Светловолосый и кареглазый, Гай источал свежесть беспокойной юности. Его щеку пересекал шрам — несомненно, след раны, полученной в Босуортском сражении. Тристан был уверен в том, что Гай — опытный рыцарь; сомнения вызывала лишь его преданность.

— Я слышал, при Босуорте вы сражались на стороне Генриха, — начал Тристан. — Скажите, сэр, чем вызвана столь внезапная перемена?

— Множеством причин, милорд, — отозвался Гай, — надеюсь, за время путешествия на север я сумею назвать их вам.

— Непременно выслушаю вас, — пообещал Тристан. Низко поклонившись ему, Гай отошел. Тристан долго смотрел ему вслед.


Как член парламента, Тристан участвовал в очередном заседании. Пэры выслушали Генриха, и начались прения.

Дни шли чередой, почти ничем не отличаясь друг от друга. Тристан встретился с Томасом Тайдуэллом, выслушал отчет о состоянии дел в Бедфорд-Хите. Ричард отдал было поместье Тристана кому-то из вельмож, но ничем не подкрепил свой жест. Генрих, взойдя на престол, вернул Бедфорд-Хит Тристану.

Каждый вечер во дворце устраивали пышные пиры и увеселения. Однажды, глядя на гибких танцовщиц, Тристан попытался возбудить в себе хоть толику желания к одной из них. Его выбор пал на рыженькую девушку, грациозную, как серна. Но когда король подозвал девушку поближе, Тристан заметил, что у нее слишком круглое лицо и слишком полные бедра. К тому же она охотно услужила бы благородному рыцарю.

Бросив ей монету и отослав прочь, Тристан ушел спать. Перед сном он написал Джону письмо и рассказал о новостях из Бедфорд-Хита и о встрече с сэром Гаем. Потом лег, надеясь заснуть. Но его разбудил ночной кошмар: Тристан вновь видел Лизетту и младенца в лужах крови. Ему захотелось немедленно вернуться в Иденби, к Женевьеве. Только в ее объятиях он забывал о страшном прошлом.

Заседания парламента закончились, и Тристан наконец отправился на север. Томас ехал рядом с ним, а сэр Гай — чуть поодаль. Замок мятежников пришлось осадить. Тристан действовал осторожно, но замок был не так неприступен, как Иденби. Благодаря хитрости и терпению, Тристан не потерял ни единого человека. Защитники замка через восемь дней сложили оружие, запросили пощады и поклялись верой и правдой служить королю. Тристан приказал доставить в Лондон зачинщиков заговора, принял присягу от остальных и помиловал их от имени короля.

Сэр Гай повсюду следовал за ним, и Тристану представилась возможность внимательнее понаблюдать за врагом. Гай и вправду оказался храбрым рыцарем: первым ворвавшись в замок, он не выказал и тени страха. Его доблесть во время подавления мятежа была беспримерной, а к Тристану он относился с величайшим почтением.

Но Тристан, постоянно вспоминая, как проснулся в каменной могиле, понимал, что не сможет простить его. Что-то в поведении Гая настораживало Тристана. Гай не упоминал про Иденби и Женевьеву до тех пор, пока они не отправились в обратный путь. Разговор он завел, когда отряд приближался к Лондону.

— Милорд…

— Да, сэр Гай?

— Простите, я хотел спросить… Иденби мне не чужой. У меня дом неподалеку от замка, в лесу. Что сейчас в замке? Я часто вспоминаю старого Грисвальда, Мэг и…

— Леди Женевьеву? — холодно осведомился Тристан.

— Да. Как поживает миледи?

— Хорошо. Эдвина недавно вышла замуж.

— Вот как? Позвольте узнать, за кого?

— За моего друга Джона, По-моему, вы с ним знакомы — он был с нами в ту ночь, когда Женевьева чуть не убила меня. Помните?

Гай не отвел взгляд и продолжал расспросы:

— А леди Женевьева?

— Она до сих пор не замужем, если вы спрашиваете об этом.

Поблагодарив Тристана, Гай отъехал. Обдумывать разговор Тристану было некогда: впереди показался шпиль Вестминстерского дворца.


В Лондоне, в декабре, Тристан провел всего один день, показавшийся ему вечностью, и наконец Генрих отпустил его домой. Подгоняемый нетерпением, он проделал путь быстрее, чем обычно, лишь однажды заночевав в аббатстве францисканцев. Иногда Тристан отдыхал несколько часов, расположившись в лесу. Скоро, совсем скоро он будет дома…

На последнем привале Тристан задремал, но перед рассветом с ужасом проснулся от собственного крика. Он видел во сне свои руки, обагренные кровью Лизетты и младенца. Забыть это жуткое видение Тристан не мог и уже не надеялся когда-нибудь обрести покой.

Услышав свист хозяина, подбежал Пай. Тристан нашел поблизости ручей, напоил коня, а сам умылся обжигающе холодной водой. К середине утра он увидел вдали Иденби. Его сердце радостно забилось, Тристан пустил коня галопом. Стражники у ворот, узнав его, издали приветственные возгласы. Во дворе уже ждал конюх Мэтт, в дверях стояли Эдвина и Джон.

