— Где мы? — сонно прошептала Женевьева.

— Дома, — ответил он, и она тут же начала отбиваться. — Нет, миледи, даже не вздумайте! — Тристан стиснул ее в объятиях.

Передав поводья конюху, он понес Женевьеву к двери. Дверь открылась, из зала пахнуло теплом. Джон и Эдвина посторонились, пропуская Тристана.

— Вы нашли ее! — Эдвина даже не взглянула на племянницу, и та поняла, что тетка глубоко оскорблена. Все правильно, подумала Женевьева, она предала их.

— Да, нашел. — Тристан прошел мимо них, девушка снова забилась у него в руках.

— Тристан, прошу, позвольте только объяснить им… Эдвине и Джону… что мне очень жаль…

Он скептически посмотрел на нее:

— Жалеете о том, что сбежали?

— Нет! Я должна сбежать от вас, и когда-нибудь вы поймете это! Мне жаль, что я…

— Предала их?

— Черт возьми, отпустите меня…

— Они не станут вас слушать, Женевьева.

Она промолчала. Тристан прошел мимо двери ее спальни и стал подниматься по лестнице в маленькую башню.

— Вы прошли мимо моей комнаты.

— Моей, миледи. Она пришлась мне по душе.

Удивленная Женевьева промолчала. Тристан распахнул дверь комнаты, расположенной в башне, и она огляделась.

Комнату убрали и приготовили к ее возвращению. В очаге пылал огонь. Широкая мягкая кровать была застелена, возле нее стояли стол и стулья, а вдоль стен — сундуки.

Здесь не было окон — кроме одного, почти под потолком. Комната не казалась мрачной и неуютной, но она находилась в стороне от остальных покоев замка. Тристан поставил Женевьеву на ноги, но, крайне утомленная, она чуть не упала, поэтому он отнес ее на постель.

— Вы решили запереть меня здесь? — спросила она. Тристан кивнул. — Вы так долго преследовали меня, чтобы притащить в замок и запереть в башне?!

— Вот именно, миледи.

Обезумев от ярости, Женевьева вскочила с постели, как разъяренная тигрица, и ударила его. Ее ногти оставили кровавые полосы на щеке Тристана. Схватив ее за волосы, он дернул их так резко, что она с криком упала на пол. Тристан тут же отпустил ее, но Женевьеве казалось, что она избита до полусмерти. Устремив на него ненавидящий взгляд, она молчала, а по щекам ее текли слезы.

— Вы чудовище, — тихо вымолвила она. — Я никогда не встречала более бессердечного существа.

— Я пытался проявить милосердие, миледи.

— Вы сама жестокость!

— Нет, миледи. Объяснить вам, что такое жестокость? — Глаза Тристана вдруг потемнели, и Женевьева поняла, что в этот момент он не видит ее. — Жестокость… — В его голосе слышалась такая боль, что у Женевьевы сжалось сердце. — Жестокость — это когда людей убивают среди ночи, в постелях. Жестокость — это когда крестьянок убивают возле печей, где они пекут хлеб, а седых мужей этих женщин приканчивают их собственными серпами. Жестокость — это насилие, грубое насилие, за которым следует смерть… несмотря на все крики женщины, мольбы о пощаде, о том, чтобы ее не калечили и не убивали хотя бы ради ребенка, которого она ждет… — Он осекся. Казалось, Тристан вновь увидел Женевьеву но это было для него невыносимо. Он поднялся. Она уже не сознавала, что по ее щекам струятся слезы. Кто-то вошел в комнату.

Тэсс. Краснощекая, большеглазая, готовая угодить. Тристан прошел мимо нее, даже не обернувшись.

— Милорд? — обратилась к нему Тэсс. Он раздраженно оглянулся и пожал плечами.

— Приведи ее в порядок. — Звуки его шагов быстро стихли вдали, на винтовой лестнице.

Глава 15

— Я выхожу замуж!

Эдвина произнесла эти слова с таким ликованием, что Женевьева радостно улыбнулась и крепко обняла тетку. Это и вправду было чудом. Эдвина всей душой любила Джона, несмотря на то что вместе с ним в замок явились горе и смерть. Однако Эдвина твердо решила забыть о недавних бедствиях.

— Я так рада за тебя. — Женевьева старалась не выдать досады. Она удивилась и смутилась, когда сегодня утром к ней вошла Эдвина, ибо полагала, что Тристан намерен держать ее взаперти, под присмотром вертихвостки Тэсс. А еще ее мучил вопрос: простила ли ее тетка.

Глаза Эдвины сверкали как звезды.

— Завтра, Женевьева! Отец Томас обвенчает нас завтра! Боже мой, как я счастлива!

Женевьева потупилась. Она любила Эдвину и всей душой желала ей счастья, но вместе с тем ощущала опустошенность. Господи, что здесь происходит? Жизнь продолжается: отец Томас молится в часовне, крестьяне работают на полях, старый Грисвальд трудится в кухне. Можно подумать, что недавняя осада им только приснилась… Даже у Эдвины все сложилось превосходно — она влюбилась в недавнего врага. За предательство поплатилась только Женевьева, став пленницей и вызывая всеобщее недоброжелательство: именно ее обвиняли во всех бедах.

«Впрочем, — задрожав, подумала Женевьева, — именно я нанесла удар Тристану и была твердо убеждена, что он умер и похоронен». Она помнила слова Тристана и выражение его лица. Почти ничего не поняв, Женевьева испытала жалость к нему, которой он, конечно, не хотел вызвать, и потому особенно опасалась за свое будущее. Ждать милосердия от этого человека нечего.

