– Как мне повезло? – спросила Анна у Мэриан. – Как везет в картах? Как будто ты счастливая монетка, которую кто-то может поднять? Или когда есть дьявольская удача? Какое же у меня везение – дьявольское?

– Не усложняй, дорогая, – спокойно сказала Мэриан. – Все мы знаем, какая ты умная.

Все они говорили, что она умная. Это говорилось, когда ей делали выговор за то, что она долго гуляла; за то, что сутулилась при ходьбе и шлепалась на стул; за то, что неряшливо одевалась, не расчесывала волосы, ругалась и употребляла жаргонные словечки; за то, что не мыла лицо и руки.

– Ты такая умная, Анна, – говорил ее дядя Уильям. – Ты чертовски сообразительная и могла бы быть самой хорошенькой девочкой во всей округе, но сначала тебе надо перестать вести себя, как бродяга.

Уильям был вторым по старшинству из пятерых детей Итана после Чарльза. Он никогда не был женат, и, казалось, считал большой ошибкой, что оставшись бездетным холостяком, подвел свою семью, и должен был исправить свою вину, являясь образцовым дядей для своих племянниц и племянников. Большей частью это выражалось в том, что он всегда привозил им подарки из своих путешествий по свету, а также не скупился на советы.

– Ты должна следить за собой ради Гейл, – говорил он Анне. – У тебя семилетняя сестра, тебе нужно вести себя так, чтобы она могла последовать твоему примеру. У всех должен быть кто-то, на кого можно смотреть с уважением и восхищением.

– Вы так смотрите на моего отца? – спросила Анна.

– Я многому научился у твоего отца.

– А он смотрит на Итана?

– Ты должна называть его дедушкой, Анна; это вежливее. Ах да, смотрит ли Чарльз на Итана? Я не уверен. Иногда кажется, что Итан восхищается Винсом больше, чем кем-либо. Странно, ты знаешь, ведь Винс самый младший; это расходится с моей теорией, правда?

Анна берегла такие беседы, чтобы рассказать о них Винсу, когда он придет в ее комнату вечером. Теперь он планировал свой приход. Первые несколько недель он, казалось, все время был здесь, и она чувствовала себя буквально задушенной им. Начались занятия в школе, и ей приходилось торопиться сделать уроки, потому что тот мог появиться сразу после ужина. Но потом все изменилось. Когда кончилось лето, возобновились его деловые поездки, длившиеся иногда целую неделю. А на уик-энд Рита любила уезжать. Поэтому Винс завел обыкновение приходить в комнату Анны два раза в неделю, и всегда предупреждал ее заранее, когда придет в следующий раз, так что она могла подготовиться к его появлению.

Анна думала, это должно быть, как брак. Она ненавидела это, но считала, что большинству людей не нравится быть в браке, потому что это выглядело как тяжелая работа из-за всего, что ей приходилось делать и выносить при этом. Жены, вероятно, ненавидят секс, а мужьям не нравится нести перед кем-то ответственность, чего, как Винс говорил, он терпеть не мог по отношению к Рите. Конечно, у него не было ответственности перед Анной – девочка не могла бы попросить его ничего не делать – но все же, когда они были в ее комнате поздно вечером и она рассказывала ему всякие истории в промежутках между тем, как он хотел ее на кровати, на полу или на стуле, Анне казалось, они были совсем как женатая пара. Ее цветочная спальня была их миром; они здесь сидели, лежали, разговаривали, а когда Винс приносил печенье, пончики или эклеры, они их ели. Эта комната была как бы домом семейной пары, только маленьким.

Однако, ее удивляла любовь. Она была уверена, что женатые люди любят друг друга; во всех книгах об этом говорилось. Но между нею и Винсом любви не было. Теперь она знала, что он не любит ее и не любил с самого начала, какие бы слова ни использовал. А уж этим словом он пользовался часто, любовь не имела ничего общего с тем, что происходило в этой спальне два раза в неделю.

Любовь была шуткой, теперь Анна это знала. Этим словом люди пользовались, чтобы скрыть то, чего они хотели. Она никого не полюбит. И никогда не выйдет замуж.

На ее четырнадцатилетие Мэриан и Нина устроили для нее праздник. Анна задула все свечи на торте, и все спели «С днем рождения», даже Роза, дочка Мэриан, которой было полтора года. Нина расцеловала племянницу в обе щеки.

– Все мы любим тебя, дорогая, – сказал она в своей обычной манере, с небольшим придыханием. Она была выше Мэриан, ее волосы были темно-каштановыми, в то время как Мэриан была почти белокурой, но у обеих сестер была бледная кожа, морщинки в уголках серо-голубых глаз, спокойные лбы и ногти с безупречным маникюром. – Боюсь, мы делаем тебе слишком много замечаний, и я за это приношу извинения; это потому, что мы хотим, чтобы у тебя не было недостатков. Мы с Мэриан так решили, когда ты приехала к нам после смерти твоей бедной матери. Мы так любили ее и чувствовали, что как бы пообещали ей проследить, чтобы ты выросла такой, какой она хотела бы тебя видеть. И мы уверены, что ты такой будешь, моя дорогая. Ты становишься такой же красивой, как мать и уже гораздо умнее. Конечно, она не ругалась и всегда была так прекрасно одета... самая элегантная утонченная... но, наверное, когда была в твоем возрасте... мы не можем быть уверены... ну, я не хочу читать нотации, этого не следует делать в день рождения. Ты милая девочка, Анна, чистая и добрая, ты не доставляешь нам никаких неприятностей. Мы не могли бы требовать большего. И я хочу пожелать тебе счастливого дня рождения и много-много всего хорошего.

