Шеннон Дрейк - Среди роз

Опустив глаза, она одернула платье, и Тристан снова засмеялся и прижал ладони к ее животу. Это прикосновение было легким и нежным, пальцы осторожно шевелились. Женевьева закрыла глаза, думая о том, как она сейчас уродлива, беспомощна и как неприятна ему. Ей страстно хотелось вновь стать стройной и изящной.

— Он снова зашевелился. Ты ошибаешься: я нравлюсь ему, и мои прикосновения — тоже. Малыш все понимает…

Женевьева открыла глаза: Тристан все еще улыбался, глядя на нее нежно и заботливо. Он вовсе не пытался унизить Женевьеву — просто требовал — так, как привык делать всю жизнь.

— Какие сильные толчки! — В его голосе послышалась боль. Женевьева вцепилась пальцами в одеяло, мечтая коснуться его лица, облегчить боль.

Она подняла руку, но тут в дверь постучали. Тристан быстро оправил на ней платье.

— Кто там?

— Лорд де ла Тер, король ждет вас у себя в кабинете!

Тристан насмешливо поклонился Женевьеве.

— Прошу меня простить. — Он вышел и последовал за пажом к кабинету короля.

Ну что там еще? Тристан терялся в догадках. Больше он не хотел уезжать, ибо не мог жить без Женевьевы, быть в неведении, что с ней. Необходимо наверстать упущенное!

Генрих ждал его, сидя за столом и барабаня по нему пальцами. Тристан стиснул зубы. «Умоляю, ваше величество, довольно войн и походов!»

Он настороженно поклонился.

— Тристан, я благодарен тебе за преданность и службу.

Тристан выжидательно кивнул. Генрих поднялся.

— Я хочу, чтобы ты женился на Женевьеве Левеллин.

— Женился?

— Да. Я уже говорил тебе: брак — это сделка. Возьми ее в жены.

— Не могу…

— Сможешь. Я отдал тебе ее владения. К ним я добавлю поместье Трейврилл, и ты станешь одним из самых богатых людей королевства.

— Но мне достаточно своих владений.

— Ты женишься на ней, потому что об этом прошу я.

— Но почему?

— Тристан, повторяю: это всего-навсего сделка! Способ упрочить узы и добиться преданности! Она ждет от тебя ребенка. К тому же эта женщина из рода йоркистов. Считай это договором Алой и Белой роз.

Тристан удивленно смотрел на него. Сделка… всего лишь сделка. Нет, брак — это любовь и… Закончить мысль он не осмелился. Тристан растерянно наблюдал, как Генрих взял перо, написал строку и снова поднял голову.

— Тристан, я повелеваю — как король. Если откажешься исполнить мой приказ, я отдам Иденби и Женевьеву кому-нибудь другому.

— Но она ждет моего ребенка!

— Найдется немало мужчин, которые пожелают усыновить ребенка такой красавицы и получить Иденби.

— Черт… — начал Тристан, но вспомнил, что говорит с королем. Будь он проклят, если отдаст кому-нибудь Иденби и Женевьеву! — Генрих, здесь есть одно затруднение. Эта женщина не выйдет за меня.

— Уверен?

— Абсолютно.

Король пожал плечами и снова принялся за работу.

— Так подумай, Тристан. Свадьба должна состояться до появления на свет ребенка. Если родится мальчик, он станет твоим законным наследником.

Тристан не сводил с короля удивленных глаз.

— Это все, — заключил Генрих, и Тристан вышел.

Он остановился в коридоре, отказываясь верить в то, что Генрих принуждал его к браку. Затем Тристан вспомнил о Лизетте. Она умерла, и тут уж ничего не поделаешь. Женевьева ни за что не согласится стать его женой. Но ей придется подчиниться, и тогда ребенок будет законным наследником, а она — женой. Навсегда. И если Гай попытается прикоснуться к ней, муж вправе дать ему отпор. Внезапно на душе у Тристана полегчало. Он улыбнулся и, насвистывая, пошел по коридору. Женевьева подчинится ему. У него созрел отличный план.

— Не говори глупостей — я знаю ее! — уверял Тристан Джона. — Она никогда не согласится!

Первым делом Тристан разыскал друга. Тот играл в шахматы с лордом Уиггином. Эдвина наблюдала за ними. Уиггин слыл опытным игроком, поэтому Тристан подсказал Джону несколько ходов — с таким расчетом, чтобы его друг поскорее проиграл. Как только Джон поднялся из-за стола, Тристан обнял его за плечи и, извинившись перед Эдвиной, сказал, что хочет поговорить с ним. Они вышли на улицу и направились к пристани. Стоял ясный холодный день, в воздухе уже пахло весной. Друзья миновали лавку, на вывеске которой красовались ступка и пестик: здесь торговали целебными снадобьями. Неподалеку виднелась вывеска цирюльника. Перед небольшой толпой прохожих плясали уличные мальчишки, а странствующий менестрель исполнял хвалебную песнь новому королю. В открытые двери кузницы было видно, как полыхает пламя в горниле.

— Но попытаться все-таки стоит, — возразил Джон, потирая озябшие руки. — Вон таверна. Давай зайдем? За кружкой славного эля легче принять решение.

Через десять минут их провели в отдельную, жарко натопленную комнату и поручили заботам смущенной служанки. Тристан уселся, протянул ноги к огню, обхватил ладонями оловянную кружку и задумался. Джон воодушевленно убеждал его в том, что достаточно заручиться согласием.