Женевьева отвернулась, не желая, чтобы Эдвина увидела ее слезы.

— Я буду думать о тебе. Уверена, все пройдет замечательно.

Иначе и быть не могло. Эдвина собиралась замуж, Бог свяжет ее и Джона священными узами, а после церемонии предстоят пиршество, танцы и… Но Женевьева понимала, что ничего этого не увидит. Ее, как пленницу, оставят здесь, в башне.

— Ты непременно должна увидеть это! — заявила Эдвина. — Попроси Тристана — и он согласится.

Женевьева подавила вздох разочарования. Эдвина не знала, каким был Тристан вчера ночью. Если бы она видела его гнев, отчужденность и боль, то промолчала бы.

— Сомневаюсь, что он посетит меня сегодня, а уж тем более не станет выслушивать просьбы. И кроме того… — Женевьева помедлила, не зная, как объяснить тетке, что бесполезно умолять столь жестокого человека. — Словом, я не могу просить его. Если я попрошу его прийти сюда, он откажется. В сущности, мне некого даже послать за ним.

— Если хочешь, его попрошу я. Или Джон.

— Эдвина, это ни к чему. Тебя ждет самый чудесный день в жизни. Это твой день. Не надо ничем омрачать его. И пожалуйста, не беспокойся. Мысленно я буду рядом с тобой, обещаю!

Эдвина приуныла.

— Женевьева, ты не так ведешь себя с ним…

— Я не так веду себя с ним? Эдвина, он отнял мое наследство! Убил моего жениха и отца…

— Они погибли в бою.

— Тристан вторгся в мой дом и обесчестил меня, а ты говоришь, что я не так веду себя с ним!

— Женевьева, он мне нравится, я восхищаюсь им. Тристан не только любезен, но и справедлив. И если бы ты смирилась…

— Вот как? Он притащил меня в замок, запер меня здесь и…

— Он взял то, что ему предложили с самого начала. Дорогая, так уж устроен мир. Тристан победил, а мы проиграли. И если бы ты не принимала все так близко к сердцу…

— Эдвина, довольно! Ты полюбила Джона — что ж, я рада. За твое будущее можно не опасаться. Но не жди смирения от меня! Я ненавижу Тристана, считаю его зверем, я… — Женевьева вдруг осеклась, размышляя, в какой момент начала лгать. Помолчав минуту, она спросила: — Эдвина, что с ним случилось?

— Он… не любит, когда говорят о его прошлом, и до сих пор злится на Джона за то, что тот рассказал мне все.

— Эдвина, мы здесь вдвоем! Ты упрекаешь меня в непокорности, но не хочешь даже помочь мне понять, в чем дело. Кое-что я знаю… на его людей напали, и…

— Но не в бою, — перебила ее Эдвина. — Родные Тристана были сторонниками Йорков, а сам он — приближенным Ричарда…

— Что?! — изумилась Женевьева.

— Когда король Эдуард умер, а власть попытался захватить Вудвилл, отец Тристана был в числе тех, кто верил, что правление Ричарда станет благом для страны. А затем маленьких принцев отправили в Тауэр. Тристан открыто выступил против Ричарда, требуя пощадить детей. Он не мог поддерживать короля, ибо подозревал, что тот приказал убить племянников. После этого Тристан и Джон вернулись домой и обнаружили, что случилось самое страшное. Деревни сожгли дотла, женщин изнасиловали и зарезали, мужчин перебили. Но это еще не все. Погибли все родные Тристана — его отец, брат, жена брата и жена самого Тристана. Джон говорил, что это был кошмар. В то время Тристан и его жена ждали первенца. И вот Тристан нашел младенца рядом с трупом жены… — Помолчав, Эдвина добавила: — У нее было перерезано горло.

Женевьеве стало дурно. Похолодев от ужаса, она опустилась на постель.

— Я сочувствую ему, — вымолвила она, — как посочувствовала бы любому. Но все это не моя вина. Я…

— Да, ты обманула его, зазвала к себе в спальню и попыталась убить кочергой.

— Черт побери, Эдвина! Это не я затеяла!

— Знаю, — негромко отозвалась Эдвина и быстро сменила тему. — Смотри, я принесла тебе Чосера, Аристотеля и того итальянца, которого ты так любишь. А теперь мне пора — пока кто-нибудь не заподозрил, что мы опять строим козни. — Она крепко обняла Женевьеву. — Ты еще будешь свободной. Только наберись терпения, молчи и жди. И… попроси его о милости. Объясни, что сидеть здесь в одиночестве тебе тяжело.

Женевьева горько усмехнулась:

— Ладно, если смогу — попрошу.

Эдвина ушла, после нее в комнату ненадолго заглянула Тэсс, а когда удалилась и она, Женевьева расплакалась. Как повезло Эдвине! Ничего не понимая, она живет в своем уютном раю, где царит любовь. Ей не приходилось заглядывать в мрачные глубины души человека, которого непрестанно терзают воспоминания… Эдвина не знает, какой страх временами одолевает Женевьеву.

Покориться было бы глупо и опрометчиво. Тристану все равно — она и так принадлежит ему. Для него она всего лишь игрушка. Со временем он наверняка пресытится ею. И если помнить, что ее тело — всего лишь оболочка, она выживет. И сможет начать жизнь заново.