— Женевьева, доверься мне. О тебе мне многое известно, и я стараюсь понять тебя. Ты — словно чудесная книга в роскошном переплете. Меня завораживает каждая фраза. Я хочу заглянуть в твое сердце и душу, спрятанные глубоко под сафьяновым переплетом, который ни за что не решусь испортить.

Тристан просунул ладони под разорванный лиф, лаская грудь нежно и пылко, продвигаясь ниже и снова разрывая ткань.

— Так о чем ты мечтаешь, дорогая? — Женевьева вскрикнула, когда он отстранился, разглядывая ее с благоговением, словно произведение искусства. — Шелк и бархат… и позолота — нет, чистое золото, самой изысканной работы. Это так завораживает, что любой мужчина будет стремиться дочитать эту книгу, пусть даже вопреки своей воле. Вырваться из плена этих чар ему не удастся. Поэтому я предупреждаю, дорогая: ты не будешь мечтать ни о ком, пока в твоей жизни есть я. Я без ума от этого переплета, изысканных слов, сюжета, который сплетаю сам… — Тристан снова скользнул по легкой округлости живота и упругой груди.

Удивленно взглянув на него, она прошептала:

— Ты и вправду сошел с ума!

— Думаешь? А кто в этом виноват? Да, это правда. Я обезумел от нестерпимого желания проникнуть в суть этой книги, выучить наизусть каждую страницу!

— Тристан…

Она попыталась встать, но он обвил ее руками и закрыл ей рот жадным поцелуем. Женевьева поникла под ним, тоже охваченная желанием познать его, прочесть, как книгу, разобраться, как в запутанном сновидении. Тристан перевернул ее на живот и покрыл спину поцелуями — от затылка до поясницы.

Женевьева смеялась, пока смех не сменился страстными стонами, и она, обвив руками его шею, содрогнулась от восторга. Теперь оба они стали героями одной прекрасной повести. Потом наступило радостное облегчение, и вскоре они затихли, держа друг друга в объятиях; Женевьева не понимала, как Тристану удается заставить ее не только извиваться и пылать от страсти, но и смеяться.

* * *

Утром ее разбудил яркий солнечный свет. В зале уже слышались голоса гостей. Сев на постели, Женевьева увидела, что Тристан смотрит на нее в упор, любуясь блеском солнца на распущенных волосах, которые прикрыли грудь. Смутившись, она попыталась встать, но он жестом остановил ее.

— Не надо, Тристан! — воскликнула Женевьева, но он уже прильнул к ней. Она опасалась, что гости услышат их, Тристан решительно тряхнул головой.

— Я должен оставить здесь свое клеймо. Из-за этого человека.

— Я уже ношу твое «клеймо»!

— Миледи, женщина, только что узнавшая всю прелесть любовных утех, должна светиться от счастья. Пусть он увидит это.

Возразить Женевьева не успела. Когда она наконец встала, умылась, оделась и спустилась в зал, у нее в ушах эхом отдавались его слова. Она поминутно краснела. Если бы не Тристан, она сумела бы держаться с достоинством…

— О да! Сияющая роза… — прошептал Тристан. Она украдкой толкнула его в бок. — Алая роза, — иронически продолжал он. — Чудесная, но неприступная, с острыми шипами.

Глава 19

Если бы не Гай, Женевьева была бы рада приезду гостей. Близилось Рождество, снегопад продолжался, в замке царило веселье. Каждый вечер Грисвальд готовил настоящий пир, в зале показывали свое искусство музыканты и акробаты.

Лорд Гиффорд и его спутники намеревались провести Рождество в Иденби. Женевьева не знала, о чем Гиффорд беседовал с Тристаном, но поняла, что его призывают ко двору. В присутствии гостей она не решалась спросить об этом Тристана. Они оставались наедине только по ночам и сразу забывали о дневных заботах.

Тристан и Джон дружески беседовали с Томасом Тайдуэллом, вспоминали о бурной юности, о ее ошибках и удачах. Позабыв о былых бедах, они смеялись и поддразнивали друг друга. В сочельник в зале замка собрались крестьяне, торговцы и ремесленники с женами и дочерьми. По традиции Тристан и все домочадцы омыли ноги бедным и страждущим и раздали им монеты, а когда ритуал завершился, священники Томас и Ланг благословили всех собравшихся. После этого начались танцы. Босоногая Тэсс радостно кружилась по залу в объятиях Тристана, а затем ее подхватил Тибальд. Гай попытался пригласить Женевьеву, но лорд Гиффорд вовремя избавил ее от слишком пылкого поклонника.

Женевьева и Эдвина танцевали и с крестьянами, и с пастухами, а Тристан и гонцы короля приглашали на танец молочниц. По обычаю в этот день никто не вспоминал о сословных различиях. Подали пунш в огромной чаше; всю ночь гости ели, пили и веселились.

Для Женевьевы эта ночь стала особенной: несмотря на усталость, ее охватило радостное возбуждение. Наконец священники удалились в одну из комнат замка, чтобы обсудить богословские вопросы, а гости начали постепенно расходиться по домам. Усталая Эдвина ушла спать вместе с Анной. Гай куда-то исчез. В большом зале перед очагом сидели Джон, Томас Тайдуэлл и Тристан. Женевьева хотела покинуть их, но Тристан усадил ее к себе на колени.

В такие минуты Женевьеву переполнял восторг, она жалела, что не познакомилась с Тристаном в прежней жизни, много лет назад — до того, как свершились страшные преступления.