— Скажи ей, что ты готов забыть о прошлом. Нельзя допустить, чтобы пострадал ребенок.

— Джон, я знаю: она не согласится.

— В таком положении любая женщина пожелает выйти замуж за отца будущего ребенка. Напомни ей о грехе и искуплении!

— Слишком поздно. Женевьеве известно, что я сказал нашему доброму отцу Томасу из Иденби.

Джон глотнул эля, стукнул кружкой об стол и развел руками.

— Скажи, что это приказ короля!

— Ничего ты не понимаешь, дружище. Королям подчиняются из политических соображений. Отцы повинуются королям, дочери — отцам. Каждый из них боится что-нибудь потерять. А Женевьеве терять нечего.

Велев служанке подать еще эля, Джон вернулся к разговору:

— И все-таки напрасно ты это задумал!

— Отчего же? Подкуплю священника, и делу конец. Подкупить его несложно, достаточно объяснить, что он исполняет волю короля.

Служанка принесла поднос с полными кружками и поставила его перед Тристаном, наклонившись при этом так, что ее грудь чуть не вывалилась из глубокого выреза платья.

Тристан мимоходом улыбнулся миловидной и пухленькой девушке, с веселыми карими глазами и румяными щеками уверенный, что она уже прикинула, сколько запросить с него за услуги.

«Когда-нибудь она растолстеет, — думал он, — а эти румяные щечки поблекнут…» Тристан вдруг понял, что стал циничным. В молодости он счел бы эту милашку соблазнительной и провел бы ночь в бесхитростных развлечениях, уступая естественным желаниям.

Но теперь он сравнивал ее с Женевьевой, и это сравнение было явно не в пользу служанки. Долгими, бесконечными ночами в Ирландии Тристан представлял себе Женевьеву, видел изысканные очертания ее лица, высокие скулы, полные губы, словно нарисованные кистью искусного художника, ее стройную спину, длинные изящные ноги великолепной формы…

Вот и сейчас он думал о Женевьеве, а не о Лизетте. Пока служанка игриво поглядывала на него, расставляя на столе немудреную снедь, Тристан ощущал трепет желания и понимал, что наконец вернулся домой, где пустил корни, о чем раньше и не помышлял. Он не просто желал Женевьеву, а не мог без нее. Его завораживали ее пылкость, голос, нежность к близким. Он восхищался упорством этой женщины и преданностью погибшим. За все это время Тристану так и не удалось сломить ее волю — она покорялась, но вскоре вновь начинала бунтовать.

Вернувшись из-за моря, он не навестил Женевьеву не из желания наказать ее. Просто в его душе все еще бушевала война. За ее неистовством он не расслышал опьяняющий шепот любви.

— Ваша светлость!

— Что? — Тристан отрицательно покачал головой, догадавшись, что девушка спросила, голоден ли он. Служанка принесла ему лучшую еду, какая только нашлась в заведении. Печально взглянув на него, она удалилась, а Тристан снова мрачно уставился в огонь.

«Стало быть, ты любишь ее, глупец. Ты готов забыть о прошлом и любить Женевьеву не потому, что Генрих приказал тебе жениться, а по своей воле. Ты уже все решил — зная, что она по-прежнему строит козни, что ей не терпится поплясать на твоих костях. Женевьева встречалась с сэром Гаем в часовне, а этому человеку нельзя доверять. Только идиот мог полюбить ее…»

Он взял со стола полную кружку и осушил ее залпом, а затем усмехнулся Джону, радуясь теплу и легкому головокружению. Тристан никогда не злоупотреблял вином, но сегодня решил напиться. Джон подошел поближе к другу.

— А если она раскроет твои замыслы?

Тристан расхохотался.

— Ни в коем случае! — Он припомнил тот день, когда Женевьева чуть не улизнула в монастырь. — Такой возможности я ей не дам!

Из-за двери вдруг донесся взрыв грубого хохота. Джон встал и с любопытством выглянул в общий зал. Там собрались ремесленники одной из городских гильдий, они ели, пили и смеялись шуткам молодого музыканта, юноши лет двадцати.

Джон вышел туда и обратился к дюжему горожанину:

— Что происходит?

Увидев изысканную одежду Джона и герб на пряжке, удерживающей плащ на плече, горожанин поспешно поднялся:

— Милорд, вон тот паренек поет непристойные песенки про женщин.

Джон, уже захмелевший, направился к юноше, с усмешкой взял его за плечо и велел следовать за собой. Тристан удивленно поглядел на вернувшегося друга и зардевшегося музыканта, который робко проговорил:

— Ваша светлость, я не знаю, зачем меня позвали сюда.

— Дружище, нам нужен твой совет, — сказал Джон.

— Вот как? — Тристан улыбнулся, вытянул ноги и сделал глоток из кружки. — Пожалуй, да. Итак, Джон, действуй!

Посмотрим, что скажет нам менестрель.

— Его светлость — влиятельный человек, — объяснил Джон юноше. — Герцог Иденби, эрл Бедфорд-Хита. И это не просто титулы — его земли простираются, насколько хватает взгляда; он любимец его величества Генриха Седьмого. Но у него возникло… затруднение. — Джон налил смущенному юноше эля и велел выпить.