Анна смотрела на свои руки. Она терпеть не могла оказываться в центре внимания. Ей хотелось пойти в свою комнату и побыть одной. Но сделать это вряд ли удастся. Винс сказал ей, что придет. Чтобы отпраздновать ее день рождения.

– Хорошо, Анна, – отец поднял стакан с вином. – Четырнадцать лет и такая большая девочка. Твоя мать очень гордилась бы тобой, – он обращался ко всем, сидевшим за столом, переводя взгляд с одного лица на другое, но Анна не сводила с него глаз. Он был на одиннадцать лет старше Винса, и не такой поразительно красивый, но у него был серьезный взгляд и стройная фигура, которой она восхищалась. Его белокурые волосы никогда не были такими блестящими, как у Винса, а семь лет тому назад, когда умерла ее мать, они поседели; глаза, серо-голубые, как у его сестер, помрачнели, но брови и небольшие усы были еще золотистыми и придавали ему юношеский, почти беспечный вид. Анне нравилось, что отец был достойным, сильным и еще молодым человеком; он казался ей героем, который мог бы удерживать орды врагов, лишь сурово поговорив с ними.

Ему было всего тридцать пять, когда умерла мать Анны, и все думали, что он женится снова, но тот не женился и остался один в большом доме, когда-то заполненном его семьей, в трех кварталах от дома Мэриан и Фрэда, где жили теперь Анна и Гейл, его дочери, и в двух кварталах от дома, который Винс и Рита купили, когда родилась Дора. От Мэриан Анна знала, что он часто ходил к двум женщинам, деля между ними свои вечера с такой точностью, что ни одна не могла бы подумать, что он отдает ей предпочтение. Девочка знала также, что они с Уильямом играли в рэкитбол[1] по понедельникам, в теннис по четвергам, и по субботам плавали в своем клубе. Однажды он взял ее в свою контору, показал ей «Четем Девелопмент Корпорейшн» и позволил почитать свой календарь с тщательно расписанным временем. Чарльз Четем вел аккуратную жизнь, контролируя все, что находилось в его ведении, и иногда, когда удивленно смотрел на Анну, она обескураженно понимала, что он изумлялся, как его дочерью мог быть кто-то, настолько неорганизованный. Может быть, поэтому отец не проводил с нею много времени; казалось, он всегда нервничал и не находил слов, как будто торопился пойти туда, где точно знал, как вести себя.

– Мы с твоей матерью говорили о том, какими мы хотим видеть наших детей, – сказал Чарльз в своем поздравительном тосте, когда его взгляд остановился на Анне. – Конечно, прежде всего, мы хотели, чтобы ты была здорова, а потом, как все родители, мы надеялись, что у тебя будет все: ум, талант и обаяние. И это у тебя есть. Ты очень отличаешься от твоей матери, но у тебя есть дух и сила, которые напоминают мне о ней, и кажется, ты способна самостоятельно выходить из трудных ситуаций, не хныча и не обращаясь к другим за помощью. Это очень по-взрослому и я горжусь тобой. С днем рождения, дорогая.

– Слушайте, слушайте, – сказал Уильям. – Я бы не мог сказать лучше. Ты хорошая девочка, Анна, и все мы гордимся тобой. Только не расти слишком быстро; наслаждайся этими годами детства, пока они у тебя есть, потому что они кончатся прежде чем это осознаешь, а потом тебе придется иметь дело с жестокими вещами: деньгами и сексом.

– Уильям, – мягко сказала Нина, – едва ли это подходящий тост на четырнадцатилетие Анны.

– Всегда можно сказать ребенку, чтобы он оставался ребенком.

Анна посмотрела на Уильяма из-под темной челки, которая доходила ей до бровей. Он всегда кажется сумасбродным, подумала она, когда бывает таким милым.

– Теперь моя очередь, – сказал Итан. Он наклонился вперед, с улыбкой под пушистыми усами. – Ты только в начале длинного пути, который тебе предстоит пройти, моя дорогая Анна, но я знаю, ты пройдешь этот путь с упорством, честностью и умом. Я надеюсь также, что на этом пути тебе встретится любовь. И я надеюсь, пока я здесь, разделить этот путь с тобой.

Анна сморгнула слезы. Дед говорил то, что ей хотелось слышать, но слова ничего не значили. Чего она хотела, так это, чтобы он сказал, что будет проводить с нею много времени, чаще гулять с нею, даже возьмет ее в одну из своих деловых поездок, только ее и никого больше, чтобы она могла поговорить с ним о том, что не могла рассказать дома. Анна хотела, чтобы он позаботился о ней, чтобы защитил от Винса. Но Итан не мог ничего этого сделать; он даже не знал, что она этого хочет. В любом случае, это был совсем старый шестидесятилетний старик; что мог он знать о людях ее возраста. Дед чудесно относился к ней и однажды взял ее в Чикаго, чтобы там пообедать и сходить в Художественный институт или в Музей естественной истории Филда или же в Музей естественных наук и промышленности. Он всегда говорил, что хотел бы, чтобы они почаще могли это делать, но потом снова уезжал повидать своих друзей, по делам Компании, и Анна понимала, что она не была важнее всего для деда.