. – У него точно такая же татуировка. Она вам не кажется знакомой?

– Нет. Боюсь, я не видел подобных татуировок в последнее время.

И тут я заметила, что один из играющих в карты, который был старше остальных и носил длинную седую бороду, поднял голову и смотрит на меня.

– Ладно. – Я удрученно сунула руку в рукав куртки. Бородач встал из-за стола и направился к нам.

– Прошу прощения, – сказал он, держа в правой руке карты. Я увидела туз пик и сразу вспомнила, как учила Кэйда играть в «Тридцать одно», любимую карточную игру моих бабушки и дедушки. Кэйд выиграл.

– Эта татуировка, – продолжал старик, – она похожа на татуировку… Митчелла.

Я удивленно покачала головой:

– Митчелла?

– Ага. Странный такой. Не разговаривает. Он то приходит, то уходит. Но большую часть времени он проводит на Четвертой возле модного французского ресторана, который называется…

– «Ле Марше»? – с готовностью подсказала я.

– Точно, он.

Мои глаза расширились:

– Вы уверены, что узнаете татуировку?

Я снова сняла куртку, чтобы показать ее.

– Да, мэм, – подтвердил бродяга, вглядываясь пристальнее.

– Пожалуйста, скажите мне, почему вы называете его Митчеллом.

Мужчина пожал плечами:

– Черт его знает. На армейской куртке, в которой он всегда ходит, написано это имя. Думаю, все решили, что его так зовут. Может, оно и так, а может, и нет. – Старик хмыкнул. – Вот меня зовут Фрэнк, но все зовут меня Бешеный Пес.

– Что ж, спасибо вам.

Он кивнул и направился обратно к столу. Я подумала о Кэйде: он носит армейскую куртку с напечатанной на груди фамилией «Митчелл». Как такое могло случиться?

– Простите мое любопытство, – спохватился Бешеный Пес, снова поворачиваясь ко мне, – но как вышло, что у такой, как вы, и у такого, как он, одинаковые татуировки?

На мои глаза навернулись слезы. Я глубоко вздохнула, стараясь унять дрожь в губах:

– Мы с ним не разные, как может показаться, мы одинаковые. И когда-то я его любила, очень сильно любила.

Я почувствовала, как рука Трейси коснулась моего плеча.

– Идем, дорогая, нам пора.

Словно в оцепенении я вышла на улицу следом за ней.

Снова пошел дождь, и, оказавшись рядом с «Ле Марше», мы с Трэйси сразу спрятались под навесом ресторана.

– Что дальше? – спросила она.

– Пожалуй, я останусь здесь ненадолго, – сказала я. – Подожду, вдруг он вернется.

Трэйси кивнула и сунула руку в карман, чтобы достать звонящий телефон. Я прошла несколько шагов вперед и снова посмотрела в проулок за рестораном. Пусто, только в отдалении голубь клевал что-то на мостовой.

– Из больницы звонили, – сообщила Трэйси, подходя ко мне минутой позже. – У пациента кризис. Мне очень жаль, но я должна ехать.

– Я справлюсь сама, – успокоила я подругу. Голубь чего-то испугался и отлетел дальше в проулок, расстроенный, серый.

Я постояла несколько минут на тротуаре, а потом пошла по направлению к «Старбакс». Заказав кофе, я уселась в кресло у окна. Дождь полил сильнее, окно затуманилось, как и моя голова. Рукавом куртки я протерла кусочек стекла, чтобы видеть прохожих. Любой из них мог оказаться Кэйдом, но его среди них не было.

Я вышла из кафе. Прошел час, потом еще два. Позвонил Райан, и я сказала ему, что собираю материал для статьи. Еще одна белая ложь. Он спросил, смогу ли я приготовить ризотто на ужин. Я ответила, что смогу, и попросила его купить рис арборио в магазине органических продуктов. Наш разговор был легким, непринужденным. Мы говорили так, словно у каждого из нас был перед глазами сценарий. Но именно в этот момент сценарий мне не нравился. Мне было отвратительно разговаривать о рисе и органических продуктах, когда Кэйд бродил где-то в городе, замерзший, скорее всего голодный… Возможно, он притулился где-то в проулке и мокнет сейчас под дождем. Я ненавидела все: рис, дождь и то, как сложилась жизнь.

Я прислонилась к кирпичной стене ресторана, который только что открылся для воскресного ланча. Через окно я заметила привлекательную пару возле бара. На ней было льняное платье с оборками цвета слоновой кости, явно только что купленное в дорогом магазине. Она накручивала на палец длинные темные волосы, игриво прислоняясь к своем спутнику, чисто выбритому мужчине в очках в темной оправе. Я представила себе их разговор.

«Я люблю устрицы», – говорит она.