Наконец-то он дома! Эдвина поцеловала его и повела к. очагу, Грисвальд принес теплый медовый напиток с корицей. Потягивая его, Тристан рассказывал Джону о том, что творится в Лондоне, о битве в Норидже. Однако говорил он торопливо, постоянно сбиваясь. Не выдержав, Тристан спросил у Джона:

— А как дела здесь? Что Женевьева? — Он посмотрел на Эдвину. — Больше не пыталась сбежать? — Его голос звучал холодно, хотя в душе бушевало пламя. Эдвина смущенно покраснела, а Джон нахмурился.

— Нет, не пыталась.

— Где она?

— Как ты и приказал, мы держим ее в башне.

— Она… — начала Эдвина и осеклась, увидев предостерегающий взгляд Джона. — Каждый день я провожу с ней по несколько часов, мы ходим на прогулки. Чтобы размяться. Мы заботимся о здоровье Женевьевы. Если бы мы не выпускали ее гулять, она лишилась бы рассудка. А еще племянница…

— Что? — вскипел Тристан. — Что здесь творится?

Его собеседники смущенно потупились. Тристан раздраженно махнул рукой. Он уже здесь, и это главное. И зря так долго сидел в зале, делая вид, что ему вовсе не хочется взбежать в башню и оказаться в постели со своей пленницей, хотя до ночи еще далеко!

— Не важно. Не пойму только, что с вами стряслось!

Тристан поднялся и широкими шагами направился к лестнице.

На втором этаже Тристан, помедлил, удивленный своим нетерпением и внутренним трепетом. «Ну и ну, — подтрунивал он над собой, — значит, ты все-таки уязвим. Тебе же известно, что она ведьма, дочь дьявола или ангелов, прекраснейшая женщина мира, более соблазнительная, чем спелый плод…»

У двери комнаты Тристан задержался, жестом велел молодому стражнику уйти и поднял засов.

Женевьева, вся в белом, неподвижно лежала на постели. Волосы ее разметались, и в чреслах Тристана вспыхнул жар при мысли о том, как эти золотистые пряди обвиваются вокруг его руки, накрывают их обоих, скользят по бедрам… Испугавшись, Женевьева обернулась, схватила подушку и прижала к себе. Ее серебристые глаза широко раскрылись.

«Она сразу узнала шаги, поняла, кто идет, даже не глядя на дверь, и все-таки удивилась, поскольку никто не знал, когда я вернусь, — думал Тристан. — Так рада она или нет?» Оба молчали. Тристан подошел к Женевьеве, присел на постель, взял ее за подбородок и вгляделся в нее.

Красота девушки ничуть не померкла: серебристые глаза, белоснежная кожа, розовые, как лепестки розы, губы… Но присмотревшись, он заметил перемену: Женевьева была бледнее, чем обычно, и осунулась.

— Ты больна? — спросил он. Она попыталась высвободиться, и Тристан не удерживал ее. Обняв подушку, девушка прислонилась к изголовью кровати с таким видом, словно перед ней заклятый враг. — Я спрашиваю, ты больна?

Она покачала головой.

— Иди сюда.

Женевьева вздрогнула, а в ее изумительных глазах полыхнул огонь.

— Что вы о себе возомнили, милорд де ла Тер? Вы пропадаете на несколько месяцев, затем возвращаетесь и…

— Мои дела вас не касаются, миледи. Довольно и того, что я здесь. — Он притянул ее к себе. Она яростно выругалась, но Тристан только рассмеялся и поцеловал Женевьеву так жадно и страстно, что у нее перехватило дыхание. А когда он поднял голову и снова взглянул на нее, она показалась ему еще прекраснее: ее глаза ярко блестели, влажные губы приоткрылись, грудь высоко вздымалась под белой тканью.

— Отпусти!

— Не могу.

— Сейчас еще день…

— Я соскучился по тебе.

— Не сомневаюсь! Ты побывал при дворе Генриха, затем вновь затеял войну — сражался, жег, грабил, убивал, насиловал…

— А, так ты ревнуешь? Тебе хочется знать, кого я насиловал? — Тристан рассмеялся. — Миледи, да будет вам известно: большинство женщин были бы рады стать моими жертвами.

— Самодовольный болван! Ублюдок! Мне все равно! Отправляйтесь к ним, а меня оставьте в…

Она осеклась, прижала ладонь к губам и судорожно сглотнула. В ее глазах отразились отчаяние и тревога.

— В чем дело? — насторожился он и разжал объятия. Она проворно вскочила с постели, дрожа и продолжая зажимать рот. — Женевьева, если ты сейчас же не…

— Прошу, умоляю — оставь меня на минуту!

Растерянный Тристан встал. Хрупкая и взволнованная, она еще больше побледнела.

Догадка пришла к нему не сразу. Как в полусне, он направился к ней. Женевьева попыталась ускользнуть, но деваться было некуда. Тристан расстегнул ее ночную сорочку, подхватил ладонью грудь и заметил, что тонкие синие жилки на ней стали заметнее, а соски потемнели и набухли… Так же деловито он провел ладонью по ее животу, и Женевьева вздрогнула, как зверек, попавший в ловушку.

— Будь ты проклят! — крикнула она. — Уходи! Меня тошнит!

Тристан задрожал, сердце его сжалось от боли, перед глазами замелькали кровавые пятна…

— Я сверну тебе шею!

Никогда еще Женевьева не слышала в голосе Тристана такой безудержной ярости. Она была испугана и совершенно беспомощна, каждое утро ее тошнило и преследовали мысли о том, что жизнь никогда уже не вернется в обычную колею, а все надежды на будущее погибли.