— …Видел бы ты его лицо! — восклицал Томас Тайдуэлл. — Тристан решил во что бы то ни стало доказать отцу, на что способен. Он вздумал укротить огромного черного жеребца, а тот сбросил его прямо в канаву!

— Тогда мне было всего девять лет, — напомнил Тристан. — Я был младшим в семье. Мне казалось, что я должен совершить такой подвиг.

— Твой брат хохотал до упаду, — улыбнулся Джон.

— Да, как и сам эрл. А потом отец задал тебе хорошую трепку!

— И поделом! — засмеялась Женевьева. — Жаль, что я не видела этого!

— Но ты все же укротил этого коня, — продолжал Джон.

— Да, а справиться с Паем было уже гораздо легче. Кстати, Женевьеве известно, на что способен Пай, — заметил Тристан.

Она опустила глаза, удивляясь тому, что этот рассказ так развеселил ее. Удовлетворенно вздохнув, Женевьева поудобнее устроилась на коленях Тристана и начала задремывать. Когда Тристан поднялся, у нее едва хватило сил попрощаться с гостями. Добравшись до постели, она устало опустилась на нее и сразу закрыла глаза.

— Женевьева, в туфлях спать неудобно.

— Я не могу пошевелиться… — простонала она. Тристан разул ее, гладя усталые ступни, пальцы и пятки.

Женевьева задумчиво улыбалась, не открывая глаз, и вздыхала. Она почти не почувствовала, как он снял с нее платье, заключил в объятия и пожелал приятных сновидений.

Женевьева проснулась утром, когда в спальне появилась Тэсс. Тристан был уже одет, в комнате пахло шоколадом. Женевьева услышала, как Тристан шутит с Тэсс, желая ей хорошего Рождества. Она хотела откинуть одеяло, но, вспомнив, что раздета, снова укрылась до подбородка. Тэсс вышла, закрыв за собой дверь. Женевьева ласково и смущенно пожелала Тристану счастья. Он улыбнулся в ответ, но не сразу подошел к кровати, а сначала наполнил чашку шоколадом.

Женевьева подвинулась, освобождая для него место, взяла чашку и отпила ароматной жидкости.

От близости Тристана ей стало тепло и уютно.

— Мне надо поскорее встать. Скоро начнется праздничная служба…

— Еще не скоро. — Тристан взял ее за подбородок. Сегодня его глаза казались особенно светлыми и глубокими, волосы были взъерошены, на губах играла улыбка. Никогда еще он не казался таким мягким и привлекательным. — У нас еще есть время. Я не позволю королю перещеголять меня.

Женевьева удивленно смотрела, как он направился к креслу, где лежал его плащ, и вскоре вернулся с маленьким свертком в голубом бархате, который и подал ей. Тристан снова присел на постель, развернул сверток и вынул оттуда золотое украшение для волос, усеянное сверкающими камнями.

— Эти камни, — сказал он, — напоминают мне твои глаза — они так же часто меняют цвет. Твои глаза становятся то сиреневыми, как аметисты, то синими, как сапфиры, а в минуты страсти и гнева сверкают, как бриллианты.

У Женевьевы гулко забилось сердце. Она не могла вымолвить ни слова, не могла разобраться в своих чувствах. Радовалась ли она тому, что Тристан преподнес ей такой чудесный подарок? А может, стыдилась — того, что он счел необходимым отблагодарить ее? О если бы только Тристан не пытался завоевать Иденби! Они могли бы стать возлюбленными и друзьями!

Не прикоснувшись к украшению, девушка отвела глаза.

— Какая прелесть… — Она натянула одеяло. — Тристан, твой подарок прекрасен. Но мне… нечего подарить тебе в ответ.

Он, видимо, угадал ее мысли.

— Я купил его в Лондоне, Женевьева. На деньги, полученные из северных поместий. И сделал это не для того, чтобы подкупить тебя или отблагодарить. Это рождественский подарок женщине, которая заслуживает большего. Вот и все.

Она с трудом сдержала слезы. Тристан взял украшение и надел ей на голову, и Женевьева засмеялась, вспомнив, что не причесана.

— Мне нравится, когда твои волосы в беспорядке. — Тристан отстранился, любуясь ею. Выражение нежности не сходило с его лица, и Женевьева вдруг растрогалась.

— Но мне нечего тебе подарить, — повторила она.

Он вдруг встал и направился к камину, отчужденный и молчаливый.

— Тристан, я не хотела обидеть тебя…

Он обернулся.

— И все-таки ты можешь сделать мне подарок. — Тристан поднял руку, пресекая возражения Женевьевы, указал на ее живот, укрытый одеялом. — Ты согласна подарить мне его на Рождество? Сделать драгоценный подарок, который позволит мне спокойно спать по ночам? Если да, то поклянись, что будешь осторожна и убережешь ребенка — даже если в душе ты по-прежнему считаешь меня заклятым врагом. Поклянись заботиться о своем здоровье и здоровье малыша.

Женевьева залилась краской. Тристан заговорил о ребенке впервые после возвращения, после бурной и странной ссоры. Она не понимала чувств Тристана, но догадывалась, что ее беременность мучительно напоминает ему о былом счастье. Должно быть, тогда, молодой и веселый, он искренне радовался беременности жены. От волнения у Женевьевы закружилась голова. Возможно, они все еще враги, и тут уж ничего не поделаешь. Мир суров, но жизнь быстро меняется. Может, у нее еще есть надежда? Хотя бы на то, что на трон взойдет один из Йорков?