«Я тоже!» – отвечает он.

«Но только не мидии!» – добавляет она, манерно отпивая глоток охлажденного розового вина.

«Никаких мидий, – мгновенно соглашается он. – Это сомнительные моллюски».

Она смеется, снова медленно отпивает глоток вина, чей цвет повторяет цвет румян от МАС, которые она нанесла на щеки чуть раньше. Девушка гадает, не перестаралась ли она с макияжем. И встретила ли она родственную ей душу?

Мимо промчалась машина и едва не окатила меня грязью из лужи. Я вцепилась в золотую цепочку на шее, пробежалась пальцами до золотого медальона с моими инициалами. Его мне подарили бабушка с дедушкой на мой десятый день рождения, и с тех пор я с ним не расставалась.

– Что ты в него положишь? – спросила меня бабушка, когда я надела его первый раз.

– Пока не знаю, – ответила я, раздумывая о том, что в медальон нужно положить нечто совершенно особенное.

В тот же день дедушка достал старую коробку из-под сигар и принялся перебирать старые монеты, фотографии с волнистыми краями, открытки и пожелтевшие вырезки из газет, пока не нашел какой-то крошечный предмет.

– Самая красивая ракушка для самой красивой девочки, – объявил он, целуя меня в лоб.

Я поворачивала ракушку так и эдак, сияя улыбкой.

– Хочешь послушать историю о том, как я ее нашел? – спросил дедушка.

Я кивнула, не сводя глаз с моей новой драгоценности. Я всегда любила дедушкины истории.

– Это было в августе 1944 года, незадолго до освобождения Франции, – начал он свой рассказ. – Было жарко, я очень хорошо это помню. Несколько моих приятелей собрались спуститься на берег и искупаться. В то утро мы слушали по радио Эйзенхауэра. Все были в отличном настроении, поэтому командир не стал возражать, когда мы ушли из лагеря на берег. Хотя нас предупреждали о противопехотных минах и о том, что в пещерах и крестьянских домах могут прятаться остатки вражеской армии. И все же нам хотелось пойти на пляж. Туда мы и отправились. Мы шли по каменистой тропинке мимо кипарисов и старых корявых яблонь. Мы с капитаном Рэйнсом подобрали и съели все яблоки, которые только смогли найти.

Дедушка замолчал и улыбнулся мне:

– Забавно… Всякий раз, когда я откусываю от яблока, я даже теперь снова оказываюсь на том берегу…

Глаза дедушки как будто видели свое далекое прошлое.

– Мы продолжали путь, – рассказывал он. – На этом участке берега прибой был сильнее. Там было опасно купаться, Рэйнса едва не смыло. – Дедушка хмыкнул. – Я просто сидел на берегу и смотрел на волны. И тут я заметил, что они что-то вынесли на берег. Поначалу я подумал, что это камешек, но, приглядевшись получше, понял, что это ракушка. Но не простая. Она сияла на солнце и цветом напоминала переливчатый нефрит. Таких я никогда не видел.

Когда Рэйнс сел рядом со мной, я показал ему свою находку. «Это особенная ракушка», – сказал он. «Откуда ты знаешь?» – удивился я. И тогда капитан рассказал мне, что встречался с французской девушкой, и у той точно такая ракушка была прикреплена к цепочке. Судя по всему, они встречаются редко, их море время от времени выбрасывает на берег, и только на этом пляже. Местные говорят, что нашедшему такую ракушку обязательно повезет, это хорошее предзнаменование, оно предвещает любовь, счастье и защиту. – Дедушка снова улыбнулся. – Я хранил ее все эти годы, и, знаешь, моя жизнь была счастливой. Замечательной, честно говоря. А теперь ты будешь хранить ее.

Я не могла поверить в свою удачу и гордо хранила дедушкину ракушку на столике у кровати, пока проказливая маленькая сестренка моей подруги однажды не взяла ее. Ракушка выскользнула у нее из рук на тротуаре и разбилась на множество кусочков.

Я расплакалась. Нет, разрыдалась. Я горевала об этой ракушке больше, чем о моей подруге, уехавшей в другой город, когда мы учились во втором классе. Как я посмотрю в лицо дедушке? Как я скажу ему, что не сумела сохранить ракушку и она разбилась? Что его драгоценные воспоминания разлетелись вдребезги из-за неловкого движения руки неразумного соседского малыша? Но я все-таки сказала ему, и он простил меня, в чем я ни минуты не сомневалась.

Я сохранила самый крупный осколок раковины и держала его в верхнем ящике комода вместе с нижним бельем и полосатым купальником-бикини с оборочками. Но потом я убрала этот осколок в медальон, где он с тех пор и хранился. Я погладила украшение, думая о дедушке, умершем через два дня после моего двадцать шестого дня рождения.